Лилит. Прохождение Даата. Ипсиссимус.

[Unagdomed]

Книга Лилит, не побоюсь этого слова, уникальна в своем жанре. Через прозрачную завесу сказки, она показывает читателю уровень общения Адептов Магии, приоткрывает тайны высших званий посвященных и приближает к пониманию законов кармы и перерождения.

Прочитав эту книгу, вы поймете, как человек проходит ступени посвящения и роста, орденское обучение и получает свои уровни, адепта и посвященного.

Рекомендованная литература для всех. Кто идет по пути мастерства и магического искусства.

 

[Unagdomed]

Малак вскочил на ноги, чтобы не дать своему кармическому двойнику приблизиться. Оба стояли неподвижно, внимательно изучая друг друга. Хотя в течение многих жизней их физические пути не пересекались, в остальном между ними существовала тесная связь.
«Малак, — в низком голосе Детена слышалось презрение, — уступи дорогу, малыш. У меня есть дело к этой девчушке».
Пристальный взгляд брата Малак выдержать не смог. Темная бездушная пропасть глаз Детена испугала его; брызжущая из зрачков неуязвимая, грубая сила казалась неодолимой. Внезапно Малак почувствовал себя хрупким и ничтожным.
«Только через мой труп, брат», — голос Малака слегка дрожал от бурлившего в крови предвкушения битвы.
«Обэтом не беспокойся, малыш», — покровительственно и зловеще улыбнулся Детен.


Посвящается
Моему кармическому двойнику — Рави. Хотя нас не связывают узы плоти, мы навсегда объединены духом. Наши отношения не принадлежат этому плану, они находятся вне пределов любых слов и выражений, которые я мог бы отыскать. Они просто существуют. Ничто не в состоянии затмить твое сияние; ничто не может покорить твой дух — ты одна из вечных воительниц, настоящий святой солдат. Несмотря на то что иногда расы и культуры, время и пространство разделяют нас, я всегда пребуду с тобой. Несмотря на все грядущие перевоплощения, я всегда буду здесь, с тобой — так же, как мы были друг с другом в прошлых жизнях. Эта книга с вечной любовью посвящается тебе, моя сестра—близнец.
Спасибо моим близким друзьям, которые помогли мне в работе над книгой: Адаму, Дэву, Полу и прекрасной Джейн. Я искренне благодарен моим бывшим коллегам Гэри и Полу, а еще — Марку Робертсону, моему учителю каратэ, научившему меня многим приемам, описанным в этой книге.


От автора
Книга «Свет и тьма» — это фантастическая трилогия, написанная в канонах иудейской каббалистической доктрины. Здесь художественный вымысел объединен с вполне конкретной философией. Две части трилогии уже написаны — это «Лилит» и «Ронин»; третья, последняя, еще в работе и пока что не имеет названия (в черновом варианте она называется «Ипсиссимус», что означает высшую ступень совершенства, которой способен достигнуть маг), Во всех трех книгах прослеживается судьба Малака, адепта Школы Белой Магии. Его история сходна с эволюцией человека: она включает в себя Падение, Восстановление, Возрождение (самореализацию) и Божественное воплощение. Сюжет этой сказки встречается во многих мифологиях; наиболее ярко он отражен в образе Христа, а еще — Осириса, Феникса, Кришны, Люга, Бальдура и многих других.
В конце книги читатель найдет «Глоссарий» с объяснением некоторых понятий, которые, возможно, будут ему незнакомы. Те, кого заинтересовала философская подоплека книги, найдут перед глоссарием эссе, в котором кратко изложен смысл Каббалы.

 

[Unagdomed]

Пролог

Изящество определяют как внешнее проявление внутренней гармонии души.
— Хэзлитт
Эния
Иесод Иецира​

Эра Гармонии
Солнце медленно, словно в каком—то летаргическом сне, двинулось вверх по небосводу, и его аметистовые лучи неторопливо охватили силуэт Небесной Башни. На дорожке из полупрозрачного хрусталя восседал Маг. Его глаза искрились тем сверхъестественным сиянием, с которым не могло соперничать даже солнце. Лицо Мага сохраняло первобытно—угловатые, ястребиные черты — они напоминали людям о его человеческом прошлом.
Взрослые и детвора сгрудились на дорожке поближе к Магу, радуясь возможности разделить с ним рассвет. Никого из них Маг особо не выделял, но сбоку от него всегда оставляли место: оно предназначалось красивой темноволосой женщине, которая была очень близка ему в земной жизни.
Наконец Маг перевел пристальный взгляд с неба на стоявших перед ним детей.
— Вы пришли, чтобы послушать Историю? — спросил он.
— Да, да! Историю! — прошелестел восхищенный шепоток. Улыбка Мага пробежала по толпе, стирая с лиц даже намеки на цинизм или грусть.
Стоявший ближе остальных малыш взял Мага за руку.
— Это история о том, как ты стал Богом? — спросил он, округлив от благоговения глазенки.
— Все мы — Боги, — ответил Маг. — Просто я осознал это и отбросил все мои ошибочные представления.
— Это все равно что сбросить одежду? — вмешался другой мальчик.
Лицо Мага снова озарилось улыбкой:
— Точно. Дело в другом: чтобы научиться отбрасывать ошибочные представления, может потребоваться довольно много времени, потому что мы неверно считаем, будто эти представления и есть наше истинное «я».
Ребенок озадаченно посмотрел на собеседника.
— Это все равно что считать, будто твоя одежда — это твоя кожа, — произнес Маг. — Ты же считаешь, что ты просто ребенок, но на самом деле ты — все.
С этими словами он поднял глаза, обращаясь уже ко всем собравшимся.
— Все вы являетесь воплощением Бога. Я есмь алеф и тау, альфа и омега, воплощение сущности, текущей сквозь бесконечность вселенных. Придет время и вы осознаете, что вы такие же, как я. Каждый из вас совершит то путешествие, которое проделал я, и, возможно, один из вас когда-нибудь будет сидеть там, где сейчас сижу я, и говорить то, что говорю я.
Прежде чем продолжить, Маг бросил взгляд на прекрасную темноволосую женщину рядом с ним.
— Сейчас вы услышите мою Историю, — возвестил он. — Она принадлежит не только мне, но и многим другим; в конце концов, это история каждого мужчины и каждой женщины, которые когда—либо жили. Любой путь по—своему уникален, но все они ведут к единой цели. Точно так же, как все мы берем начало из Всего Сущего, мы должны вернуться туда, откуда пришли.
Я покажу вам все грани этой Истории, ибо в некотором роде я был — и остаюсь — в роли всех его участников. Весь опыт, все знания — мои; я готов поделиться ими с вами. Если бы только умели слушать! Однако вам придется учиться самостоятельно, так как жизнь сама по себе является учителем. Именно этому вы научитесь из моей Истории. Сядьте у ног собственной жизни — и она научит вас. Изучите свою жизнь — и вы изучите самих себя. Овладейте внутренним — и вам подчинится внешнее. Вот в чем смысл высшего учения.
— Расскажи нам! Расскажи! — воскликнул кто—то из детей.
Маг кивнул и начал свое повествование. Его мелодичный голос звучал лучше любого инструмента; мягкий тембр неспешно плыл в утреннем воздухе. Он говорил, и мир постепенно терял свои очертания, и люди начинали жить той вечной Историей, о которой говорил им Маг...

 

[Unagdomed]

Эдем

Каждый мужчина, каждая женщина представляют собой звезду. Одни становятся падучими звездами; другие разлетаются в пыль; и лишь некоторые льют ровный свет в долгой, темной ночи. Мы — именно мы, Мастера,—зажигаем их, поднося к ним свечу.
— Алистер Кроули

Помните все: существование — это чистая радость, а все печали —не более чем тени; они приходят и уходят. Но есть то, что остается.
— Доктрина Белой Школы



Когда же открылся истинный ужас сотворения мира, Господь закрыл лик свой, стыдясь своего прегрешения. Три самых могучих Адепта нашли его. И первый Адепт увидел стыд Господа и, зайдя сзади, покрыл Его белой тканью. И второй Адепт увидел стыд Господа и, подойдя сбоку, покрыл Его желтой тканью. И последний Адепт увидел стыд Господа и разразился смехом; и были черны одежды последнего Адепта.
— Доктрина Черной Школы



Ложное воображение учит, что такие вещи, как свет и тень, длинное и короткое, черное и белое, различны и должны разделяться; однако они не независимы друг от друга, они — лишь различные аспекты одного и того же, понятия относительности, но не реальности. Условия существования не имеют взаимоисключающего характера: в сущности, вещь не двойственна, но едина.
— Доктрина Желтой Школы (Ланкаватара Сутра)

 

[Unagdomed]

