Рассказы очевидцев событий с сохранением стилистических особенностей деревенского говора.
Сениха сказывала, Дома сидела, ково-то стряпала. Из голбесу кто-то вышел. Больше кошки, а на кошку не похож. Она глядела, глядела да замахнулась на него. Убежал. Это домовой был. Бывают оне.
Раньше садились за стол, пили чай: мамка, Аркадий, папка, Фаина, Валентина. Под пологом в доме был у нас голбец и дырка для кошки, Пьём чай, смотрю: выходит рыжая кошка. Сидела я, вертелась, одна видела, а никто не видел. Под стол кошка зашла и исчезла.
Вот когда я ещё в Дойной-то жила, был у нас на конце села дом. В нём никто не жил. Сколько людей-от покупали его, да все уезжали. Кто ить жил-то в нём, рассказывали. Иногда обернёшься, а из спальни двое мужичков махоньких таких выглядывают в большую половину. А как к двери подойдёшь, исчезнут. Вот все из дому-то бежали - боялись. А это, наверное, суседко выглядывал. Он, может, голодный был. Дак ему поисть дать никто не догадался.
Случай был, с Дёминской Марией Атоновной. Они свой дом поставили, не выплотничали, железом покрыли. Только видела: два малюсеньких зверёночка выбежали и в избу забежали новую... Ну это, видно, и есть суседко и суседиха.
У одной старухи батрак землю пахал, а как зашёл домой, слышит: шаги, на чердаке кто-то ходит. Поднялся, а там небольшой мужичок в красном колпаке. Домовой дом охранял, пока он робил.
Тут я правда, знаю. Один старик бесей знал, знался с имя. У их со старухой мука по мешкам была, у каждого свой. Он всегда так брал. Себе мешок муки, ей другой отдаёт. Вот старуха примечать стала: у старика уж полмешка, а у неё ещё полнёхонек. Пришла она в голбец, спущается туда, а там старик сидит бородатый и вот так вот ладонями муку трескает.
Сусед и суседиха, его жена. Я не спушшусь в голбец - задавит, задавит, задавит. Мне этот сусед приснился во сне, борода вот так, большушшая. Мужики спрашивают: "Сколько тебе лет?" Ему пятьдесят и суседихе больше. Оне в одёже. Одёжа, каки-то были сапоги на ём.
В доме старушка-домовушка живёт. Маша была дома и пела песни. Из-за печки вылезла домовушка и сказала: "Перестань!" Маша продолжала петь. Домовушка снова говорит: "Перестань"! Маша всё равно поёт. Старушка-домовушка говорит: "Перестанть, а то удушу!" Маша закричала, а старушка испугаласть и обратно за печку убежала.
Поженились мы с мужем недавно и в новый дом пошли. Только зашли, тут вышла баба и на меня глядит, маленькая такая бабочка. Руки в боки упёрла, глаза выпучила и не мигает. Я испужалась-то, стою. За мужнин рукав схватилась. Говорю ему: "Гляди, гляди! Что это баба на меня смотрит?" А она исчезла. Вот это суседиха была.
Мама покойная рассказывала, пятнадцать годов ей было, спала она дома, лежала на полу с матерью и отцом, выйти захотела, а ночь, лунная была, и увидел: женщина вся в голубом, волосы чёрные, коса длинная и прядёт. Около её мальчик сидит, чёрненький и стриженый, лет четырёх так. Она шелохнулась, и в голбец всё исчезло.
Я уезжала в Соликамск к дочери и долго у неё жила. Вот вернулась домой, ночью заснула я, вдруг слышу, как меня давит кто на грудь, мне и не вздохнуть. Проснулась., кругом гляжу: нет никого. Я опять лежу. Вот уснуть-то не успела ишшо, гляжу, а из-жа печки ко мне мужичок выходит, махонький такой. Подошёл ко мне и с ног-то так шшупат, шшупат. Руками-то всё выше, выше, до груди дошёл да как сдавил. Уж так мне худо стало. Я ему и говорю: "Суседушко, батюшко, отпусти ты меня. Да я, суседушко, никуда не уеду больше, не оставлю тебя одного". Он меня тогда и отпустил.
А вот вы, девки, не верите, а я на своём опыте знаю. Я когда Валерия родила, мне его не показывали, а только обсказали, что родился сын. Не привозят, молоко сцедят в соски и дают. Всё Петю, мужика вспоминаю покойного. Думаю, всё равно чувствует: сын. Он ночью и явился. Я лежу на спине. Я лежу и думаю засыпать. Вот в двенадцать часов свет погас. он и прикоснулся ко мне. Под койкой по стене зашабаркало. Одной рукой за горло меня взял. Я хочу его за спину взять, а он не даёт. Я слыхала от бабушек - это суседко давит. Я говорю: "Чё меня давишь?" Он говорит: "Ху!" Это к худу, а к добру он целует и за горло не берёт. А я стишок знала очень полезный наизусть. Я уж хыркаю, говорить не могу. Как сказала слово "Да воскреснет бог", он сразу ослабился и спускаться стал. Договорила, он хлопнул дверями - стены сдребезжали. Я одна слышала. И этим стишком я отбилась. Он бы задушил. Вот это он и был. Сначала во сне видишь, то, другое обсказыват, а потом въяве является.