Без боли невозможно прийти к сознанию
— К.Г.Юнг

Мы видим все не таким, каким оно есть, — мы видим все таким, каким мы есть.
— Талмуд
Эния
Иесод Иецира
Эра Сновидений
Далекая фиолетовая вспышка молнии высветила фигуру Детена на фоне черной пустоты ночного неба. Мощное, внушительное тело почти семифутового роста в развевающихся одеждах гордо противостояло напору сурового, пронизывающего ветра. Детен излучал ауру силы и знания, но вокруг него громоздилась удушающая чернота, которая убивала свет и надежду всюду, куда проникала.
Лицо у Детена было ястребиное, хотя, пожалуй, совсем непривлекательным назвать его было нельзя. Большие черные мешки под глазами заставляли Черного Мастера выглядеть гораздо старше своих тридцати лет. Лицо его, испещренное шрамами и глубокими бороздами морщин, производило драматическое и устрашающее впечатление: сильный, чисто выбритый подбородок, ухоженные и причесанные короткие черные волосы...
Но более всего притягивали к себе внимание его глаза — сверкающие на эбонитовой маске черные радужки, окаймлявшие непроницаемые бездны зрачков. Где—то в их непостижимой глубине мерцали искры — то ли простое отражение молний, то ли осколки холодного пожара, бушевавшего на самом дне души этого человека.
Он воздел горе руки, ощущая напряжение грядущей бури. Воздух был пропитан острым запахом озона. Он чувствовал, как вокруг в диком танце кружатся силы стихий. Грохот раскалывающегося океана и безумие ветра заглушали все остальные звуки. Эния погружалась в период мощного дисбаланса и хаоса: защитные силы ослабевали. Этого знания хватило, чтобы вызвать легкую улыбку на суровом лице Детена.
В темноте позади него как—то разом выросли две внушительные фигуры, одетые во все черное. Это были Рорух и Янус затянутые в кожаные доспехи с металлическими заклепками. У каждого на груди красовался символ Черной Школы: зигзаг молнии. У Детена был такой же знак, только серебряный. Все трое были вооружены короткими мечами вакидзаси — неслыханным оружием для Энии, где вот уже две тысячи лет не случалось кровопролития.
Детен критически осмотрел свое воинство; когда же он заговорил, его тихий, но внятный голос разом перекрыл всякий посторонний шум:
— За мной.
И он направился к видневшимся впереди утесам над морем. Прежде чем следовать за предводителем, оба солдата удивленно переглянулись, но уже в следующую секунду ракушки и морская галька послушно захрустели под тяжелыми сапогами воинов.
Известняковые утесы были высотой в добрые две сотни футов. Причудливые изломы скал таили в себе предательские расселины и пещеры, но Детен продолжал уверенно шагать к своей цели — крохотному, едва видному входу в подземелье. Преодолев подъем небольшого склона, они очутились у черной пасти провала.
— Рорух, факел.
— Да, Мастер.
Предвидя приказ, капитан Черных Стражников уже через секунду подал Детену зажженный факел. Черный Мастер молча взял факел, и отсветы пламени тут же заплескались на ветру, оживляя зловещие тени на поверхности скалы.
Придерживая ножны висящей на поясе катаны, Детен первым скользнул в узкий тоннель. Несколько слоев одежды не могли скрыть его атлетической фигуры. Глядя на кошачью грацию движений своего повелителя, Рорух и Янус чувствовали себя слишком неловкими и угловатыми. Трое воинов растянулись цепочкой, стараясь идти след в след. Факел то и дело выхватывал из тьмы соблазнительно поблескивавшие кристаллы кварца и слюды. Поначалу пол пещеры был неровным и каменистым, но вскоре узкий проход расширился, круто изгибаясь кверху.
Оба солдата настойчиво взбирались вслед за командиром, изо всех сил цепляясь за крошащиеся, осклизлые камни на полу подземного туннеля. Детен же взбирался бесшумно и легко, без колебаний преодолевая даже самые трудные участки. Рорух уже начал выбиваться из сил, но тут природный известняк внезапно уступил более твердому и гладкому материалу. Теперь все вокруг было гладким, словно стеклянным. Сам туннель приобрел более правильную форму. Изменения явно говорили о том, что эта часть туннеля — дело рук человеческих. Внизу, на стенах, виднелись следы воды — их достигали океанские приливы. Тонкий слой светящихся грибков и плесени наполнял подземное пространство мутным зеленоватым сиянием.
Вскоре они поравнялись с гексаграммами. Печати Соломона были тщательно выбиты на обеих стенах. Внутри каждой гексаграммы был изображен восточный символ равновесия между Инь и Ян; под знаками виднелись иудейские буквы и египетские иероглифы, прочесть которые было под силу разве что Посвященному.
На миг остановившись, Детен пробежал глазами по рунам, затем серьезно кивнул.
— Мы на месте, — сообщил он: теперь его голос вибрировал от какого—то незнакомого чувства. — Это святилище Желтой Школы. Впереди — Келья Мага. Нужно соблюдать осторожность.
— Вы сказали М—мага, Мастер? — от потрясения голос не слушался Януса. — Мы собираемся войти в храм Богочеловека?
Эбеново-черные глаза Детен а сузились, и под их взглядом Рорух нервно, прерывисто вздохнул, а Янус отступил на шаг.
На долю секунды воцарилась напряженная тишина; затем Детен немного расслабился и заговорил едко и презрительно:
— Сам Маг вызвал меня к себе, и я согласился прийти. За две тысячи лет ни одному чужаку не удавалось проникнуть в эту святая святых.
Неожиданно он приблизился почти вплотную к лицу Януса.
— Маг всемогущ. Избавься от своего страха, солдат, потому что здесь он обретет форму. Твой страх станет таким, каким ты его себе представляешь; тут даже моя власть и сила небезграничны.
Чувствуя, как черная бездна глаз предводителя пронизывает его насквозь, Янус проглотил комок в горле:
— Да, Мастер.
Презрительный взгляд Детена на несколько секунд пригвоздил Януса — так ястреб завораживает обреченного кролика. Потом Черный Мастер отвернулся, всем своим видом показывая, что воспитательный момент окончен, и двинулся вперед. Янус старательно избегал встречаться глазами с Рорухом: подвергать сомнению слова Мастера было запрещено. Впрочем, Рорух и сам чувствовал, что с каждым мгновением его удивление превращается в страх. Он пробежал глазами по колонкам древних иероглифов и ему показалось, что непонятные письмена несут в себе некое зловещее предупреждение.
Какое—то время все трое шли молча, тишину нарушал только всплеск водяных капель. Сюда, вглубь скалы, не долетал даже ритмичный грохот океанских волн. Узкий проход в камне все так же неизменно тянулся вверх, и эта монотонность лишь усиливала общее напряжение; кроме того, путники чувствовали, что туннель пронизывают все усиливающиеся потоки энергии.
Детен быстро двигался вперед, не обращая внимание на страх и напряжение своих спутников. Воздух сгущался и вибрировал, словно живое тело. Перед Детеном он покорно расступался, зато солдат обволакивал, словно клей, не давая ни дышать, ни идти. Казалось, будто воздух пытается вытолкнуть солдат обратно, сопротивляясь проникновению непрошеных гостей.
Оба Черных Стражника были не простыми солдатами — ветеранами; испугать их было нелегко. Однако магия оставалась для них той силой, которую нельзя ни видеть, ни вызвать на бой, ни хотя бы понять. Беспомощность — вот что испытывали сейчас Рорух и Янус, всей душой ненавидя это состояние.
Вскоре солдатам послышались голоса. Звуки этих голосов вначале были тихими, но постепенно становились все более сильными. Голоса нашептывали что—то ужасное, немыслимое. Эфирные руки и клыки тянулись к солдатам, желая лишить их жизненной силы и тепла. Рорух почувствовал, как внутри него зашевелился страх. Холодный пот заструился под доспехами, пронизав могильным холодом все тело стражника. Кровь гулко стучала где—то в ушах; Роруху казалось, что он пытается дышать сквозь слой ваты. Судя по виду Детена, Черный Мастер вообще не страдал и никак не замечал волнения своих подчиненных. Их ценность для Детена была прямо пропорциональна выносливости: слабость была непростительной.
Вскоре в боковых стенах туннеля начали появляться небольшие ответвления. В боковых проходах затаился мрак, и у сопровождавших Детена солдат даже мысли не появилось поинтересоваться, что может быть там, внутри. Многие ходы опускались вертикально вниз; казалось, что вся скала, словно кусок сыра, испещрена подземельями.
Внезапно Янус полузадушенно захрипел и свалился на пол. Рорух увидел, как напарник катается по камням, вцепившись скрюченными пальцами себе в горло. Янус задыхался. Заслышав стук падающего тела, Детен немного скосил голову, но не замедлил шаг. Скривившись, Рорух последовал за Черным Мастером. Он знал, какой силой способен управлять Детен, но понимал также, что слабый! солдат недостоин того, чтобы ему сохраняли жизнь.
И все же отношение Детена показалось Роруху возмутительным: он чувствовал, что и сам в любой момент может упасть и забиться в конвульсиях. Ледяные клыки впились в тело Роруха, вытянув из него всю силу и волю. Скрипя зубами, стражник тяжело двинулся вперед за Детеном.
Они миновали уже два десятка боковых проходов, но Детен все так же неустанно стремился вперед. Он как раз поравнялся с очередным ответвлением, как вдруг столкнулся с первой попыткой помешать им. Обостренные чувства Детена обнаружили опасность как раз вовремя, чтобы опередить нападение: неизвестного противника.
Он резко повернул голову: прямо из мрака на нею выпрыгнул юноша, почти подросток, с коротким мечом в руках. Удар нападавшего был слишком грубым и плохо рассчитанным — было очевидно, что юнцу недоставало умения обращаться со своим оружием, тогда как Детен слыл мастером меча. В руках Детена клинок действительно превращался в оружие смерти. Вот и сейчас Черный Мастер ловко скользнул в сторону от блеснувшей стали. Демонстрируя невероятную ловкость и молниеносную быстроту, он выхватил из ножен свой меч—катану и тут же нанес удар. Тонко заточенное лезвие полоснуло по кисти подростка, да так, что она упала, все еще сжимая меч. В душном и влажном воздухе подземелья разнесся тягучий звон металла, скачущего по камню.
Юноша вскрикнул от шока и боли, прижимая к груди обрубок. Кровь хлестала из покалеченной руки, окрашивая в цвет опасности еще недавно белые хлопковые одежды молодого охранника. Теряя силы, юноша прислонился к стене. Глаза его вылезли из орбит; зрачки стали расширяться. Детен равнодушно вытер меч о белое одеяние охранника, которое говорило о том, что его хозяин принадлежит к неофитам — низшей ступени прошедших храмовое посвящение.
Тело юноши задрожало и пошло конвульсиями. Взяв голову охранника обеими руками, Детен заглянул глубоко в остывающие глаза. Рорух нервно переминался с ноги на ногу, сопротивляясь невидимым демонам, витавшим в воздухе. Юноша несколько раз мигнул, отчего зрачки стали еще шире. Внезапно его тело обмякло, и молодой охранник перестал замечать окружающее.
— Где Галан? — голос Детена звучал хрипло и бесстрастно. Юноша снова моргнул, бессмысленно, словно пьяный, поводя глазами. Железная воля Черного Мастера выпотрошила наизнанку бесхитростный разум подростка, расправившись с остатками внутренней силы, которая надоедливым комаром все еще билась внутри охранника.
— Где Маг? — снова спросил Детен; теперь в его голосе появились жесткость и нотки угрозы.
Однако теперь неофит был уже почти без сознания. Он ощущал разве что холодно—равнодушные, но желанные объятия смерти. Нахмурившись, Детен отстранил от себя юнца на расстояние вытянутой руки, затем скомкал его ауру, полностью изучив все ментальное тело умирающего. Обнаружив необходимую информацию, Детен угрюмо усмехнулся: как и предполагалось, Маг ожидал его прихода. Потом Черный Мастер аккуратно уложил мальчишку наземь и сложил ему руки на груди.
Выпрямившись, он обернулся к Роруху и, обнаружив, с каким трудом тот все еще держится на ногах, наградил капитана тяжелым взглядом.
— Дальше я пойду один, — произнес Детен, — жди меня у входа.
Ни секунды не колеблясь, Рорух браво отсалютовал и с готовностью взял факел из протянутой руки Детена. Неофит узнал об их приближении по отсветам пламени, и Детен больше не желал давать преимущество тем, кто, возможно, еще встретится ему далее. Правда, он не ожидал новых дуэлей, ведь Галан призвал его к себе. Вдруг он застыл от изумления: тело юноши начало как бы растворяться в воздухе. В глазах Детена замерцали темные смешинки — нападение было обычным испытанием! Каким слабым ни казался неофит, очень немногие жители Энии умели защищаться от насилия в любой его форме. Детен подождал, пока Рорух исчезнет во мраке. Ему нужно время, чтобы подготовиться к встрече. Три жизни он ждал этого момента. Наконец, сосредоточившись, он развернулся и продолжил свой путь, ориентируясь лишь по фантастическому свечению осклизлых грибов на стенах подземелья. Так шел он несколько минут, ни на миг не теряя контроля за окружением — осознание Детена всегда оставалось сконцентрированным. Дышал Черный Мастер глубоко и размеренно, полной грудью.
Вскоре он различил далеко впереди неясные очертания человеческой фигуры. Фоном служило слабое сияние. Детен отбросил накидку, чтобы было сподручнее выхватить меч, и прибавил ходу.
По мере приближения свечение усиливалось. Еще немного — и стали появляться отдельные черты незнакомца: желтые одежды, цепь с огромным топазом на груди. В неясном свете пещеры топаз сверкал, словно золотистый бриллиант. Преодолев двадцать ярдов, Детен заметил обширную ауру, столь характерную для посвященных в сан Адепта.
Наконец Детен остановился в нескольких шагах от фигуры, внимательно изучая ее. Несмотря на низко опущенный капюшон, было ясно, что перед ним — женщина. Словно почувствовав, что ее узнали, Адепт откинула капюшон и одарила Детена спокойным взглядом. У незнакомки были короткие белокурые волосы; бледное лицо, сочетавшее в себе черты эльфа и мальчика—подростка, лучилось здоровьем. Руки девушка сложила на груди в официальном приветственном жесте.
— Я сестра Чани, Адепт Младшей ступени, Стражница Желтой Школы. Кто ты, ищущий Келью Мага?
И девушка замерла в ожидании ответа, на удивление храбро выдержав буравящий взгляд Детена.
— Я брат Детен, Старший Адепт и Мастер Черной Школы. Маг лично призвал меня на аудиенцию.
Детена поразила сила характера девушки: целых несколько секунд она выносила его взгляд, прежде чем, наконец, потупила глаза в землю и шагнула в сторону, освобождая путь.
— Пожалуйста, входи.
В конце шестидесятифутового коридора Детен увидел дверной проем, из которого лился желтый свет. Кивнув в знак благодарности, он направился внутрь.
Однако менее чем в десяти футах от входа он был вынужден вновь остановиться: прямо перед ним в неподвижном воздухе лениво трепетал зеленоватый слой эфирной материи, полностью перегораживая проход. Пунцовые искорки танцевали на прозрачной зеленой поверхности, а над нею едва заметной тенью парил искусственный дух—элементал.
Детен тут же понял, что эфирный заслон был связан с планом стихии огня. Стоило кому-нибудь пройти через заслон, как элементал тут же набрасывался на вошедшего. Сила элементала действовала на разум, большинство энийских жителей после такой атаки потеряли бы рассудок. Элементал — крутобокое облако бледно—красного газа — покачивался под потолком, угрожающе выжидая. Детен разглядел духа, вид которого не предвещал ничего хорошего: несомненно, создатель этого стража обладал значительной силой. Кроме того, элементал был великолепно замаскирован, — чтобы увидеть его, Черному Мастеру пришлось до предела напрягать свое эфирное зрение.
Нащупав рукой эфес меча, Детен осторожно вынул катану из ножен. Лишающий жизни был выкован более двух тысячелетий назад; с тех пор он был неразлучен с хозяином на протяжении трех жизней. Поверхность клинка выглядела необычно, как черное, вороненое зеркало. Катану сделали из мифрильского серебра, которое здесь, на Энии, обладало мощными внутренними магическими свойствами. Лезвие было настолько острым, что могло беспрепятственно разрубить камень. Вынимая меч, Детен почувствовал, как вибрирует оружие: Лишающий жизни обладал особым голодом битвы, неизвестным никакому другому клинку.
Эфес клинка, отполированный до нежной гладкости, напоминал темный оникс. Внутри него были спрятаны защитные руны, написанные на енохианском языке, о котором говорили, что это язык самих ангелов. Головка катаны была инкрустирована округлым гранатом сочного кроваво—красного цвета. Вместо свойственного драгоценным камням искристого сияния этот гранат впитывал в себя каждый попадавший на него луч. С первого взгляда было понятно, что этот камень и есть источник силы удивительного клинка.
Детен решительно вонзил меч в эфирное поле. Катана завибрировала, с удовольствием вбирая в себя энергию и собирая ее в своем бездонном резервуаре. За многие столетия, проведенные подле владельца, меч не только настроился на ауру хозяина, но и выработал в себе некую осмысленную разумность. Его желания и цели в точности повторяли желания и цели хозяина, а сам он сообщал о своих ощущениях, посылая Детену волны дружеской привязанности.
Эфирное поле начало угасать, Исчезли метавшиеся по нему искорки. Как только поле совершенно исчезло, элементал пришел в движение. Теперь дух не знал, куда ему податься. Освободившись из плена, он выписывал зигзаги взад—вперед по коридору, не ведая, в чем теперь состоит его задача. Разум был абсолютно чужд этому существу, созданному для вполне определенной цели — атаковать любого, кто преодолеет эфирный барьер.
Детен осторожно ступил вперед. Элементал па мгновение остановился, и Детен тут же замер, чтобы в следующее мгновение броситься на духа, словно копье. Черный Мастер метил прямо в голову элементалу. Подняв меч наизготовку, он выждал необходимую долю секунды, прежде чем ступить в сторону, — и одним ударом рассек существо, метнувшееся было навстречу нарушителю.
Он почувствовал, как вдоль меча пронеслась волна жара. Лишающий жизни тонко зазвенел от удовольствия, а элементал огня, испустив вопль облегчения, исчез.
Услышав, что тон психического слуха вернулся к нормальному, Детен удовлетворенно кивнул, вернул в ножны насытившегося Лишающего жизни и смело шагнул в Келью Мага.
Келья представляла собой идеальный квадрат со стороной ровно сорок пять футов. В ней было достаточно тепло и приятно. Келью заполняли волны золотого света, исходившего словно ниоткуда: на самом деле сила свечения изменялась и пульсировала синхронно с астральными течениями. Стены из люминесцентного серого материала казались призрачными. Сильнее других лучилась энергией восточная стена, украшенная; ярко—желтым равносторонним треугольником, рассеченным горизонтальной линией. Точно такой же символ, только черного цвета и с перевернутым треугольником, был изображен на северной стене. Южную стену украшал сверкающий красный треугольник, а его перевернутый собрат голубого цвета разместился на западной стене.
У Детена возникло ощущение, будто он перешел в какое—то иное измерение, совершенно удаленное от Энии; зная силу Мага, он понимал, что в этом нет ничего невозможного. Посередине кельи на полу сверкал «Сигиллюм деи Эмет» — Священный Енохианский Пантакль. Не узнать священный знак было невозможно; то была вписанная в круг гептаграмма с пентаграммой внутри. Опоясывали диск семь непознаваемых и непроизносимых имен Бога; с ними переплетались имена самых великих архангелов. Символ пульсировал невиданной Силой, и Детен понимал, что перед ним — реальное отражение всей мощи, которую воплощал пантакль. Черный Мастер действительно пребывал в присутствии Божества, он чувствовал это, даже если оно было лишь незначительным осколком Бесконечности.
В какую—то долю секунды Детен почувствовал страстное желание пасть в восхищении на колени, но тут же с яростью отогнал внезапный порыв: ведь он не любит Бога, а Бог платит ему взаимностью.
Внутри «Сигиллюм деи Эмет» восседал Галан. Облаченный во все желтое Маг замер в совершенной позе. Его аура сияла ярче солнца, вокруг головы Мага и над нею стоял целый шар пронзительно—белого свечения. Увиденное поразило Детена: он знал, что так сияет чакра Кетер, которая напрямую связывает Галана с Божественным.
В том, что Галан находится в отменном духовном здравии, сомневаться не приходилось; однако Маг сидел, закрыв глаза, и дышал почти совсем неслышно. Физическое состояние Галана потрясло Черного Мастера: Маг был на краю смерти. Ястребиные черты в лицах обоих указывали на фамильное сходство, хотя лицо Галана выглядело бледным и изможденным. Маг был совершенно лыс, а некогда буйная седая борода теперь смотрелась трогательно поредевшей. Одежды не могли скрыть, что конечности и кости Мага практически разрушены, — Галан уже не мог распрямить спину.
Уважительно поклонившись своему старому учителю, Детен пересек келью и опустился перед ним на колени рядом со Священным Пантаклем. Галан пошевелился и поднял веки. Сияние его глаз было таким сильным, что даже Детен не смог выдержать этого взгляда.
— Ах, ты уже здесь, сын мой! Ты пришел почти вовремя. Голос Мага оказался настолько слабым, что Детену пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать сказанное. Хотя со времени, когда они были отцом и сыном, прошло уже более двадцати веков, кармическая связь между Галаном и Детеном оставалась такой сильной, что они считали себя родственными душами, хотя потом их путине пересекались — во всяком случае, с того самого времени, как Галан преодолел Бездну, чтобы стать Магом Энии.
— Мастер, я получил твой вызов во время духовного видения. Маг улыбнулся, изучая ауру своего бывшего ученика. Да, характер у Детена совершенно изменился; теперь чувства уступили место холодной, несгибаемой воле. Два последующих перевоплощения в сотни раз увеличили его силу. Под влиянием зловещего кармического обета, преследовавшего Детена в течение трех жизней, он дошел до крайности буквально во всем.
Галан попытался засмеяться, но вместо смешка у него получился затяжной приступ хриплого кашля. Детен рванулся было помочь ему, но замер на месте, встретив предупреждающий взгляд старца. Он не мог войти внутрь круга — это тут же уничтожило бы его разум и тело. Детен с неудовольствием уставился на круговую границу, размышляя над тем, какую именно Божественную Сущность она направляет.
Однажды я выйду на поединок с тобой и ты ответишь мне за все злоупотребления мира!
Наконец Галану удалось справиться со своим спазматическим кашлем. Маг взглянул вверх, на Детена, и увидел на нем почти сыновнюю тревогу.
— Значит, в тебе еще осталось хотя бы эхо человечности?
Лицо Черного Мастера потемнело: он никогда не славился развитым чувством юмора.
— Зачем ты позвал меня, старик?
— А—а, вижу, вижу по твоим глазам, сын мой, что ты подозреваешь. Впрочем, ты пряв. Две тысячи пет правил я в этом плане... а сейчас пришло мое время.
— Это значит, что будет новая Эпоха? — в голосе Детена чувствовались расчетливость и коварство.
Издав едва слышный вздох, Галан кивнул, — Близится конец Эпохи Сновидений. В течение двух тысяч лет мое слово управляло каждым проявлением жизни на Энии и защищало здесь все. Мое присутствие в этом плане несет мир, гармонию и равновесие. Правда, теперь это превратилось в равновесие застоя. Мое влияние уже уменьшается; вряд ли оно просуществует хотя бы неделю,
— Значит, придет новый Маг?
Галан кивнул.
— Настал черед другому отправиться по пути Бездны. Чтобы достигнуть вершин духовности, вначале нужно преодолеть тропу высшей духовной тьмы и боли. Что же касается меня, то я должен совершить переход к степени Ипсиссимуса. Этого требует сила Главы Богов,
Угрюмая улыбка скользнула по лицу Детена: его мечта осуществилась.
— Без Мага этот план лишится защиты, — продолжал тем временем Галан. — Из плана сновидений он превратится в план ночных кошмаров. Это место должен занять новый Маг. Следовательно, пора возобновить борьбу противоположностей. Это будет жестокое противостояние, в котором лишь сильный сможет надеяться на выживание. Белая и Черная Школы должны сразиться за место Желтой Школы... и участвовать в сражении может только один Адепт с каждой стороны.
— То есть Малак и я, — произнес Детен.
Маг снова кивнул.
— Вы двое — единственные, кто может сразиться; так диктует закон кармы. Я призвал к себе и Малака, но он слишком опоздал. Надеюсь, ты не станешь пользоваться неожиданно доставшимся тебе преимуществом?
— Я не нуждаюсь в преимуществах. Мой брат—близнец не представляет никакой угрозы — вообще ничего. Я сильнее его! Он тратит жизнь на игры с феями да ундинами, — загрохотал Черный Мастер. — И вся его драгоценная Белая Школа — одна слюнявая болтовня!
Галан смотрел на бывшего ученика понимающими глазами.
— Да, Детен, ты самый сильный. Но Малак обладает самым большим потенциалом силы. Ему нужно только возмужать. Твой брат был моим учителем, и ему еще предстоит побывать в этой роли.
Детен нахмурился, не понимая, к нему клонит старик.
—Что за чепуха! Малак — слабак!
—Неужели же ты победишь его? — усмехнулся Галан — Ведь Магом может стать только один, но только вместе вы благополучно преодолеете Испытание Бездны.
— Ложь! — рявкнул Детен, но в его голосе послышалась некоторая неуверенность.
Галан захихикал и подался вперед. В его глазах загорелось сверхъестественное пламя. Когда же он заговорил, его голос вновь оказался невероятно слабым, разве что теперь в нем появились пророческие оттенки.
— Лишь в смерти объединятся двое близнецов...
И Маг умиротворенно улыбнулся. Детен снова нахмурился: его беспокоил тон старика.
Внезапно тело Мага задрожало и задергалось. Сияющая чакра Кетер над его головой стала ярче и медленно опустилась на все тело полностью поглотив Галана. Раздался оглушительный удар грома; за ним пришел пронзительный писк высвобождаемого давления. Мощный порыв ветра обрушился на Детена, и Черный Мастер повалился на пол, успев только закрыть лицо руками.
Постепенно хаос и грохот утихли. Открыв глаза, Детен с изумлением обнаружил, что сидит в тупике подземного коридора — Келья Мага исчезла, словно ее и не было. Эния осталась без Мага.

 

[Unagdomed]

В Будокай один из принципов заключается в различии между Мастером и молодым воином. Воин горд, он думает, что силен; в действительности он — ничто. Мастер знает, что он — ничто; но это осознание помогает ему стать чем—то.
— Бусидо, Путь Воина
Эния
Область Локхи
Заколдованный лес
В просвете лесной чащи виднелась одинокая обнаженная фигура. Человек стоял совершенно естественно и неподвижно, свесив голову и закрыв глаза. Дыхание было практически неощутимым.
По мере того как рассветное солнце выкатывалось над лесистым горизонтом, аметистовое небо осветилось яркой, сочной палитрой пунцовых оттенков. Первые утренние лучи розовыми лепестками нежно и ласково скользили по спящему пейзажу. Мир постепенно пробуждался от ночного оцепенения.
Малак с наслаждением набрал полную грудь воздуха, а потом медленно выдохнул. Он пребывал в состоянии дзансин и остро чувствовал все происходящее вокруг. Ветер шелестел в голубовато—зеленых листьях, и его шорох сливался с шумом водопада неподалеку. Мелкие лесные обитатели торопливо шныряли по опавшей листве, забиваясь в норы. Птицы в унисон пели славу нарождавшемуся дню. Обоняние купалось в роскоши тонких ароматов сосны, дуба и кедра. Он почти физически ощущал присутствие соседних деревьев в нежных воздушных потоках, ласкавших его кожу.
В Малаке было более шести футов росту, так что по энианским меркам его нельзя было назвать коротышкой. Сложения он был крепкого, оставаясь внешне непримечательным: мышцы Малака выглядели жилистыми, рельефными, но без устрашающих бугров. Черные и прямые волосы до плеч обрамляли сильное, с ястребиными чертами лицо — сходство с братом—близнецом было очевидным. Темно—синие глаза Малака смотрели участливо, но твердо; правда порою в них проблескивало превосходство, не до конца изгнанное недавней зрелостью.
Он сфокусировал взгляд вдаль, чтобы наилучшим образом воспользоваться преимуществами бокового зрения. Тембр его психического слуха изменился: теперь частота стала почти непереносимо высокой, что свидетельствовало о прибытии его внутрителесных друзей.
Вскоре его партнеры по тренировкам материализовались, сгустившись из воздуха. Как всегда, их было трое. Двое встали перед ним, третий зашел сзади. Противники были облачены в одинаковые алые костюмы, закрывавшие все тело с головы до пят; лица прятались под темными капюшонами. Хотя двое впереди держали оружие, их рук не было видно — оружие скользило в воздухе, словно живое.
Не произнеся ни единого слова, трое нападавших выстроились в порядок для атаки. Не шевельнув ни одним мускулом, не моргнув, Малак наблюдал за их приближением. Он ясно разглядел первых двух атакующих, приближавшихся под углом сорок пять градусов к оси его зрения. Один из врагов ловко орудовал шестом 6о; другой был невооружен. За спиной Малак слышал шелест одежды третьего недруга.
Первым внезапно напал тот, что был за спиной. В мгновение ока Малак распознал свист рубящего удара мечом и кувырком вперед ушел под ноги невооруженному противнику, который стоял перед ним.
Лезвие меча рассекло надвое лишь пустоту. Восстановив контроль над ногами, Малак нанес рукопашному бойцу молниеносный боковой удар в коленную чашечку. Колено хрустнуло, и противник повалился вперед. Малак тут же наотмашь двинул его в голову, и враг кубарем отлетел в сторону. Тяжело приземлившись, он уже в следующее мгновение растворился в воздухе.
Малак крутнулся на месте. Двое оставшихся атакующих уже успели опомниться и окружили его. Каждый из врагов контролировал сектор в сто восемьдесят градусов. Малак постреливал глазами то на одного, то на другого противника в поисках бреши в их защите. Один из нападавших умело владел мечом вакидзаси, в руках другого был бо. Малак уловил их намерение наброситься на него одновременно и горячечно облизнул пересохшие губы.
Тот, что с шестом, приблизился, бешено вращая свое оружие и тем самым превратив его в щит. Малак понимал, что его единственный шанс состоит в атаке, причем шанс против шеста был гораздо больше, чем против меча.
Малак сделал выпад вперед. Обескураженный противник на миг остановился, но быстро совладал с собой. Он изменил направление движения своего 6о; Малак предупредил удар: обеими руками перехватив шест, он смягчил силу удара, которая пришлась на незащищенные части рук, и позволил инерции движения увлечь себя вперед. Они столкнулись лоб в лоб. Противник Малака качнулся назад, ослабив хватку на шесте. Малак в развороте нанес ему удар пяткой. Удар пришелся прямо под ложечку, так что в следующее мгновение враг уже лежал на земле. Малак яростно вонзил шест в ребра поврежденному недругу и с удовлетворением прислушался к хрусту костей. Потом Малак резко развернулся — последний из нападавших пытался набросится на него сзади.
Малак тут же приготовил шест к удару. Он знал, что теперь преимущество было за ним: в бою против меча шест всегда на высоте. Вакидзаси диагонально сверкнул перед ним. Отпарировав удар одним концом шеста, Малак обрушил другой конец на голову врага. Новый тошнотворный хруст подтвердил, что череп противника расколот. Пустое алое одеяние скользнуло наземь. Малак вновь принял привычную стойку и опустил шест 6о. Он наблюдал за тем, как три кучки одежды, едва колеблясь, наполняются сиянием! Наконец одеяния поднялись и обрели человеческие формы; лежавший у ног Малака шест вновь оказался в руках своего владельца. Троица вновь расположилась вокруг Малака, образовав правильный треугольник. Малак отвесил всем троим поклон уважения и получил взамен три столь же почтительных кивка.
Затем фигуры заискрились, быстро растворяясь в воздухе. Через несколько секунд тон психического слуха Малака вновь стад нормальным. Он знал, что должен тренироваться еще с полчаса, сердце, как всегда, не лежало к этому. Он полагался более на свой природный талант, чем на бескомпромиссные и неустанные тренировки, к которым тяготел его брат—близнец.
Малак направился к краю небольшой полянки и вытер вспотевшее тело полотенцем. Вслушиваясь в лесной гомон, он облачился в куртку и просторные штаны темно—пурпурного цвета. Слева, на груди, в утреннем свете серебрился знак пентаграммы. Одеваясь, Малак в недоумении нахмурился: что—то было не так в привычном звучании леса. Он различал все привычные звуки чащи, но помимо них в воздухе носилось какое—то беспокойство. Подобная напряженность была настолько не свойственна Энии, что Малак не был уверен, стоит ли ему доверять своим чувствам. Кроме того, на душе у него тоже было неспокойно — Малак это явно ощущал. Его путешествие к Магу довело его до крайности. Внезапно он во всех красках припомнил яркое сновидение, посетившее его несколько дней назад.
Пожав плечами, он прогнал эти мысли прочь. Аккуратно с уважением вынув свой меч—катану, он положил обнаженный клинок на кусок хлопковой материи. Меч возмездия внушал священный трепет. Это был, несомненно, самый лучший меч во всех Внешних Планах; сравниться с ним мог, пожалуй, лишь меч его брата—близнеца. Малак коснулся оружия, и вдоль клинка тут же метнули сверхъестественные голубые молнии. Эфес был сделан из чистого кварцевого кристалла, хотя преломлял лучи света не хуже огромного бриллианта. Внизу, в толще кварца, просматривались священные символы имен иудейских богов и архангелов. Символы были магически отлиты из темно—синей ляпис—лазури. Лезвие клинка, сплошь покрытое магическими, дарующими защиту и благоволение рунами, было отточено до невероятной остроты. Кромка лезвия никогда не тупилась и не покрывалась ржавчиной. Головка эфеса была сделана из голубого искристого сапфира размером с полкулака взрослого мужчины. Именно здесь, в головке, была заключена сила катаны. Какое—то мгновение Малак внимательно разглядывал сверкающий сапфир. Этот меч символизировал связь Малака с его Высшим Я и служил высшим воплощением всей философии Белой Школы.
Наконец Малак бережно завернул катану в ткань, надежно закрепил меч и аккуратно забросил на спину. Вот уже в течение нескольких столетий не было случая воспользоваться этим драгоценным оружием.
В последний раз оглядев поляну, Малак приготовился продолжать свое восхождение, но тут у него опять появилось предчувствие недалекой беды. На этот раз он почувствовал направление, откуда исходили эти сигналы: что—то происходило у водопада. Он на мгновение замер — и решительно двинулся вперед, навстречу беспокоящим колебаниям. Он чувствовал, что источник ощущений становится все ближе, ближе...
Малак легко скользил сквозь легкий, воздушный подлесок, ловко отводя от себя ветки. Колючек и шипов он не боялся: в напоминавшем сновидение плане их просто не существовало. Он приближался к водопаду, и грохот падающей воды становился все более отчетливым. Вот, уже сейчас... В неумолкающем чувстве беспокойства психический слух Малака уже различал отдельные нотки боли, страха и отчаяния — но сам источник сигналов продолжал оставаться невидимым.
Теперь от водопада его отделяло каких—то тридцать футов, но из—за плотной, голубовато—изумрудной листвы подлеска самой воды все еще не было видно. Небо над головой казалось каким—то странным: по нему гуляли волны самых причудливых оттенков. Да и сам воздух, пожалуй, был непривычным.
Теперь Малак почти бежал в сторону источника отрицательных ощущений. И вот в просвете густой лесной зелени возник молодой ястреб. Словно обезумев, птица билась на земле — одно крыло было перебито. Ястреб бурно дышал, в его зрачках металось паническое отчаяние.
Малак вздохнул, укоряя себя за недавний параноический испуг: бояться здесь было нечего. Он опустился перед ястребом на колени. Тот спокойно согласился с присутствием Малака, не выказывая никакого волнения. Далеко не каждого человека природа одаривает чувством взаимопонимания с животными, но вот Малака меньшие братья воспринимали совершенно нормально.
Он накрыл беспомощную птицу ладонями и, дождавшись, когда она окончательно успокоится, заговорил, очищая ауру ястреба от отрицательных эмоций при помощи собственного поля. Малак смежил веки и глубоко дышал, полностью сосредоточившись на чакре Кетер над головой. Вскоре появилась сфера из чистого белого свечения; она была ослепительной, словно вспышка магния. Он направил энергию через все тело к рукам — и вот уже искалеченная плоть, разбитые кости птицы начали срастаться. Несколько минут Малак продолжал свое воздействие, пока аура ястреба не исцелилась полностью.
Малак протянул руки, чтобы поднять ястреба — к этому времени тот совсем успокоился, — и поднял его в ладонях. Ястреб расправил крылья, издал благодарный клекот и одним сильным толчком нырнул в океан неба. Некоторое время он кружил над вершинами деревьев, показывая человеку, что оценил его помощь.
Малак поглядел вверх — и понял, отчего небо казалось таким непривычно подвижным. Он подобрался поближе к водопаду, раздвинул ветви и опустился на колени, чтобы насладиться ослепительным зрелищем, от которого захватывало дух.
Хрустально чистое полотно воды низвергалось с двенадцатифутовой высоты на скалы внизу, источая тончайшую кисею брызг. В мелких капельках водяного тумана сверкала радуга. Девятицветная неосязаемая палитра завораживающе трепетала в прохладном воздухе утра. На Энии радуга не была редкостью; но именно эта была какой—то особенной: ее цветной изогнутый столб уходил в самое поднебесье, постепенно теряя с высотой насыщенность красок и четкость очертаний. Тело радуги было окутано спиралью из бледно—желтых и голубых светящихся шариков — это сильфиды и ундины резвились вокруг эфемерной дуги.
Малак внезапно задержал дыхание: элементалы оказались не единственными, кого привлекла радуга. Позади непрочной стены водопада стоял единорог. Наслаждаясь освежающей пеленой брызг, он внимательно разглядывал искристую цветовую палитру.
Как и все остальные единороги, этот был обоеполым. Магическое животное казалось в высшей степени изысканным, хотя мускулатурой оно походило на жеребца. Шерсть у единорога была чистой, белой и так и лучилась здоровьем. Пышная грива цвета старого серебра напоминала дождевые струи. Выступавший на лбу рог спиралью рвался вперед, оканчиваясь узким острием. Все тело единорога источало дивную магическую энергию, а сам зверь выглядел просто величественно — другого слова и не подберешь. Единорог стоял совершенно неподвижно, и глаза его, неотрывно глядевшие на радугу, казались по—неземному разумными. За спиной у Малака послышался шорох.
Он обернулся и заприметил крадущуюся Лину. Малак улыбнулся: он уже предвкушал, какое восхищение вызовет у жены эта картина. Приложив палец к губам, он знаком подозвал ее поближе.
Находясь в самом расцвете своих физических сил, Лина была невероятно красива. Высокая, ладная фигура жены пленяла совершенством форм, а от длинных, прямых и темных волос веяло силой и здоровьем. Прелестное лицо покрывал легкий загар. Глаза у Лины были темно—темно—карими, почти черными; их глубина манила и волновала. На Лине было черное одеяние с серебристой пентаграммой Адепта Белой Школы.
Лина подошла к мужу бесшумно, словно проплыла над шуршащей лесной подстилкой. Опустившись на колени рядышком, она заключила Малака в теплое кольцо рук и поцеловала.
— Что там? — еле слышно выдохнула она.
Малак молча показал на единорога. В этот момент животное, переполнившись восхищением перед красотой радуги, поднялось на задние ноги. Задохнувшись от увиденного, Лина сильнее прижалась к мужу. Лицо ее светилось радостью. Одна из черт характера жены, которая была особенно дорога Малаку, заключалась в любви Лины ко всем живым существам. Несмотря на то что Лина не имела такого дара общения с животными, как у мужа, она со всей страстностью восхищалась ими.
— Как мне хочется одного такого! — простонала Лина, изобразив на лице капризную гримаску.
— И не мечтай! — усмехнулся Малак.
— Это почему? — требовательно воскликнула Лина.
— Ну, ты же знаешь легенду...
Теперь Лина изогнула брови, изображая незнание легенды и одновременно намекая, что Малак ступил на зыбкую почву.
—...которая гласит, что приблизиться к единорогу может лишь тот, кто невинен телом и душой.
Лина было нахмурилась, но тут же уловила насмешку. В следующее мгновение ее пальчики оказались на шее у Малака.
— Хочешь жить и снова повидаться с Галаном?
— Я же пошутил! Уже можешь отпустить мое горло! — засмеялся, вырываясь, Малак.
— Значит, подойти к ним могут только чистые и непорочные, да?
— Во всяком случае, так сказал Даран. И еще — в их глазах видно будущее. Единороги способны почувствовать, что тебя ожидает.
Оставив мужа в покос, Лина поползла к водопаду. Отбросив в сторону последнюю ветку, она подобралась к самому краю водного потока. Заметив гостью, единорог тут же развернулся к ней; его глаза сверкали, словно зеркальца. Малак с восхищением наблюдал, как Лина, тщательно отводя взгляд вниз, протянула единорогу руку. Животное нервно фыркнуло, на несколько секунд уставившись на незнакомку; затем единорог бросился вперед, подняв тучку брызг, и... через мгновение он уже ласково обнюхивал ладонь и пальцы Лины.
— Малак, иди сюда! — судя по голосу, Лина была на седьмом небе от счастья. — Смотри, он принял меня! Малак неторопливо приблизился.
— Только смотри, не испугай его, — предупредила Лина. — И не смотри ему прямо в глаза. Это опасно.
Единорог внимательно наблюдал за приближением Малака, но даже не попытался увернуться, когда Малак протянул руку, чтобы потрепать его загривок.
— Он прекрасен, — произнес Малак, понимая, насколько бедны здесь любые слова.
Единорог ступил вперед, собираясь подставить пальцам Малака голову и с другой стороны. От неожиданности Малак отпрянул.
— Малак! Не смотри в...
Вспышка! Взгляды Малака и единорога встретились. Время замерло. На мгновение Малаку почудилось, что он и есть единорог, который сейчас пристально глядит на еще не прошедшего сквозь жизненные испытания юнца. Затем появились страшные образы: их было невероятно много, они сменялись, словно в каком—то сумасшедшем калейдоскопе, так что Малак не мог даже запомнить их все. Ему показалось, что прошла целая вечность. Вскрикнув, он медленно, словно пушинка, упал на спину. В мозгу догорал последний из увиденных образов. Он казался самым ужасным. Малак увидел себя таким, каким он должен будет стать когда—то: скрюченным, ущербным, полностью раздавленным злом. С неотвратимостью ночного кошмара пришло осознание, что угрожающий рок будущего практически неотвратим: все ведущие к этому события уже запущены в ход.
Единорог перед Малаком вскинулся на дыбы, намереваясь ударить его передними копытами, и Малак увидел ужас в глазах зверя. Задыхаясь, он накрыл голову руками и повалился назад. Уже на земле к Малаку вернулось ощущение нормального хода времени. Приподнявшись, он увидел, что единорог галопом уносится прочь.
— Малак! Малак! Что произошло? — крикнула Лина, отрывая его руки от лица.
Но Малак был слишком потрясен, чтобы говорить. Он ошеломленно уставился на жену.
— По—моему, ему во мне что—то не понравилось.
— Но этого не может быть! Тебя любят все звери!
— Он боится не меня, а того, кем я стану в будущем, — покачал головой Малак. — Должно произойти нечто ужасное
Лина открыла было рот, чтобы возразить, но, уловив затравленный взгляд мужа, промолчала. Там, в зрачках любимого, она увидела тень того, что пережил Малак, и эта тень привела Лину в ужас. Влюбленные посмотрели друг на друга, испытывая одинаковое ощущение приближающейся беды.