Сениха сказывала, Дома сидела, ково-то стряпала. Из голбесу кто-то вышел. Больше кошки, а на кошку не похож. Она глядела, глядела да замахнулась на него. Убежал. Это домовой был. Бывают оне.
Раньше садились за стол, пили чай: мамка, Аркадий, папка, Фаина, Валентина. Под пологом в доме был у нас голбец и дырка для кошки, Пьём чай, смотрю: выходит рыжая кошка. Сидела я, вертелась, одна видела, а никто не видел. Под стол кошка зашла и исчезла.
Вот когда я ещё в Дойной-то жила, был у нас на конце села дом. В нём никто не жил. Сколько людей-от покупали его, да все уезжали. Кто ить жил-то в нём, рассказывали. Иногда обернёшься, а из спальни двое мужичков махоньких таких выглядывают в большую половину. А как к двери подойдёшь, исчезнут. Вот все из дому-то бежали - боялись. А это, наверное, суседко выглядывал. Он, может, голодный был. Дак ему поисть дать никто не догадался.
Случай был, с Дёминской Марией Атоновной. Они свой дом поставили, не выплотничали, железом покрыли. Только видела: два малюсеньких зверёночка выбежали и в избу забежали новую... Ну это, видно, и есть суседко и суседиха.
У одной старухи батрак землю пахал, а как зашёл домой, слышит: шаги, на чердаке кто-то ходит. Поднялся, а там небольшой мужичок в красном колпаке. Домовой дом охранял, пока он робил.
Тут я правда, знаю. Один старик бесей знал, знался с имя. У их со старухой мука по мешкам была, у каждого свой. Он всегда так брал. Себе мешок муки, ей другой отдаёт. Вот старуха примечать стала: у старика уж полмешка, а у неё ещё полнёхонек. Пришла она в голбец, спущается туда, а там старик сидит бородатый и вот так вот ладонями муку трескает.
Сусед и суседиха, его жена. Я не спушшусь в голбец - задавит, задавит, задавит. Мне этот сусед приснился во сне, борода вот так, большушшая. Мужики спрашивают: "Сколько тебе лет?" Ему пятьдесят и суседихе больше. Оне в одёже. Одёжа, каки-то были сапоги на ём.
В доме старушка-домовушка живёт. Маша была дома и пела песни. Из-за печки вылезла домовушка и сказала: "Перестань!" Маша продолжала петь. Домовушка снова говорит: "Перестань"! Маша всё равно поёт. Старушка-домовушка говорит: "Перестанть, а то удушу!" Маша закричала, а старушка испугаласть и обратно за печку убежала.
Поженились мы с мужем недавно и в новый дом пошли. Только зашли, тут вышла баба и на меня глядит, маленькая такая бабочка. Руки в боки упёрла, глаза выпучила и не мигает. Я испужалась-то, стою. За мужнин рукав схватилась. Говорю ему: "Гляди, гляди! Что это баба на меня смотрит?" А она исчезла. Вот это суседиха была.
Мама покойная рассказывала, пятнадцать годов ей было, спала она дома, лежала на полу с матерью и отцом, выйти захотела, а ночь, лунная была, и увидел: женщина вся в голубом, волосы чёрные, коса длинная и прядёт. Около её мальчик сидит, чёрненький и стриженый, лет четырёх так. Она шелохнулась, и в голбец всё исчезло.
Я уезжала в Соликамск к дочери и долго у неё жила. Вот вернулась домой, ночью заснула я, вдруг слышу, как меня давит кто на грудь, мне и не вздохнуть. Проснулась., кругом гляжу: нет никого. Я опять лежу. Вот уснуть-то не успела ишшо, гляжу, а из-жа печки ко мне мужичок выходит, махонький такой. Подошёл ко мне и с ног-то так шшупат, шшупат. Руками-то всё выше, выше, до груди дошёл да как сдавил. Уж так мне худо стало. Я ему и говорю: "Суседушко, батюшко, отпусти ты меня. Да я, суседушко, никуда не уеду больше, не оставлю тебя одного". Он меня тогда и отпустил.
А вот вы, девки, не верите, а я на своём опыте знаю. Я когда Валерия родила, мне его не показывали, а только обсказали, что родился сын. Не привозят, молоко сцедят в соски и дают. Всё Петю, мужика вспоминаю покойного. Думаю, всё равно чувствует: сын. Он ночью и явился. Я лежу на спине. Я лежу и думаю засыпать. Вот в двенадцать часов свет погас. он и прикоснулся ко мне. Под койкой по стене зашабаркало. Одной рукой за горло меня взял. Я хочу его за спину взять, а он не даёт. Я слыхала от бабушек - это суседко давит. Я говорю: "Чё меня давишь?" Он говорит: "Ху!" Это к худу, а к добру он целует и за горло не берёт. А я стишок знала очень полезный наизусть. Я уж хыркаю, говорить не могу. Как сказала слово "Да воскреснет бог", он сразу ослабился и спускаться стал. Договорила, он хлопнул дверями - стены сдребезжали. Я одна слышала. И этим стишком я отбилась. Он бы задушил. Вот это он и был. Сначала во сне видишь, то, другое обсказыват, а потом въяве является.