 

[Unagdomed]

Прежде чем научиться Правде, ты должен разучиться неправде.
— Дзэнская максима
То, что нас не убивает, делает нас сильнее * (*—цитата из Ницше).
— Доктрина Белой Школы
Эния
Область Локхи
Заколдованный лес
Лина натянула поводья, чтобы остановить Ворона, и с удовлетворением потрепала гриву коня. Ожидая, пока Малак нагонит ее, Лина ласково поглаживала блестящую шерсть животного.
Ворон был мощным и горячим жеребцом. Когда—то он был совершенно диким, пока однажды Лина не стала учить его. Да—да, именно учить, потому что назвать Ворона укрощенным нельзя: садиться на себя он позволял лишь Лине, а Малак мог разве что подойти поближе. Скорость и выносливость коня не шли ни в какое сравнение с любым другим скакуном. Впервые увидев его, Лина тут же полюбила Ворона за красивую масть.
Послышался топот копыт — и вот уже Малак осадил Гемму позади Ворона. Обернувшись, Лина с улыбкой подняла брови. Малак лишь покачал головой, изображая шутливое отчаяние.
— Все эта проклятая лошадь, — взмолился он, припадая на шею к Гемме.
— Но мы всегда можем поменяться лошадьми и попытаться снова...
— Ты же знаешь, что он сбросит меня еще до того, как я окажусь в седле!
На самом деле Малака больше беспокоило не столько отношение Ворона, сколько собственное умение наездника. Он знал, что жеребец вполне послушается его.
— А—а, тогда ладно, — с наигранным разочарованием протянула Лина.
Малак улыбнулся жене и огляделся вокруг. В эту пору года, когда весна понемногу уступает свои права лету, лес был на вершине своего великолепия. Розовые лучи солнца пробивались сквозь голубовато—зеленое лиственное покрывало, золотили крепкие стволы и плясали на вечнозеленом кустарнике подлеска. Малак набрал в грудь побольше воздуха и вздохнул от удовольствия: он был напоен густым ароматом темных орхидей, выглядывавших там и здесь. Сочный пурпурный оттенок нежных лепестков великолепно контрастировал с яркой зеленью подлеска.
— Мы на границе внутреннего леса, — напомнила Лина. — Мы сбились с дороги. Оуклен должен быть где—то там.
Проследив за направлением ее руки, Малак согласно кивнул. Действительно, импровизированные скачки по лесу вывели их немного не туда. Листья деревьев перед ним выглядели не так, как те, что остались позади. Малак знал, что ближе к центру лесного массива их цвет постепенно изменится на сине—фиолетовый. Энианцы избегали Заколдованного леса; но Адептам был известно: только внутренняя его часть является священной. Там, в середине, находился центр плана — Розовый круг, — который связывал Энию с остальными планами существования. Вот уже много столетий никто не ступал на священную почву Розового круга.
Лина почувствовала на лице первые капли дождя. Вскоре по лесной подстилке тяжело забарабанил ливень. Дождинки весело скакали по листьям. Лина откинула капюшон и, мотнув головой, разметала свои длинные черные волосы, наслаждаясь свежими струями.
Малак молча любовался женой. Они были вместе с самого детства, их воспитывал отец Лины, Даран. Их можно было безошибочно назвать душами—половинками. И вот теперь они переживают уже третье воплощение вместе. В первый раз они встретились больше двух тысячелетий назад, когда Малак был сыном Галана. Лина казалась Малаку самым прекрасным и радостным существом на свете. Она обладала всеми прекрасными качествами ребенка и ни одним из дурных. Жена частенько бывала упрямой, неизменно оставаясь бескорыстной и доброй в душе. Особенно привлекало в Лине уникальное сочетание элегантной грациозности, красоты и страстной целеустремленности,
Заметив, что муж пристально глядит на нее, Лина улыбнулась. Малак, как обычно, заметил, что ее чувства к нему ничуть не изменились (хотя при необходимости Лина могла скрывать их, как никто). Встряхнув влажной копной волос, Лина постаралась уложить их получше. Короткий ливень понемногу стихал.
— Пора отправляться. Скоро солнце зайдет, — сказал Малак.
Лина согласно кивнула:
— Хорошо бы добраться в Оуклен до того, как стемнеет.
Малак мягко послал Гемму вперед. Ворон пристроился сзади, негодующе фыркая оттого, что приходится плестись вслед за кобылой.
Когда счастливая пара достигла деревушки Оуклен, темный аметист неба уже начинал темнеть. Воздух был полон птичьими трелями, серые белки, ночные проказницы, начинали просыпаться от дневного оцепенения. Шустрые зверьки сновали по кронам деревьев, швыряя в магов орешками и желудями. По ветвям над головой носился пронзительный, напоминавший ехидные смешки беличий писк — так белки хвалили друг друга за смелую игру, приближаясь к человеку как можно ближе.
Игра закончилась неожиданно, когда одна из белок осмелилась подобраться слишком близко к путникам. Малак швырнул желудем в крону дерева, и попал прямо в прижавшегося к ветке грызуна. Взвизгнув от неожиданности, зверек свалился вниз, но умудрился зацепиться за ветку пониже. Оборвав свой странный смех, стая белок бесследно рассыпалась в кронах, будто ее и не было.
Малак от души расхохотался: «В следующий раз десять раз подумают, прежде чем так шутить!»
Деревушка Оуклен была довольно маленькой, но существовала уже не одно столетие. Малаку показалось, что где—то в прошлой жизни ему случалось бывать здесь, но, как всегда, воспоминание оказалось весьма туманным.
Десяток домов просторно расположились вокруг прекрасного колодца, выложенного медными пластинами и усыпанного полудрагоценными камнями. Дома были одноэтажными, большими и просторными; каждый был по—своему красив и радовал глаз. Многие строения были ровесниками деревни, но все дома выглядели ухоженными, добротными.
Маги направили лошадей к самому большому дому возле колодца. Рядом возвышался вкопанный столб — специально для гостевых лошадей.
Странно, но вокруг не было ни души. Казалось, деревушка вымерла.
— Знаешь, я не понимаю, отчего Даран так хотел, чтобы мы приехали сюда, — бросил Малак. — Стоило мне рассказать ему свой сон, как он тут же начал убеждать меня как можно скорее отправиться к Галану. Это займет у нас еще больше времени.
— Гм... Да, после того как ты рассказал свой сон моему отцу, он ведет себя странно. Он действует так, словно думает, что вот—вот наступит конец света или что-нибудь в этом роде, — согласилась Лина.
—Дарану нет нужды искать причины для странного поведения. Он уже давно ведет себя именно так.
—Малак! Ты просто раздражен, потому что он слишком настойчиво занимается твоей подготовкой.
—Настойчиво?! Да он доводит меня до истощения и еще имеет совесть называть меня ленивым! Как бы там ни было, его желание, чтобы мы остановились именно здесь, мне кажется странным.
—Думаю, это как—то связано с Иешуа. Он хочет, чтобы мы снова встретились с Иешуа.
— Ага. Еще один чудак. Рядом с этим стариком я чувствую себя неуютно. Интересно, зачем это мне нужно встречаться с ним.
Лина пожала плечами:
— Ладно, скоро узнаем.
Где—то далеко перед Адептами за лесистой чертой горизонта солнце в последний раз мигнуло и пропало, а за их спинами медленно проявлялся на небе огромный, мутный лунный диск. Размеры луны поражали воображение. Спешившись, Малак и Лина привязали лошадей.
Дверь в дом Иешуа была распахнута — дело привычное в Оуклене. Однако само жилище словно вымерло. Глянув на своего мужа, Лина нахмурилась.
— Солнце садится, — шепнул ей Малак, указывая на запад.
Из—за двери доносился приглушенный звук молитвенного пения. Они прождали несколько минут, пока пение не затихло. Потом Малак постучал по дверному косяку. Через секунду—другую на пороге появился старик весьма почтенного возраста, но весьма подвижный. Глаза старца были пронзительно синими, со смешинкой; где—то далеко в их глубине таилась бездна чуть презрительной мудрости. Кое—где на лысом черепе старика сохранились пучки седых волос.
— Здравствуй, Иешуа. Как жизнь?
— Лина! — старик взял руку Лины и поцеловал ее. — Ты как всегда прекрасна!
Он ухмыльнулся, увидев, как Лина закатила глаза к небу.
— Вижу, вижу, что ты, как обычно, не любишь, когда тобой восхищаются. Полагаю, тебе скорее хотелось бы стать воительницей, а не чародейкой?
Заметив огонек желания в глазах Лины, Иешуа захихикал.
—Прости мне, я позволил себе думать слишком много, — весело извинился старик. — А—а, Малак! — тон Иешуа изменился на более официальный, теперь в нем не чувствовалось особой теплоты. — Как жизнь?
—Ничего, Иешуа, нормально, — Малак пожал протянутую ладонь.
—Что ж, заходите в дом. Устали до смерти, наверное! Иешуа помог вошедшим снять дорожные плащи.
—Тара! У нас гости!
В комнату вошла девушка лет семнадцати. Она тотчас узнала магов и зарделась стыдливой улыбкой. Тара была довольно миловидна: длинные русые волосы трогательно подчеркивали округлость ее пухленького личика. Малак припомнил, что Тара была прапраправнучкой Иешуа.
Поспешно ухватив походные плащи из рук Иешуа, она выскочила из комнаты, чтобы развесить одежду. Прежде чем выйти, Тара на мгновение прилепилась глазами к Малаку.
— Думаю, что после путешествия через лес вы порядком проголодались, — объявил Иешуа, — Надеюсь, что вы оба присоединитесь к нам за ужином.
— С удовольствием, — приняла приглашение Лина. Иешуа согласно кивнул.
— Но прежде, мне кажется, вы не отказались бы от ванны. Поди два дня прошло, как вы покинули последнюю деревню, да и одежда вымокла насквозь. Сейчас скажу Таре, чтобы воду согрела.

В маленькой горнице, где все собрались после трапезы, царило напряжение. Иешуа. сидел по одну сторону стола, Малак и Лина — по другую. Оглядев резной дубовый стол великолепной работы, Малак отметил про себя, что среди блюд не было мясного, а в кубках вместо традиционного вина была вода. Он понял, что Иешуа специально организовал все именно так; некогда старик был Адептом в Небесной Башне, так что ограничения, которые налагались на Белых Адептов, ему были известны, Иешуа поднял свой кубок.
— Я хочу произнести тост за двух стражей Энии. За лорда Малака и леди Лину!
Малак испуганно воззрился на жену: ему показалось, что в голосе старика звучал сарказм. Хотя в других деревнях к ним обращались также, он не ожидал такого приема в Оуклене. Он сомневался в искренности Иешуа, однако чисто автоматически последовал примеру Лины и присоединился к тосту.
Наступила короткая, но тягостная пауза. Первым нарушил тишину Малак.
— Скажи, Иешуа, разве ты не скучаешь по временам, когда ты был Адептом в Башне?
Старик улыбнулся, но его улыбку нельзя было назвать откровенно дружественной.
— Дорогой мой Малак, прости мне мои слова, но я скучаю по Белой Школе не больше, чем по чирью... сам знаешь где.
Обескураженный ответом, Малак нахмурился.
—Ты уже не веришь в философию этой Школы?
—Теория и практика — понятия различные. Как раз то, что я люблю философию, которая лежит в основе Школы, совсем не значит, что я люблю саму Школу.
—Ты думаешь, что Школа предала свои принципы? — спросила Лина, неторопливо намазывая хлеб маслом.
Малак заметил, что Тара не ест и внимательно прислушивается к разговору.
—А что, по—вашему, отличает Три Школы Магии? — ответил вопросом на вопрос Иешуа,
—Ты знаешь про Черную Школу? — Малак не скрывал удивления. — Ведь Белый Совет даже не признает ее существования. Они признают только Белую и Желтую Школы.
Глаза Иешуа темно сверкнули.
—Малак, я знаю гораздо больше, чем ты подозреваешь. Многое и о многом. А сейчас ответь-ка на вопрос: как, по-твоему, отличаются эти Школы с точки зрения применяемых ими магических приемов?
—В сущности, магические техники у них одинаковые. Школы отличаются только в подходах и в философской базе, — ответил Малак.
— Та-ак, интересно. Рад, что тебе это известно.
—Но Школы отличаются в смысле техник, которые они готовы использовать, — добавила Лина. — Чтобы достигнуть цели, Черная Школа не остановится ни перед чем, тогда как Белая Школа ни за что сознательно не нанесет вреда другому.
—А у Желтой Школы вообще нет целей, — с легкой насмешкой вмешался Малак.
По губам Иешуа скользнула тонкая улыбка.
—Тогда в чем же, по вашему мнению, заключается предназначение каждой школы? Каковы их цели?
—Насколько мы знаем, у Желтой Школы целей нет, — повторила Лина. — Вся их философия основана на принципе невмешательства в жизнь Вселенной. Они считают себя частью Вселенной и поэтому не верят, что могут как—либо влиять на нее. Для них свободное волеизъявление — иллюзия. Они стремятся получить все знания Вселенной, перейдя через Бездну.
—Черная Школа считает, что свободная воля — это реальность, но она рассматривает жизнь в качестве самой большой практической шутки, отпущенной жестоким и злонамеренным творцом. Их Цель заключается в том, чтобы уничтожить материальную Вселенную, разрушив вместе с ней Цикл Жизни и тюрьму перевоплощений, которых они стараются любой ценой избежать, — продолжил Малак.
—Вполне удовлетворительное описание, — похвально кивнул Иешуа. — Ну а что же Белая Школа?
Малак пожал плечами:
— Белая Школа — единственная, которая имеет контакт с людьми. Она полна решимости защищать и направлять людей. Ее философия основывается на идеях радости и пестроты жизни, она не скорбит о проблемах, а наоборот, приветствует их в качестве вызова, позволяющего проявить возможности. Каждый ее Адепт стремится к росту и развитию своего сознания. Высшая цель Школы состоит в том, чтобы пересечь Бездну и слиться в одно целое со Всем Сущим.
— И вы полагаете, что Белая Шкода живет в соответствии со своими достойными и возвышенными идеалами? — спросил Иешуа.
—А как же? Конечно, — ответила Лина.
Старик поднял брови:
И вы видели, чтобы Ийса и остальные члены Белого Совета получали удовольствие от жизни? Вы оба входите в Совет, стало быть, должны хорошо знать остальных. Вы действительно видите, как они, отбросив в сторону свои политические интересы, храбро сражаются за простой народ Энии? И что при необходимости они без раздумий отдают за это жизнь?
—Ну-у, — Малак поглядел на жену, — наверное, такое представить сложно. Но ведь в эту Эпоху роль Школы изменилась. В первую Эпоху правила Белая Школа, Маг защищал этот план и людей. А теперь наступила Эпоха Сновидений и сейчас правит Желтая Школа, так что в нашей защите нет необходимости. С другой стороны, людей на Энии защищать незачем — ведь это, в конце концов, всего лишь план сновидений!
—Да ну? Незачем, говоришь? А как насчет твоего кармического братца Детена? Ты считаешь его совсем безобидным?
И снова воцарилась неприятная, тяжелая тишина. Малак посмотрел на жену — ее всегда огорчали упоминания о Детене, она от всего сердца ненавидела Черного Мастера и жутко страдала даже от услышанного имени.
—Ну и... ? — не унимался Иешуа.
Лицо Лины обрело стоическое выражение, взгляд стал твердым и острым. Каждому было ясно, что она вне себя от гнева; но Иешуа не собирался сдаваться. Наблюдая за происходящим, Малак в который раз почувствовал растущее раздражение в адрес старика.
—Благодаря существованию Мага Детен не в состоянии причинить реальный вред, — наконец заговорил Малак, — влияние Галана защитит всех нас.
—И еще, как бы там ни было, брат Малака не способен управлять собой, — голос Лины внезапно стал тихим: молодая женщина старалась сдерживаться. — Он невероятно эмоционален, и это всегда будет его слабостью. В нем нет дисциплины, нет навыков самоконтроля.
—Нет самоконтроля? — теперь в голосе Иешуа звенела почти неприкрытая ярость. — Да ведь уже прошли три жизни с момента, как кто-нибудь из вас двоих в последний раз видел Детена! Возможно, он несколько изменился с того времени, — он наклонился вперед, тревожно блестя глазами. — Возможно, что он даже очень изменился.
В глазах Лины сверкнули молнии ненависти. Такой взгляд мог бы остановить на полпути кого угодно, однако на Иешуа он не оказал никакого воздействия. Малак нашел под столом руку жены и сжал ее, напоминая, что они — гости в доме Иешуа. Это возымело действие: Малак увидел, как заиграли желваки на скулах у Лины, пытавшейся смирить свою вспышку гнева.
—Действительно, Детен мог сильно измениться,—миролюбиво уступил Малак. — А теперь предлагаю завершить дискуссию на дружеской ноте и перейти к более приятной теме разговора.
—Ага! Значит, вы признаете, что твой братец представляет потенциальную угрозу? — не унимался Иешуа.
Теперь уже Малаку пришлось бороться со своими эмоциями — он был не готов допустить, чтобы кто-нибудь, независимо от своего настоящего или прошлого положения, обижал Лину.
—Да, черт возьми! Если хочешь, это так. Я уже говорил, что Маг не даст брату совершить что-нибудь действительно опасное.
—Но что, если Мага уже нет с нами?
—Глупости! — взорвалась Лина. — Маг бессмертен!
Иешуа тяжело вздохнул:
—Даран был прав: вам обоим предстоит еще многому научиться. Хотя все это не столь уж безнадежно. Мне говорили, что Ийса даже не верит в Мага: она считает, что все это детские сказки.
Тон старика был, пожалуй, излишне покорным и задумчивым.
—Ты хочешь доказать свое превосходство над нами! — недовольно проворчал Малак.
Иешуа покачал головой:
—Это совершенно не входит в мои намерения.
—В чем же тогда состоят твои намерения? — горько возразила Лина. — Зачем мой отец просил, чтобы мы приехали сюда? Чтобы выслушивать здесь оскорбления? Ты, наверное, не знаешь, но мы направляемся к Магу—и не собираемся отказываться от этого даже теперь.
—О вашей миссии, Лина, я знаю даже больше вас самих, — заметил Иешуа. — А что касается Дарана, то думаю, вам будет интересно узнать, что мы друзья вот уже много лет.
—Да, я знаю это. В годы молодости моего отца ты был Мастером Совета.
—Мастером?! Нет, только не это, — казалось, это заявление удивило Иешуа, — я никогда не был Мастером Совета. Слишком сильная была конкуренция.
—Неужели? — Малак был заинтригован. — А я думал, что ты действительно занимал эту должность. И кто же был разрушителем ваших чаяний?
Иешуа улыбнулся.
—В общем, это, естественно, был ты. В своем последнем воплощении ты был Мастером Совета. И в предпоследнем тоже. Не переживай: ты никоим образом не разбил мои чаяния. Я вполне охотно следовал за тобой — впрочем, как и все остальные.
Малак нахмурился:
—У меня всплывали смутные воспоминания о том, что когда-то я был членом Совета; но я не знал, что был его Мастером.
—Неужели совсем не помнишь? Стыдно. Я-то хорошо помню и тебя, и супругу твою. Уже тогда вы были мужем и женой.
—Значит, ты в своей настоящей жизни помнишь меня в моих прошлых воплощениях? — спросил Малак.
О прошлых жизнях он помнил совсем немного, знал только, что родился приблизительно через пятьдесят лет после своей последней кончины.
—Правильно. Я гораздо старше, чем можно судить по моей внешности. Так-то.
—А каким он был тогда? — теперь Лина совсем совладала с расстроенными чувствами, и к ней вернулось обычное любопытство.
Иешуа подался вперед; на мгновение он задумался, вспоминая, и на лице засветилась улыбка. Когда старик заговорил, в голосе послышались нотки нежности.
—Ты был необычайно могучей, впечатляющей личностью. Ты мог внушать страх и уважение, но был полон спокойствия и сострадания. Да-а, в то время ты был совсем другим.
—Но я и сейчас остаюсь самим собой! — запротестовал Малак.
—Верно, у тебя осталась добрая половина прошлых добродетелей, и я нисколько не сомневаюсь в твоей способности к состраданию. Но тебе недостает силы. Ты всего лишь мальчик, которому кажется, будто он мужчина.
Малак почувствовал в душе невероятно сильное стремление: оно буквально вытолкнуло его из-за стола. Он вскочил на ноги, ощущая физическую боль.
—Прошу меня извинить, но я должен идти.
И он бросился прочь из комнаты. Иешуа проводил его спокойным, ничего не выражающим взглядом.
—Я пойду с ним, — забеспокоилась Лина и тоже поднялась.
—Прости меня, Лина. Мы с твоим отцом решили, что это необходимо. Он должен пробудить свою память, — произнес Иешуа.
—Как? Ты специально сделал это? — Лина не верила своим ушам.
—Именно для этого Даран прислал вас сюда. Твой муж должен обрести силу, которой он некогда обладал.
—Нет уж, это ты меня извини, — с негодованием воскликнула молодая женщина.

Ворвавшись, словно ураган, в отведенную для них комнату, Малак заметался между разложенными вещами и чересседельными сумками. Через мгновение он нашел то, что искал: Меч возмездия кровожадно вибрировал, пульсируя мощно и ритмично. Колебания меча в точности совпадали с перестуком его сердца. Лазурное сияние звездного сапфира заливало всю комнату.
На Малака нахлынули воспоминания прошлых десятилетий. Они проносились перед мысленным взором так быстро, что он едва успевал замечать их. Это была память о нем самом, но в ней Малак был гораздо более сильным и целеустремленным, выходя далеко за пределы тех ограничений, которые довлели над ним сейчас. И все таки его второе «Я» было катастрофически недосягаемым: как всегда, то была личность, которой он неизменно стремился стать, но так и не мог достигнуть желаемого. От него ожидают слишком многого!
Но самое невероятное заключалось в том, что Меч возмездия пытался что-то сообщить ему, Малаку. Этого не случалось ни разу за всю его нынешнюю жизнь. Клинок буквально внушал ему образы его кармического брата. Теперь Малак видел, что Детен собирается погрузить Энию в пучину хаоса. Его близнец укрепил себя, стал практически непобедимым — и теперь он готовился нанести удар.
Малак отчаянно пытался разобраться в полученном знании. Он ошеломленно разглядывал Меч возмездия, пытаясь понять, каким образом оружие могло знать такое, — и вдруг вспомнил: ведь Меч возмездия и Лишающий жизни были связаны столь же тесными узами, как и сами братья. Подобно тому как Малак и Детен когда-то были близнецами, сыновьями Галана, мечи-двойники были выкованы самим Магом.
Внезапно через комнату метнулась черная тень. Малак, чувствуя, что захвачен врасплох, резко крутнулся на месте, подняв кверху свой Меч возмездия, но тут же успокоился, когда узнал тяжелый изумрудный взгляд друга семьи. То была Баст. Внешне она напоминала длинношерстную пантеру с мощным, мускулистым, по-кошачьему гибким телом и серебристыми седыми усами. Глаза зверя напоминали нефритовые шарики; в них светился непонятный, чужеродный разум. Малак не видел друга семьи с того самого момента, как они въехали под крону леса, но Баст никогда не отходила далеко. Их странная привязанность возникла из любви Малака ко всему Живому, будь оно естественным или сверхъестественным. Здесь, на Энии, Баст неотлучно сопровождала его во всех трех инкарнациях.
Вглядываясь в ее зрачки, он увидел в них осуждение. Конечно, Он знал, что это лишь иллюзия; но все равно, ему казалось, что она насмехается над его физическими и моральными слабостями. Безо всяких усилий с его стороны мозг вырвался из наркотического оцепенения. Малак потряс головой и вновь посмотрел на Баст, Она словно говорила с ним, обращаясь непосредственно к разуму: «Близок час... Близок час...»
Страх ледяными струйками наполнил его вены. Он засуетился, собираясь поскорее выйти из комнаты. Уже обернувшись, он увидел Лину: жена как раз вошла.
—Что случилось, Малак? С тобой все в порядке? В ее голосе чувствовалось сострадание, но Лина замолкла на полуслове, как только заметила обнаженное лезвие Меча возмездия. Малак опустил оружие. Несмотря на одурманенное состояние, он достаточно оценивал ситуацию, чтобы вспомнить о фобии жены по поводу мечей.
—Ты как, в порядке? — повторила Лина. Она взяла мужа за руку и попыталась встретиться с ним глазами.
Малак неуверенно покачал головой.
—Я должен идти и укрепить себя. Хотя уже поздно. Поздно!
—Но ведь ты силен. Что с тобой? Что сделал с тобой Иешуа?
—Стражники Энии! Какой фарс! Да Белая Школа не в состоянии даже защитить себя! Я должен уйти до того, как явится мой брат. Он уничтожит всех нас!
—Малак, ты пугаешь меня!
—Близится час...
—Что?
—Мне пора.
Он собрался было уходить, но Лина не отпустила его руку.
—Останься, Малак. Пожалуйста. Ты так пугаешь меня!
Но Малак вырвался из рук Лины и поспешил к двери, бормоча что-то невнятное о Детене.
Лина в отчаянии наблюдала за тем, как муж выбежал из дома и направился в лесную чащу. Потом она посмотрела на Баст: та с удивлением наблюдала за тем, как удаляется хозяин.
—Иди за ним, — произнесла Лина. — И следи, чтобы он не попал в какую-нибудь переделку.
Друг семьи слушала, склонив голову набок. Потом она мелькнула в дверном проеме, дабы следовать за хозяином.

 

[Unagdomed]

О сын Кунти, соприкосновения материи, дающие тепло и холод, наслаждение и боль, — они приходят и уходят, они не вечны. Храбро переноси их.
—«Бхагавадгита», II:14
Без различия принимая наслаждение и боль, приобретение и потерю, победу и поражение, закаляй себя для битвы.
—«Бхагавадгита», II:38
Эния
Тенийская область
Небесная Башня
Даран проснулся оттого, что начал падать. Смутившись, он стал сопротивляться охватывавшему все тело параличу, но чем сильнее он противостоял оцепенению, тем более одеревеневшими становились его члены. Постепенно Даран понял, что с ним случился астральный припадок. Тогда он начал дышать глубже и замедлил сердцебиение. Понемногу каменные мышцы стали подчиняться воле хозяина.
Пока он лежал без всякого движения, к нему вернулось воспоминание увиденного в астрале, а заодно с этим и весьма неприятное знание, почерпнутое все там же.
Вскоре он умрет. Ошибки быть не может: его пророчества всегда сбывались. Страха Даран не чувствовал. Вот уже много лет скорбя об утрате жены, он не жил, а существовал, словно опустевшая раковина моллюска. И все же жуткое предзнаменование овладело им. Эния находилась на краю неминуемой гибели; как только умрет он, погибнут еще тысячи и тысячи...
Обычно во время сновидений Даран оставался в ясном сознании, но в этот раз все произошло где-то глубоко в подсознании. У сна не было ощутимой формы — зато оставшиеся после него эмоции оставили у Дарана сильное впечатление. Сновидение было неслучайным, его послали целенаправленно именно Дарану. Он понимал: его намеренно затянули в глубину астрального плана, чтобы передать важное знание. И теперь это знание отравленным шипом терзало его чело.
Пошатываясь, Даран приподнялся со своего ложа и неуклюже свесил ноги над полом, затем поднялся с постели. Колени противно захрустели. «Старею», — решил он про себя.
В принципе, это было не совсем правдой. Семьдесят два года не считались на Энии особым достижением. Дело было в другом: посла шестидесяти лет занятий боевыми искусствами — особенно в юности, когда незнание техники с лихвой восполнялось задором, — суставы Дарана терзал артрит.
Превозмогая боль, он добрался к бассейну и заглянул в зеркало: до чего же растрепанный вид! Копна седых волос, рта почти не видно из-за спутанной бороды, закрывавшей большую часть лица. Густые, кустистые брови и бледная кожа лишь дополняли общую картину. Пожалуй, только глаза — ярко-голубые мощные стрелы подсказывали, что за взъерошенной маской скрывается совсем иной человек.
Умываясь, Даран безуспешно пытался изгнать из внутреннего ока мучивший его образ. Там, внутри, маячила высокая темная фигура. От фигуры исходили темные, зловещие флюиды, взгляд черных глаз внушал беспокойство. В молодости Даран считался непревзойденным воином; впрочем, его умения и сейчас вызывали уважение. Однако он не мог противостоять вызывающей мощи Детена.
Он знал, что этот образ возник в его мозгу не случайно. Детен представлял неизмеримую угрозу для Энии. Даран переживал за жизни Лины и Малака. Дочь и ее муж, сами того не осознавая, находились в опасной близости от логова Черной Школы.
Даран переживал, догадается ли Иешуа сделать скидку на характер Малака. Молодой Адепт был силен и энергичен, доверчив и склонен к состраданию — но при этом все еще оставался бледным подобием себя прежнего. Из-за влияния Белого Совета его жизнь была достаточно безопасна и лишена невзгод.
Конечно, в этом нет вины Малака; но все же время уходило. Детен запомнился Малаку весьма влиятельным, но эмоционально неуравновешенным типом. Три жизни тому назад так и было. Тогда Малак победил своего близнеца в честном поединке.
Но потом у Детена было две жизни, которыми он воспользовался для самосовершенствования. Результат Даран увидел самолично: теперь Детен обладал силой, недоступной никому другому. Подчиняясь неизвестному, но очень властному побуждению, он преисполнился решимости уничтожить Древо Жизни, а сейчас за ним стоит и целая Черная Школа. Даран сомневался, под силу ли кому-нибудь остановить Детена.
Если бы к Малаку вернулась вся память прошлого, это повергло бы Белый Совет в ужас. Ведь члены Совета так интенсивно вмешивались в его жизнь. Им бы очень не понравилось, если Малак станет претендовать на место Мастера Совета. И все же: сколько времени понадобится на такие изменения? Время — вот в чем был основной вопрос.
Даран подошел к единственному окошку своей кельи. Далеко внизу волны озера Мишмар мягко плескались у хрустальной дорожки — единственного пути к Небесной Башне. Фоном к идиллическому пейзажу служили фиолетово-синие пики Вирмспайнских гор. Ближайшие вершины образовывали долину, в которой и покоилось озеро Мишмар.
Воздух зримо колебался, перетекал с места на место, плавно меняя цвета спектра. Казалось, что сама Башня приноравливает свое пространственное отношение к Энии. Даран нахмурился: такого еще не случалось. Внезапно он понял, что изменялась сама частота вибрации Энии. Вот уже несколько дней он безуспешно пытался убедить Совет в том, что сила Мага убывает. И вот у него было неоспоримое доказательство.
Даран обернулся к шкафу. Теперь у него был новый план действий.

Добравшись до спиральной лестницы, ведущей наверх, Даран тяжело оперся на свой посох. Прежде чем двинуться дальше, он, не опираясь на посох, ждал, пока утихнет острая боль в суставах — все-таки, несмотря на почтенный возраст, чувство гордости в нем еще осталось.
Он прошел к тяжелым дубовым дверям. На створках дверей был укреплен золотой крест — символ Внутреннего Порядка. Заметив, что двери охраняет один-единственный стражник, Даран нахмурился. Подойдя поближе к дверям, он приосанился как мог.
—Отчего это ты, неофит, взялся стеречь двери? — хмуро обратился Даран к стражнику.
Тот явно чувствовал себя не в своей тарелке:
—Прошу прощения, но я вынужден просить вас, лорд Даран, удалиться. У меня есть приказ Мастера Совета не впускать никого.
—Да что ты говоришь? — едко поинтересовался Даран.
Стражник сделал вид, что внимательно изучает пол.
—С какой это стати?
—Лорд, сейчас проходит очень важная встреча между Советом и одной из Королевских Семей.
В глазах Дарана заполыхала ярость.
—Ну-ка, посторонись, мне нужно увидеться с членами Совета.
Неофит смущенно потоптался на месте.
—Лорд, я получил указание использовать любые средства, которые только есть в моем распоряжении, чтобы не допустить чьего-либо проникновения внутрь. Особенно упоминали ваше имя.
Даран тяжело посмотрел на стражника.
—Послушай, молодец, если ты сейчас же не откроешь эти двери, я использую все средства, имеющиеся в моем распоряжении, чтобы заставить тебя покатиться кувырком, да подальше! Я — наиболее старый член Совета, и я не питаю никаких добрых чувств ко всяким встречам, о которых мне ничего не известно. В сторону!
—Эй, подождите, сэр! — попытался было обратить на себя внимание стражник, открывая одну створку дверей. Даран молча ожидал. Стражнику ничего не оставалось, как войти в зал и объявить о приходе Дарана.
Послышался ледяной женский голос:
—Я же сказала, чтобы нам не мешали...
—Прошу прощения, Мастер, но лорд Даран настаивает... Даран шагнул в зал и быстро огляделся. Стало понятно, что на заседании присутствуют двенадцать членов Совета — все, кроме него, Малака и Лины.
Ийса недовольно поднялась:
—Хорошо, охранник, пусть входит. С тобой мы поговорим чуть позже...
—Да, Мастер, — и неофит поспешно удалился из зала.
Ийсе было сорок лет, но выглядела она не больше чем на тридцать. Ей была свойственна холодная, бездушная красота; кожа женщины казалась гладкой, но безжизненной. Ийса обратилась к Дарану, плохо скрывая свое раздражение. Зрачки ее сузились от неудовольствия.
—Мы не хотели беспокоить вас, лорд Даран. Пожалуйста, присоединяйтесь к нам. Это наша почетная гостья Яра, принцесса Горомская.
Действительно, на почетном месте восседала молодая женщина. Во всем ее облике сквозило презрение к окружающему. Юному заносчивому созданию было едва-едва двадцать лет; совсем девчоночье лицо и по-детски угловатая фигура лишь подчеркивали незрелость гостьи. Длинное лазурное платье Яры стоило целого состояния: оно было усыпано невероятным количеством драгоценных камней и оторочено платиновой нитью. Кричащая пестрота наряда свидетельствовала о полном отсутствии вкуса у его обладательницы.
Подле нее сидел темнокожий телохранитель, облаченный в церемониальную кольчугу. Мускулатура охранника была, пожалуй, даже слишком развита. На поясе висела булава. Заметив это, Даран нахмурился: обычно на время большинства общественных встреч полагалось снимать даже церемониальное оружие. Даран сомневался, умеет ли телохранитель пользоваться своим вооружением только немногие обладали этим знанием.
Коротко кивнув принцессе, Даран развернулся к Ийсе и тут же почувствовал вспышку враждебности у царственной посланницы. Принцесса явно ожидала большего, чем простой официальный поклон-кивок.
—Мне необходимо обратиться к Совету, Ийса. Причем без посторонних, — заявил Даран, пристально глядя на принцессу: глаза Яры вспыхнули гневом.
Ийсе не раз случалось спорить с Дараном; но между ними никогда не доходило до открытого противостояния. Как и остальные члены Совета, Ийса сильно опасалась его горячего нрава. Даран же избегал конфликта, потому что, даже если члены Совета и были сопливыми шарлатанами, не знающими ни дисциплины, ни познаний в магии, соперница все же имела слишком сильное влияние на Совет.
Больше всего Ийсу возмутило подчеркнуто фамильярное употребление ее имени на столь официальном собрании. Традиционно к членам Совета обращались «леди» или «лорд», только Даран не признавал подобные церемонии.
—Я не считаю, что сейчас подходящее время для подобных обращений,— прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Принцесса — крайне важная гостья. Я уверена, что ваше сообщение может подождать.
И ее глаза скрестились с пронизывающими голубыми молниями во взгляде Дарана.
—Нет, черт возьми, это не может ждать! У меня есть информация, которую этот Совет обязан принять к сведению!
Ийса демонстративно закатила глаза к потолку.
—Надеюсь, это не будет очередная сказка об исчезающей силе Мага. Мы все здесь разумные люди. И мы не занимаемся баснями, рассчитанными на простолюдинов.
От негодования лицо Дарана побелело.
—Я был Адептом еще до твоего рождения! Как ты смеешь поучать меня! Галан преодолел границы неба, и Черная Школа готовится нанести удар, слышишь, ты! Неужели ты ничего не знаешь об истории Энии?
Ийса спокойно перенесла этот взрыв эмоций, не желая казаться гостям несдержанной.
—Боюсь, мы все же не станем вдаваться в фантазии относительно Черной Школы. Ее просто не существует. Что же касается ее так называемого предводителя, то Детен представляет собой всего лишь эмоционально неустойчивое убожество, которого ваш драгоценный Малак уничтожил вот уже несколько веков тому назад. Наверное, он до сих пор зализывает раны, если вообще не перевоплотился где-нибудь на другом плане.
И еще: мы не занимаемся сказочками про Эпохи. Существование Мага — сказка для детей. Никто всерьез не верит в подобную чепуху!
Кровь бросилась Дарану в голову.
—Послушай, ты, напыщенная стерва!..
—Нет, лорд Даран, это вы послушайте меня!
Даран развернулся и обнаружил, что к нему обращается принцесса Яра.
—Моя семья известна безупречностью своего благородного происхождения; она заслужила уважение во всей восточной Энии. Как смеете вы оскорблять меня предложением покинуть заседание Совета? Вы заплатите за оскорбление!
—Я неплохо знаю вашу семью, — в тихом голосе Дарана слышалась угроза. — Свою власть они получили при помощи доносов, грабежа и убийств, А вы, мадам, всего лишь напыщенная соплячка, возомнившая о себе невесть что!
В глазах Яры заплясали огоньки бешенства. Оскорбление, высказанное Дараном на весь зал, исторгло из уст членов Совета единый вздох ужаса.
Принцесса кивнула своему телохранителю и, чеканя каждое слово, объявила:
—Будьте добры, удалите лорда Дарана из этого зала. Поколебавшись секунду-другую, дебелый страж наконец поднялся и двинулся к огромному дубовому столу. Ийса даже не пыталась скрыть свое ехидное удовлетворение грядущими действиями телохранителя. Чтобы удалить Дарана из зала Совета, одного ее слова было недостаточно: все-таки он был полномочным членом Совета и имел полное право находиться здесь. Другое дело — распоряжение чужака. Яра никак не зависела от Совета. Когда телохранитель приблизился, Даран с презрением окинул взглядом членов Совета.
—И вы действительно считаете, что это имеет какое-нибудь значение? Вы думаете, это что-то изменит? Смотрите — я покажу вам, что происходит после вознесения Галана!
И он поднял правую руку. Из ладони с сухим треском тут же вырвался пучок сверкающей голубой энергии. В то же мгновение телохранитель был буквально размазан по дальней стене зала — гулко шлепнувшись о стену, он без сознания свалился на пол.
Даран обернулся к Ийсе:
—Теперь понятно? Все барьеры исчезли, теперь для магии нет препятствий. А тот хаос, который может устроить Детен, будет гораздо больше моего слабого представления!
В зале Совета воцарился беспорядок: ошеломленные члены Совета разом зашушукались по поводу только что увиденного. У принцессы Яры был такой вид, словно она вот-вот лишится чувств.
Наконец Галаак призвал всех соблюдать тишину, и члены Совета, как один, обернулись к Ийсе за указаниями.
Однако Ийса с окаменевшим лицом все смотрела на поверженного телохранителя. Она была не магом, а просто политиком. У нее не было ни малейшего представления, что делать в этой ситуации. Ведь магия была внутренним искусством, оказать физическое воздействие с ее помощью было невозможно... Да-да, она помнила теоретические выкладки из предмета: воздействовать физически вы не можете, потому что... потому что есть Маг. Ийса вспомнила миф про Мага и досадливо прикусила губу. Может, это вовсе и не миф? Все ее система верований внезапно начала рушиться, и казалось, что стены зала кренятся вместе с ней.
—Ийса? — теперь голос Дарана звучал более мягко.
Она в отчаянии смотрела на старика, открывая и закрывая рот, из которого не вылетало ни звука.
Наконец со своего места поднялся Вальмаар, один из самых старых членов Совета — и один из немногих новых союзников Дарана. Несмотря на обескураженное выражение лица, Вальмаар говорил четко и твердо:
—Говори, Даран. Что мы должны сделать?

 

[Unagdomed]

Если ты ищешь это, то никогда не найдешь.
— Дзэнская загадка
Эния
Область Локхи
Деревня Оуклен
Был уже полдень, когда Малак добрался к дому Иешуа. Одежда на нем была мятой и разодранной, окровавленное лицо покрыто царапинами и кровоподтеками. Распухшие костяшки пальцев были все в занозах.
Увидев мужа, Лина вскочила и подоспела как раз вовремя, чтобы подхватить обессилевшее тело. Малак был слишком слаб, чтобы держаться на ногах. Обернувшись, Лина увидела Тару: девушка изумленно наблюдала происходящее.
—Будь добра, не могла бы ты приготовить теплую ванну, и побыстрее!
—Конечно, мэм.
Тара тут же исчезла в дверном проеме, спеша выполнить поручение.
Осторожно поддерживая мужа, Лина помогла ему дойти до кресла-качалки Иешуа. Несмотря на хрупкое сложение, жена Малака была достаточно сильной. Она аккуратно опустила мужа в кресло.
—Что случилось, Малак?
Он устало взглянул на Лину и попытался улыбнуться, заметив ее беспокойство.
—Все в порядке. Просто у меня нашлась пара дел, с которыми нужно было справиться самостоятельно.
Лина взяла правую руку мужа в ладони и осмотрела разбитые в кровь суставы.
—У тебя такой вид, словно ты с войны вернулся!
—Точно, только воевал я с самим собой. И кажется, потерпел поражение.
—Что стряслось прошлой ночью? Я просто умирала от волнения! Я же совершенно не представляла, куда ты сбежал и когда вернешься.
— Ерунда. Ты же знаешь, что я никогда не ухожу прост о так. И потом, за мной присматривала Баст.
—Ты вел себя как-то странно. Ты просто был непохож на себя!
—Нет, — покачал головой Малак, — я был таким, как всегда. Иешуа изменил состояние моего сознания, но знание, которое я вспомнил, всегда жило во мне. Он просто сделал его более доступным для меня.
Во взгляде Лины промелькнули гневные искры.
—Он не имел права! И он знает, что поступил неправильно, ведь он покинул деревню. Ему должно быть стыдно!
Малак взял руку жены:
—Он сделал то, что считал нужным. Теперь я понимаю, отчего Даран так торопился. Иешуа старался пробудить во мне меня самого
—Но разве у него было право делать это?
—Зная меня в прошлом, он ожидает кое-чего от меня сегодняшнего.
—Малак, но ведь сейчас ты таков, каков ты есть, точно так же, как я — это я. И как любой другой человек.
Он кивнул.
—Знаешь, Лина, я устал жить так, как они ожидают от меня. Правда, сейчас я понимаю мою ответственность.
—Давай поговорим об этом позже,— произнесла Лина и нежно поцеловала мужа. — А сейчас посмотрим, согрелась ли вода.

Когда стемнело, Малак и Лина устроились на свободной кровати в комнате Тары. После исчезновения Иешуа мать Тары, Дженни, предложила им переночевать у дочери. Мать двоих взрослых сыновей, старая женщина тяжело переживала внезапное исчезновение супруга. Она постоянно говорила, что в последние несколько дней даже лес выглядит не таким, как всегда.
В сравнении с другими деревенскими домами жилище Иешуа было небольшим: одна горница да две спальни. Тара, как могла, постаралась убедить Адептов, что они се нисколько не стесняют, только сама она была слишком застенчива, чтобы чувствовать себя действительно удобно.
Особенно смущала Тару Баст, которая дремала в ногах гостевой кровати, чутко прядая ушами при каждом звуке. Тара решила, что ей будет менее страшно, если она притворится, будто спит; однако актриса из нее была никудышная. Так или иначе, супруги получили хотя бы небольшую возможность побыть наедине.
Лина перекатилась на бок и поцеловала мужа.
—Ты уверен, что ты в порядке?
Малак кивнул, но взгляд его блуждал далеко отсюда.
—Эй, — Лила легонько ткнула мужа под ребро, — не улетай далеко.
Он улыбнулся, скользнув пальцем по ее губам.
—Что же все-таки случилось прошлой ночью? — поинтересовалась она. — Я имею в виду тот момент, когда я увидела тебя... с мечом.
—Не знаю. Я действительно не знаю.
—Ну пожалуйста.
Малак на мгновение задумался. Он знал: жене не понравится, если он расскажет все как было; но с другой стороны, он не собирался ничего от нее скрывать.
—Впервые с того времени, как Даран вернул мне Меч возмездия, я на самом деле почувствовал, что меч пытается мне что-то сообщить. Знаешь, он словно в первый раз узнал меня. Он знал, что я его хозяин. Понимаешь, он узнал во мне прежнего Малака!
—И что же ты узнал? — голос Лины был тих и задумчив.
—Мне явилось видение — нет, даже чувство — Детена. Исходившая от него сила была просто ужасной. Он стал невероятно сильным.
Лине всегда не нравилось, когда упоминали имя брата Малака. В ее жизни было только две вещи, которые Лина ненавидела и которых отчаянно боялась: мечи да имя Детена.
—Что ты помнишь о Детене? — спросила она.
Малак нахмурился, раздумывая над неожиданным вопросом, — ведь жена всегда избегала любых разговоров о Детене.
—Если честно, эти воспоминания довольно смутные. Ты же знаешь, я немногое помню о прошлой жизни. Я помню, как Галан вместе воспитывал нас. В детстве мы очень дружили. И я помню, как мы зависели друг от друга, пока я не...
—...пока ты не встретил меня, — закончила за него Лина.
—Именно. Я понимаю, он почувствовал себя преданным — ведь я был единственным человеком, которому он доверял. А ты украла меня у него. Нет, я не собирался что-либо менять. В конце концов, Детен всегда был сильной, хотя и слишком неуравновешенной личностью. Если бы ты не спасла меня, мы бы, наверное, вместе организовали эту Черную Школу. Ведь мы верили в одно и то же. Он заставлял меня думать так же, как и он, что Вселенная — это проклятие, что красота всего лишь иллюзия.
—Но это было до встречи с тобой, — тут же добавил он. — В то самое мгновение, как я впервые увидел тебя, весь мир для меня перевернулся.
Вспоминая это время, Лина нежно улыбнулась:
—Да, я хорошо помню нашу встречу.
—А что ты помнишь о Детене? — в свою очередь поинтересовался Малак.
—Не больше, чем ты, — коротко ответила она.
Малак обернулся и попытался встретиться с Линой взглядом, но жена упорно отводила глаза. Оба знали, что Лина говорит неправду. Между супругами существовала тесная, почти телепатическая связь. Они могли воспринимать чувства друг друга на расстоянии, а иногда могли даже читать мысли. Но сегодня Малак впервые за то время, что они были вместе, почувствовал: жена солгала ему.
—Прости, — сказала Лина, — но я не хотела бы говорить об этом.
—Ладно, — с готовностью откликнулся Малак, но в глазах его осталось выражение обиды.
Он лежал на спине. Лина положила голову на грудь к мужу и крепко обвила его руками, словно боялась, что он исчезнет.
—Малак, научи меня боевым искусствам, а?
Он в изнеможении закатил глаза к небу: опять этот старый вопрос!
—Разве мы не говорили об этом уже тысячу раз!
—Да, но ведь мне так хочется многому научиться!
—Ты же знаешь, что Даран будет вне себя, если узнает об этом. К роме того, я могу представить, сколько царапин и синяков тут же у тебя появится. Ты или себя покалечишь, или кого-нибудь, кто будет поблизости.
—Значит, вместо этого ты будешь заниматься этим за меня?
—В каком смысле?
—Помнишь того человека в Башне, который случайно сбил меня с ног?
—Ну.
—Ты еще совсем случайно сломал ему челюсть.
—Это была только пощечина. И вообще, это был единичный случай. Я просто на мгновение утратил свою собранность.
—Ну конечно. Ты же знаешь: я могу привести еще десяток таких примеров. Хуже всего то, что ничто и никто не толкает тебя к насилию, кроме того, что случается со мной. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать в этом случае? Слава Богу, что ты только защищаешь меня и не относишься к числу ревнивцев!
—М-м, я никогда не думал об этом в таком свете.
—Ладно. Так что — ты научишь меня?
—Нет! В этом нет необходимости. Наибольшая опасность, которая поджидает тебя на Энии, — это занятия боевыми искусствами. Еще поранишься. Тут не от чего защищаться.
—А как же насчет предупреждения Иешуа? А твои ощущения прошлым вечером?
Малак заколебался:
—Не знаю... Может, спросим твоего отца, когда вернемся в Пашню?
—Не знаю, кто из вас более упрям, ты или он! — с негодованием фыркнула Лина.
Малак легко ткнул жену в бок; в ответ он услышал изумленный визг. В следующую секунду он почувствовал, что его больно тянут за волосы.
— Э-эй, это чересчур!
Жена приподнялась на локте и удивленно глянула на мужа:
—Ты чего? Я даже не прикасалась к тебе! Испугавшись своей внезапной догадки, Малак изогнул шею и посмотрел через плечо. Так и есть — на перекладине кровати сидел гномик футового роста с темно-оранжевой крапчатой кожей. Один из двух маленьких рожков на голове гнома был сломан. Зубы тоже явно нуждались в починке. Пара глаз-угольков смотрела дружелюбно, но с хитрецой.
—Сквинт! — радостно вскрикнула Лина.
Гном, оправдывая свое имя, тут же ответил ей целой серией гримасок. Малак в отчаянии застонал. Сквинт был элементалом земной стихии; он подружился с Линой, когда та была еще маленькой девочкой. Он часто наведывался в гости к своей подружке, в основном, когда скучал. Говорить Сквинт не умел, но при помощи жестов и ужимок ему часто удавалось попросить Лину спеть что-нибудь или поиграть с ним. Проблема была в другом: если Сквинт и Баст встречаются в одной комнате — жди потасовки.
Элементал невинно улыбнулся Лине... и вдруг заметил спящую Баст. Малак и Лина, не сговариваясь, проворно подтянули ноги к подбородкам, представляя, что сейчас начнется. Гном растворился в воздухе и в следующее мгновение материализовался рядом с головой Баст. Он снова мигнул, коварно изогнув мохнатые брови.
—О, черт! — едва слышно, прошептал Малак.
Набрав полные ладошки усов Баст, он изо всей мочи дернул их. Баст подскочила на несколько футов и зарычала, словно раненый тигр, а гном засеменил по полу, громко хихикая. Баст немедленно прыгнула на обидчика и приземлилась на кровать Тары. Бедную девушку подбросило, словно катапультой. Тара завизжала от испуга, а друг семьи продолжала увлеченно преследовать хитрого гнома.
Лина хохотала, уткнувшись лицом в подушку.
—Ну разве не чудесно, что мы снова вместе?
Малак улыбнулся без особой уверенности. На самом деле его мысли были сейчас далеко-далеко отсюда. Пережитое прошлой ночью как-то незаметно изменило его; теперь он понимал, что кризис неминуем. Ему приходилось сопротивляться, чтобы не быть втянутым в приближающуюся битву, — он чувствовал, что не готов к какому бы то ни было противостоянию. Теперь ответственность тяжким грузом легла на его плечи, и он желал лишь одного: сбросить эту ношу. Умирать Малак не собирался, но нисколько не боялся смерти. Его пугала лишь возможность потерять Лину — он бы не пережил такого. Малак понимал, что, как только ввяжется в бой, ему не удастся удержать жену от борьбы — Лина была слишком настойчива, чтобы прислушиваться к урезонивающим советам.
Но даже пытаясь убедить самого себя, Малак понимал: все эти пожелания не имеют смысла. Темное предчувствие подсказывало ему, что им обоим не избежать столкновения с Детеном.

 

[Unagdomed]

Наше бодрствующее сознание не только представляет собой лишь одну частную разновидность сознания, но оно еще и разделено неуловимыми перегородками, внутри которых находятся потенциальные формы сознания совершенно иной природы... Никакое описание Вселенной не будет исчерпывающим без учета этих форм сознания.
Эния
Дикая область
Черная Школа
Подземное логово
В личной келье Детена было душно и влажно. Легкий запах амбры пропитывал густой, вязкий воздух. Посреди большого белого круга, начертанного на полу кельи, возвышался алтарь, покрытый куском темно-бордового шелка. Алтарь был гептагональным, всего в нем было девять граней. Наверху алтаря горела толстая белая свеча, и капли расплавленного воска катились по ее бокам. Ее пламени явно не хватило, чтобы осветить всю келью.
Подле свечи было разложено оружие для борьбы с элементалами: деревянный пантакль, изящно украшенный серебряный кинжал, посох в форме фаллоса и чаша с вином. Рядом с этими орудиями лежал кристалл кварца для занятий ясновидением; наконец, поперек алтаря был положен Лишающий жизни. Клинок недобро поблескивал в убогом мерцании свечи.
Каждую стену украшал флаг с треугольным символом одной из стихий. Рядом с флагами в железных подставках стояли видавшие виды, но пока еще незажженные факелы. Недобрые вибрации энергии Детена создавали в келье мрачную, ледяную ауру.
Сам Детен сидел в позе лотоса, склонив голову и положив руки на колени. Он сидел внутри защитного круга, развернувшись лицом к востоку и спиной к алтарю. Черный Мастер уже закончил изгоняющие ритуалы, но все еще не мог сконцентрировать свой разум. Сердце, словно паровой молот, гулко билось в груди, дыхание было неровным. Тиски страха сдавливали все тело. Ощущение, не приходившее вот уже много лет, теперь казалось странным и чужим.
Детен знал, что, если операция провалится, последствия этого для его души будут ужасными. Чтобы подготовиться к Испытанию Бездны, он должен преодолеть рамки собственного эго. Ему придется бесстрастно столкнуться со своими худшими страхами и сомнениями. И того, и другого у Детена было по одному; но он не мог даже помыслить о том, чтобы встретиться с ними открыто. Им двигала мощная сила ненависти к Темному. Больше всего на свете он желал сокрушить Демона, виновного за сотворение этого мира. Там, позади Демона, лежало Бесконечное — Божественная сила, пронизывающая все и вся.
Он не мог смириться с необходимостью разбередить старую, давно уже затянувшуюся, но так и не излеченную рану. Долгие века память о его последней встрече с Темным была закрыта от него. Возродить это воспоминание означало немалый риск: так он высвободит прилив чувств, настолько мощный, что при этом неизбежно лишится рассудка. Две жизни потребовалось ему, чтобы вновь обрести способность управлять собой. Конечно, он понимал: если не вернуть воспоминание сейчас, то потом ему тем более не удастся сделать это. Он должен был стать Магом — только так он мог надеяться, что уничтожит Древо Жизни.
Детен заставил себя восстановить нужное Дыхание. Как только он добился медленного и непрерывного ритма, разум и тело начали успокаиваться. Детен сосредоточился, постепенно очищая осознание от всех внешних влияний. Вскоре он полностью освободил разум, а еще через несколько мгновений начал ощущать лишь успокаивающую пустоту.
Когда концентрация была завершена, Детен приступил к выполнению своего долга.
Вначале он мысленно создал первый символ: квадрат, состоящий из черных и белых клеток, словно шахматная доска. Свет и тьма в фигуре были уравновешены. Смежив веки, Детен мысленно представил символ, стараясь, чтобы он выглядел объемным и настоящим. Квадрат в черно-белую клетку предназначался для укрепления сознания в Малкут — физическом плане, расположенном прямо под Энией. Именно Малкут послужил моделью при создании Энии.
Как только образ четко утвердился в его воображении, он сменил изображение. Теперь Детен сконцентрировался на тяжелом Кресте Тау. Перекладины креста сверху и снизу были вогнуты, а сам крест, черный и мрачный, с одной-единственной каплей крови на пересечении, создавал ощущение огромной неподвижности и ограничения.
В течение нескольких секунд Детен удерживал мысленным взором образ креста, пока не почувствовал нечто вроде стресса. Тут внутренняя картинка внезапно сменилась изображением размытого голубого равностороннего треугольника. Мерцавший серебристыми искрами треугольник служил основанием для серебряного же полумесяца, повернутого рогами кверху. Новый знак принес с собой освобождение от напряженности и странное ощущение: Детен почувствовал, что заново родился в Иесод — Сфере, содержащей Энию.
После этого Черный Мастер усилием сознания создал третий символ — острую, с зазубринами и вытянутую стрелу сверкающего ясно-голубого цвета. Он представил, как стрела несется ввысь к своей цели. Детен удерживал образ почти минуту, чувствуя как растет в нем напряжение: он приближался к следующей Сефире. В течение еще нескольких минут напряжение увеличивалось — и вдруг исчезло. Детен вознесся к Тиферет.
Символ снова изменился: теперь это был сверкающий шар желтого цвета с пурпурным крестом солнца внутри. По телу и разуму Детена прокатилась волна онемения, вознося его сознание все выше, выше... Черный Мастер чудесным образом лишился осознания своего физического тела; между тем оно мягко и плавно воспарило над полом...
И тут, преисполнившись невероятной решимости, Детен приготовился к наиболее опасной и все еще неизведанной части задуманной операции. Он не имел ни малейшего представления о том, насколько ошибочным может быть его метод, но в любом случае у него не было в запасе многих лет на тщательную подготовку по правилам других методов.
Последним был образ темно-синей иудейской буквы Гимель, покоившейся на развернутом рогами вверх лунном полумесяце. Он специально сосредоточился на образе буквы, наполняя ее реальность всей имеющейся у него энергией. Ощущение экстаза исчезло, и добрых несколько минут Детен вообще ничего не чувствовал. Однако он с усердием продолжал свое занятие, стремясь сохранить видение образа.
Снова возникло ощущение стресса; на этот раз оно было гораздо более сильным и постоянно нарастало. Наконец Детен почувствовал, что больше не выдержит, хотя его решимость нисколько не ослабла. Он заставил себя продолжать, борясь с силой, стремившейся вернуть его к изначальной точке.
Напряжение все росло; теперь оно казалось настоящей агонией внутри самого образа. Детен не мог ни чувствовать, ни мыслить, ни двигаться. Единственно реальным было лишь ужасное давление и кошмарная боль. Покинув в забытьи свое физическое тело, он продолжал испытывать себя, уже чувствуя, что не может даже дышать.
Раздался оглушительный треск. Черный Мастер был готов ворваться в Даат — Сефиру, расположенную прямо над Бездной, как вдруг напряжение разом исчезло. Полет Детена стал сугубо горизонтальным: ему приходилось буквально продираться сквозь непроницаемый мрак. Неожиданно на горизонте возник Он — Кронзон, Архидемон Бездны, архивраг рода человеческого.
Парализованный страхом, Детен набросился на Него. Лик Кронзона был больше целого города. Обрамленный мерцанием волос и бороды, он пылал багровыми отсветами. Из Его головы выступали два кривых рога, таких огромных, что их острые концы терялись из виду. Разверстая пасть левиафана открывала ряды неправильной формы клыков, напоминавших полуразрушенные горные вершины. Внутри него бушевало Адское пламя; отдельные горячие языки вырывались из глотки, грозя бесследно поглотить мелкого человечишку.
Глаза Демона светились невыносимо пронзительным зеленоватым сиянием, от которого холодели члены. Эти очи могли заледенить людскую душу, одного их взгляда было достаточно, чтобы проклясть навеки. В зрачках Демона заплескались огоньки: чудовище узнало презренного человека перед ним. Встретившись взглядом с Ним, Детен не смог сдержать вопль ужаса.
Он отчаянно сопротивлялся, чувствуя, что против воли несется к Чудовищу. Кронзон неторопливо раскрыл пасть, готовясь проглотить свеженькую жертву. Откуда-то изнутри Архидемона доносились вопли и стоны других Черных Братьев, которые пытались пройти испытание раньше него, Детена, но не смогли. Они умоляли Черного Мастера не искушать себя Испытанием: проходивший через пасть Чудовища обрекал себя на вечное проклятие.
Закрыв глаза, Детен ступил между огромных клыков. Невыносимый жар опалил его; языки пламени пировали победу. Борясь со страхом, Детен, как мог, постарался блокировать ощущение кошмарной боли...
Внезапно Архидемон исчез. Перед Детеном постепенно возникли легкие очертания монастыря. Черный Мастер бешено сопротивлялся видению, уже понимая, что обречен. И тогда он заорал во всю глотку, пока не потерял сознание...

В монастыре Михаил почтительно склонился перед своим Учителем.
—Учитель, я по своей воле желаю пройти Путь Бездны. Учитель взглянул на Михаила спокойными глазами, в которых читалась симпатия.
—Ты великий Адепт и, кроме того, праведник, но твоя карма еще не готова к этому.
Михаил покорно склонил голову.
—Я приму обет перед вами, Учитель.
В глазах наставника появилось сомнение.
—Да, ты можешь избрать этот путь. Но ты еще молод. Ты должен быть уверен в том, что понимаешь, что делаешь. Обет возвращения кармических долгов принесет тебе неисчислимые страдания, — страдания, которые, не исключено, проявятся совсем не так, как ты ожидаешь. Ты уверен в своем желании, Михаил?
—Да, уверен.
—Ты должен презреть все мирские наслаждения, отречься от всякого владения. Ты должен научиться полностью управлять своим «Я». Мой тебе совет: не принимай на себя этот обет. Вижу, что ждут тебя великие муки, они могут продлиться дольше, чем ты думаешь.
—Я должен пройти этот Путь, Учитель. Ничто не заботит меня, кроме моего желания стать единым с Богом.
—Хорошенько запомни: единожды став на этот Путь, ты никогда не сможешь с него свернуть. И я не могу открыть тебе, сколь велик твой кармический долг, который тебе предстоит оплатить. Одно скажу тебе: избегай любой привязанности к вещам, а пуще всего — к людям, ибо твои страдания не должны ранить другого. Вот мое единственное предупреждение. Понимаешь ли меня, Михаил?
—Да, Учитель.
—В таком случае я приму твой обет пред лицом Милости Божьей.
Кивнув, Михаил глубоко вздохнул, собираясь телом и мыслями.
—Ныне же, пред лицом моего Святого Учителя и Всемогущего Господа подтверждаю я истинность своего желания оплатить все мои кармические долги целиком и так быстро, насколько смогу, несмотря на страдания и опасности, которым я себя подвергаю этим обетом. Такова моя воля, клянусь. Да будет так.
—Аминь, — склонил голову Учитель. Через минуту наставник вновь поднял глаза:
—Ты станешь расплачиваться за свою кармическую ношу в течение одного года. Тогда и только тогда ты сможешь попытаться пройти Испытание Бездны. И еще, Михаил: ради бессмертия твоей души помни, о чем я предупредил тебя.

Михаил засмотрелся в окно. Мысли его блуждали где-то далеко. Там, за окном, простерлось прекрасное синее небо, слегка окаймленное длинным снежно-белым облачком. Далеко, насколько хватал глаз, поля незрелой кукурузы плескались метелками, словно волны золотистого океана. На крохотной, ухоженной лужайке перед домиком прожорливые воробьи склевывали червей, выползших на поверхность после легкого апрельского дождика. Но Михаил почти не замечал всего этого.
Почувствовав легкое прикосновение чьих-то рук к плечам, Михаил было напрягся, но тут же успокоился, узнав объятия Ани. Она скользнула ладонями под его локти и взяла его руки в свои.
—Что стряслось, любовь моя? Без тебя постель холодная, — нежно промурлыкала она на ухо Михаилу.
—Со мной? Все в порядке. Вот решил на рассвет поглядеть.
—Только это было час тому назад, а ты все стоишь здесь и стоишь. Я лучше знаю тебя.
Склонив голову к Михаилу на плечо, она мягко взяла губами мочку его уха. Михаил закрыл глаза и вздохнул: это был вздох смущения и огорчения.
—Сегодня ночью исполнился год с того дня, как я дал мой обет Учителю. И сегодня же ночью я должен буду пройти Испытание Бездны. Но весь этот год моя плохая карма никак не проявилась! Может, у меня вообще нет плохой кармы?
—Михаил, ты самый одухотворенный, благородный и мягкий человек из всех, кого я знаю. Я уверена, что у тебя нет долгов, которые нужно было бы платить.
Михаил помолчал, размышляя над своим предназначением.
—Мы ошиблись. Предупреждали же меня. Мне вообще не стоило встречаться с тобой, — хмуро сообщил он. — И теперь, если я не готов...
Аня развернула его к себе, заглянула в глаза, потом обвила руками талию возлюбленного и нежно поцеловала его в губы.
—Неужели тебе это кажется неправильным? Ты ведь не давал обета по поводу наших отношений. Если бы нам предстояло встретиться снова, разве ты выбрал бы другую?
Пристально глядя в карие бездонные глаза, Михаил пробежал рукой по ее волосам. Потом отрицательно качнул головой:
—Я бы не смог остановиться. Для меня ты значишь больше, чем все на Земле, — не исключая моей жизни. Одного лишь Бога я поставил бы перед тобой. Однако, во имя Господа, если с тобой что-нибудь случится...
Приложив указательный пальчик к его губам, Аня заставила его замолчать.
—Со мной ничего не произойдет. Напрасно ты переживаешь. Пойдем... давай вернемся в кровать. Мне холодно стоять на полу босиком.
Подчиняясь ее зовущим рукам, Михаил позволил увлечь себя, слыша, как в голове эхом раздается предупреждение Учителя...

Детен закричал, стремясь прогнать видение, но тут же бессильно затих, когда увидел следующий эпизод.

Аня беспокойно металась по широкой кровати, теперь казавшейся странно полупустой. Снаружи монотонно барабанил по скатам крыши дождь. Воздух раскалывался от громовых ударов: меньше чем в миле от домика бушевала гроза. Фиолетовые трезубцы молний то и дело заливали темное нутро комнаты безжизненными отблесками. Казалось, будто в воздухе витает неестественный холод.
Аня с трудом пробуждалась от сна и снова погружалась в тяжелую дремоту. Она убеждала Михаила относительно его обета, но в душе чувствовала какое-то мрачное предзнаменование. Вот и сейчас возлюбленный проводил в подземелье дома какую-то церемонию. Аня сильно опасалась за его жизнь: она не имела ни малейшего представления о том, что произойдет, если карма Михаила не будет оплачена. Темный не отличался жалостью.
Внезапно раздался пронзительный крик. Она знала: это мог быть только Михаил. Свернувшись комочком в простынях, она спрятала лицо в ладонях, боясь спуститься в подземелье. Еще один вопль муки разорвал атмосферу грозовой ночи. На этот раз Аня не выдержала.
Соскользнув с кровати, она выждала, пока молния не высветит ей путь. Мускулы живота свело от волнения. Аня прошла коридор, добрела до кухни и наконец добралась до лестницы, ведущей в подземелье, и заглянула вниз, во мрак. Из-под двери выбивались едва заметные золотые лучики от свечки.
Аня тихонько спустилась по лестнице, сторожко прислушиваясь к гулкому шлепанью собственных ног по ступенькам. Она добралась до двери и опасливо нащупала холодную металлическую скобу. Молния ударила прямо над домиком, удар грома потряс крошечный коттедж.
В мертвенном голубоватом сиянии молнии она увидела Михаила, стоявшего в дверном проеме. Окровавленная белая одежда висела клочьями. Потоки ледяного, почти антарктического воздуха неслись из подземелья и с силой трепали обрывки ткани. Изумленная и напуганная увиденным, Аня не заметила ни холодных глаз Михаила, ни длинного меча в его руке.
Она вскрикнула в агонии, когда клинок глубоко вспорол ее чрево. Михаил демонически оскалился, вгоняя меч глубже в тело и медленно поворачивая лезвие. Задохнувшись от боли, она повалилась вперед, на Михаила. Слезы катились по ее лицу, когда она уткнулась лицом ему в плечо. Что была физическая боль в сравнении с агонизирующим чувством, что тебя предали!
Ледяной зеленоватый блеск покинул зрачки Михаила. Вдруг... Он в ужасе уронил свой меч, бережно уложил Аню на ступени лестницы и, обхватив ее голову, безутешно зарыдал. До него дошло наконец, что он сотворил.
Аня посмотрела на любимого глазами, полными неописуемого страдания.
— Зачем? Ведь я любила тебя больше жизни... — прошептала она.
Слабея, Аня попыталась оттолкнуть его, а он прижимал ее к себе и боль его была гораздо сильнее мук возлюбленной. Михаил крепко обнимал Аню, пытаясь силой удержать истекавшую из раны жизнь. Аня все билась, пыталась вырваться, и во взгляде ее теперь сверкала непримиримая ненависть. Веки девушки в последний раз встрепенулись, тело дернулось и обмякло. По лицу Михаила покатились слезы.
Он нежно и осторожно уложил тело любимой на ступени лестницы, потянулся к мечу. Поднял его. Посмотрел в свод подземелья, словно стараясь разглядеть метавшиеся над домиком молнии.
Потом он страшно закричал, и голос его хрипел и надрывался от переполнявших чувств:
—Клянусь, что не позволю себе отдыха, пока не уничтожу тебя, Порождение Зла! Придет время, и ты задрожишь от страха передо мной!
Михаил прижал острие меча к животу, прикрыл глаза и затаил дыхание. Потом испустил вопль непримиримой ярости и со всей силой вогнал клинок поглубже...

Высвобождаясь из плена воспоминаний о гибели возлюбленной, Детен мучительно застонал. Домик исчез в хаотическом водовороте непрестанно менявшихся причудливых форм. Черный Мастер неподвижно стоял в центре этого вихря; он был слишком ошеломлен, чтобы как-то действовать. Через мгновение Детен понял, что видел Бездну — ту самую, всамделишнюю. Ничто не могло существовать вне пределов этого смерча; только чистая сущность обретала здесь свое осязаемое воплощение.
Тут Детена осенила внезапная догадка, и он развернулся на неверных ногах. За ним, тоже внутри безумно кружащейся массы, стоял Кронзон. Теперь Он был ростом с Детена, но выглядел от этого еще более сверкающим и ужасным. Ледяной взгляд Чудовища буравил фигуру Детена, казавшуюся теперь тщедушной и незначительной.
—ТЫ ПРОИГРАЛ, ЧЕЛОВЕК! ТВОЯ ДУША ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ, ВМЕСТЕ С ДУШАМИ ОСТАЛЬНЫХ ЧЕРНЫХ БРАТЬЕВ!
От громоподобного голоса Кронзона веяло холодом. Его диапазон охватывал несколько октав, наполняя ментальное тело Детена мощным эхом.
Черный Мастер с неприкрытой ненавистью посмотрел на Архидемона.
—Тебе никогда не удастся победить меня!
Он все еще не мог прийти в себя после эмоциональной агонии от сцены, которую только что довелось снова пережить.
—ТЫ НЕ ВЫДЕРЖАЛ ИСПЫТАНИЯ! ТЫ ОСТАЕШЬСЯ ПЛЕННИКОМ СВОЕГО Я. ТЕПЕРЬ, СМЕРТНЫЙ, ТЕБЕ НЕ СПАСТИСЬ! ТЕБЕ НЕЧЕМ ЗАЩИЩАТЬСЯ ОТ МОЕЙ ВЛАСТИ! Я МОГУ ПО СВОЕМУ КАПРИЗУ РАЗРУШИТЬ В ПРАХ ТВОЮ СУЩНОСТЬ!
Детен весь собрался, чувствуя, как оглушительные вибрации голоса Кронзона, словно цунами, ударились в его тело, норовя разорвать в куски. Кронзон поднял Свою руку, вытянул ее в сторону Черного Адепта. Приближаясь, рука быстро увеличивалась в размерах. Напрасно Детен пытался как-то уклониться; она приближалась к нему со всех сторон, словно вся хаотическая пустота вокруг вдруг превратилась в одну точку.
Когда громадные пальцы охватили Детена, он инстинктивно поднял руки, чтобы защититься.
—Я никогда не поддамся! Я уничтожу тебя! — прохрипел он в темноту.
—УМРИ, СМЕРТНЫЙ! УМРИ!
Когтистые пальцы сдавили Детена, постепенно выжимая из него жизнь. Детен отчаянно сопротивлялся, понимая тщетность своих попыток: ни один человек не мог сравняться с силой Архидемона, никому не было дано превозмочь Его власть.
В угасающем сознании Детена замелькали вспышки настоящей и прошлых жизней. Вместе с картинами прошлого появилась и память об Ане. Она пробудила в нем такую печаль и отчаяние, что Черный Мастер решил: эти воспоминания истощат его быстрее, чем рука Чудовища. Почти лишившись рассудка в этой кутерьме пережитого, он вскрикнул, словно в агонии, борясь одновременно с Демоном и собственными чувствами. Детен чувствовал, что быстро слабеет. Долго ему так не протянуть.
—Я все равно не сдамся! — крикнул он из последних сил. Ответом ему был громоподобный демонический хохот, эхом прокатившийся в мозгу.
В горле Детена заклокотало звериное рычание. Каждый грамм своей боли и вины он переплавил в пылающую ярость и направил ее поток прямо в руку, медленно сокрушавшую его тело.
И тут... рука рассыпалась на миллион осколков. Вырвавшись из западни, Детен услышал оглушительный вопль гнева и удивления. Другая рука Демона, сжатая в кулак, полетела вниз, чтобы раздавить непокорного человека.
Прислушавшись к своей интуиции, Детен мысленно представил себе символ Иесод и тут же полностью слился с ним; теперь его душа полностью принадлежала Иесод. Ураганный треск сопровождал Детена, пока он кувырком летел обратно через вереницу планов.

Детена швырнуло через всю келью. Удар о стену оглушил его. Он чувствовал боль, волнами наплывавшую непонятно откуда. В померкнувших глазах мелькали искры.
Острая боль в шее подсказала ему, что он лежит под стеной вверх ногами. Детен оттолкнулся и с облегчением повалился на каменные плиты пола.
Зрение снова отказало ему. Теперь Детену показалось, что на глазах появилась плотная багровая повязка. Он протер их ладонью, ощутив теплый след свежей крови. Провел рукой по лбу — и тут же скривился от резкой боли, нащупав огромный двухдюймовый разрез.
Тяжело отдуваясь, он лежал на полу. Ему казалось, что в келье он не один. Размытые тени скакали по стенам. Детен решил, что его выбросило из защитного круга, но Черный Мастер был слишком измотан, чтобы подняться, и слишком измучен пережитым, чтобы беспокоиться о круге. Он решил сосредоточиться на мерцающем свете.
Навеянная самим собой иллюзия долго не продержалась. Вскоре у него в ушах зашевелились шепчущие голоса. Тогда Детен с проклятиями заставил себя приподняться и медленно осмотрел комнату. После кошмарного происшествия ему совсем не хотелось новых сюрпризов. Он чувствовал себя счастливым оттого, что сохранил свою душу, не говоря уж о том, что все еще был жив и, несомненно, остался в здравом рассудке.
Пошатываясь на одеревеневших, негнущихся ногах, он постарался подобраться к кругу. Впрочем, Черный Мастер понимал, что, если опасность все еще довлеет над ним, круг вряд ли спасет его. Защитная печать была сломана, и на ее восстановление потребуются долгие минуты.
Он уже добрался до черты круга, как вдруг услышал из-за спины гулкое, угрожающее ворчание. Детен замер, потом медленно обернулся лицом к новой угрозе. Почти в пяти ярдах от него в воздухе кипело и переливалось бледно-желтое сияние.
Вскоре прямо в середине этого странного облака стало появляться существо. Создание было небольшим, ростом фута три, и отдельными чертами напоминало толстого, приземистого человечка с зеленоватой кожей. Тело его было нечистым, сплошь покрытым язвами и бородавками,так что казалось, будто существо разлагается. Сквозь гниющие раны на коже сочилась мерзкая желтоватая вонючая жидкость.
Лицо, если его можно было так назвать, вопреки всем законам физики постоянно менялось и перетекало из одной формы в другую. На нем то и дело появлялись ужасные маски, многие из которых напоминали искаженные звериные морды. Оставались неизменными только глаза — лишенные зрачков, багровые, бездушные — да рот — широкий, тонкогубый, с двумя почерневшими клыками сверху.
Детен храбро скрестил взгляд с демоном. Он знал, что в подобных ситуациях очень важно не утратить психологическое преимущество, хотя измученные тело и душа буквально молили об отдохновении.
Существо поклонилось; от этого движения кожа кое-где натянулась и лопнула. Разрывы наполнили комнату новой волной отвратительного серного запаха.
— Приветствую тебя. Я пришел с посланием от Царства Думах, — с насмешливой хрипотцой обратилось существо к Детену.
«Неужели его обету не суждено никогда завершиться?» — подумал Детен, а вслух спросил:
—Чего ты хочешь?
Казалось, подобное отношение обескуражило демона.
—Я пришел, чтобы заключить с тобой одну сделку, о черный сердцем. Твои, э-э, особые качества заинтересовали моего хозяина.
—Я не заключаю никаких сделок с демонами, — отрезал Детен. На лице твари появилась масляная улыбочка.
Да, конечно; но у нас есть многое, что мы могли бы предложить человеку, находящемуся в твоем положении. Никому и никогда еще не удавалось избежать объятий Темного. Даже сейчас он не перестал яриться. Он замышляет против тебя...
—Как тебе удалось преодолеть Границу, демон? — Детен решил не слушать увещеваний.
Существо в растерянности умолкло. Оно не ожидало такого отношения от людей — считалось, что от одного лишь его вида человек должен был окаменеть от страха. Демону не понравилось то, как этот человек смотрел на него.
—Э... Граница, она ослабевает, потому что...
—Потому что Галан ушел, — пробормотал про себя Детен.
Демон кивнул. Ему совсем не нравилось, что человек захватывает инициативу в разговоре. Глазки демона хитро забегали по сторонам, черный, словно облитый нефтью язык плотоядно прошелся по растрескавшимся губам.
—Значит, ты не одолел Темного? — в голосе демона слышалась едва заметная издевка.
Детен на миг окаменел, потом развернулся спиной к демону и шагнул к алтарю. Он чувствовал, как к нему возвращаются силы.
Не дождавшись ответа, демон заволновался. Несколько секунд существо оценивало ситуацию.
—Ты мог избежать его, но под Океаном Форм его сила непобедима. Он разыщет и уничтожит тебя. Может статься, ты будешь одним из Черных Братьев, а?
Заметив, как заходили бугры мышц на плечах Детена, демон понял, что попал в точку. Детен б ярости развернулся, но его способности контролировать свои чувства хватило, чтобы не проглотить наживку целиком.
—Ты что, демон, хочешь, чтобы я показал свою силу? Изнутри этот кристалл не покажется тебе таким большим!
В руке Детен держал кристалл кварца, который давал силу ясновидения. Демон спокойно встретил направленный на него гневный взгляд.
—До тех пор пока ты не восстановишь силы, твоя магия будет слаба. И пока не исчезнет последнее упоминание о Маге, ты не сможешь полностью высвободить его силу!
—В таком случае, подлое порождение мрака, тебя тоже не должно было быть здесь!
—Я здесь благодаря совместным усилиям всей моей родни, — захихикал демон. — Граница и сейчас еще сильна.
Довод Детена оказался разбит; но и демон проиграл этот поединок воли. Он потупил взгляд и вместо Адепта стал разглядывать пол.
—Так чего же ты хочешь, демон? Зачем ты здесь? Существо триумфально ухмыльнулось, обнажив ряд кривых и щербатых клыков.
—Завтра — Темная Луна. В это время оставшаяся сила Мага будет самой слабой.
—И что? — подозрительно спросил Детен.
Демон снова забулькал смехом, словно кто-то пил, давясь, серную кислоту.
—Чтобы ты призвал на Энию Королеву!
—Королеву?
—Нашу госпожу, Королеву Ночи. Я говорю о ее величестве, о Лилит,
На мгновение показалось, что воздух в комнате сгустился, а свечи померкли. Даже Детен почувствовал озноб при упоминании этого имени. Сияние Лишающего жизни также потускнело.
От изумления Детен словно разучился говорить.
—Лилит? — только и выдавил он, чувствуя, как могильный холод вновь охватил комнату.
—Ну да, Королеву всех инкубов, суккубов и всей моей родни.
—Но это же безумие! Если вызвать Лилит на Энию, то весь этот план будет разрушен! Он вряд ли сможет вместить всю ее сущность. Она слишком сильна! Столь чудовищное неравновесие, чего доброго, разрушит весь Иесод!
—Да, и вместе с ним все Древо Жизни, — заключил довольный своей хитростью демон.
Глаза Детена сузились, пока он прикидывал, что получится. Над такой возможностью следовало хорошенько подумать. Неверно истолковав молчание Черного Мастера, демон удивленно спросил:
—Разве не к этому стремится сама Черная Школа? Ведь разрушить Древо Жизни — значит уничтожить Жизненный Цикл. Какой у тебя символ?
Детен поднял Лишающего жизни. При виде жирной твари клинок прожорливо завибрировал.
—Сталью меня не возьмешь! — объявил демон, но все же отступил назад при виде охватившего гарду меча сияния.
—Так ты хочешь воспользоваться мной как орудием?! — в голосе Детена нарастала угроза.
Он двинулся навстречу демону. Тот забился в угол комнаты, отчаянно оглядываясь в поисках убежища. Дьявольское создание не имело права вернуться несолоно хлебавши; но оно не хотело и встречи с сильным Адептом — особенно если этот Адепт вооружен мощным магическим оружием.
Заметив выражение отчаяния в глазах демона, Детен рассмеялся: как и все другие порождения ада, оно питалось чужим страхом, набирая при этом силу и власть, но терпеть не могло, когда его самого заставляли испытывать страх. Молниеносным движением кисти Детен швырнул Лишающего жизни через всю келью. Клинок пронзил грудь демона, существо издало агонизирующий вопль и растворилось в желтой дымке.
Меч ударился о стену, погрузившись в гранит на добрых шесть дюймов, и завибрировал от удовлетворения.
Детен развернулся и побрел к алтарю. Уже склонив голову, он услышал еле заметный звук вдоха.
—Я разрешаю тебе войти, ученик.
Еще через мгновение дубовая дверь скрипнула и отворилась. В келью вошел Фелмарр.
—Прошу прощения, Мастер. Я не хотел беспокоить вас. Фелмарр увидел ужасную рану на лбу Детена, но предпочел сделать вид, что ничего не заметил,
—В чем дело, Фелмарр? — устало спросил Детен.
—По-моему, Мастер, какое-то существо проникло за Покрывало.
—Молодец, Фелмарр, — брови Детена изогнулись в гримасе удивления, — только с ним уже разобрались.
И он со значением показал на Лишающего жизни, все еще торчавшего в стене.
—Ну, если все уже в порядке, тогда я не стану больше беспокоить вас, Мастер.
—Нет. Пожалуйста, прикрой дверь и посиди со мной немного.
—Хорошо, Мастер, — Фелмарр легко кивнул и сделал так, как его просили. Детен устало сел, ожидая, пока ученик присоединится к нему. Все внимание Черный Мастер сосредоточил внутри себя. Прошло долгих несколько минут прежде, чем он заговорил. Фелмарр старался не показать удивления — ранее он никогда не видел Мастера в таком состоянии.
—Я прошел по Пути, — сообщил Детен.
Фелмарр не мигая выдержал пронзительный взгляд наставника и кивнул.
—Но я не завершил его. Сила Темного была слишком большой, и я не смог достойно встретиться лицом к лицу со своим прошлым.
Глаза Фелмарра широко раскрылись от удивления, хотя ученик ничего не знал о темном прошлом своего учителя.
—В таком случае, как же вам удалось вернуться?
Детен покачал головой и указал на разрез на лбу.
—Не знаю. Однажды он позволил мне вернуться, чтобы продлить мои страдания; на этот раз мне удалось избежать его власти. Я знаю, что это невозможно, во всяком случае, он не разрешил мне возвращаться. Говорят, что ни один человек не в состоянии победить его. Пересекая Бездну, Адепт становится богом, и тогда его сила умаляет власть Темного. Мне не удалось сделать это, но по крайней мере я избежал гибели.
—Что вы собираетесь делать, Мастер? Ведь он обязательно захочет отомстить!
Детен кивнул и заставил себя подняться на ноги. Фелмарр незамедлительно вскочил.
—Мы должны действовать очень быстро, ученик. Ты должен сделать для меня две вещи.
Фелмарр весь обратился в слух.
—Прежде всего, ты должен воспользоваться ясновидением, чтобы исследовать окружающую местность. Я хочу, чтобы ты нашел для меня девственницу. Кажется, ближайшая деревня — это Оуклен; она находится в Заколдованном лесу. Во-вторых, я хочу, чтобы ты как можно быстрее отправился к Небесной Башне. Возьми весь отряд Черных Стражников, мне оставишь двух надежных воинов, скажем Роруха и Корана.
—Что мы должны делать в Башне, Мастер? — в глазах Фелмарра светилось волнение.
—Я хочу, чтобы вы полностью уничтожили Белую Школу, не оставили от нее камня на камне. Нападите на Башню, убейте всех Адептов — никто не должен уйти живым. Я же покину вас и займусь кое-какими приготовлениями. Задание тебе вполне по плечу, но ты должен мчаться быстрее ветра — атаковать нужно завтра, на закате.
—Они ощутят всю силу нашего гнева, о Мастер!
—Не теряй головы, Фелмарр, — голос Детена ударил, словно хлыст. — Самое важное — полностью выполнить приказ. Мне наплевать на Белую Школу, просто я не желаю, чтобы мне мешали. Прежде чем возвратиться, семь раз убедись, что Белый Совет уничтожен.
Обескураженный предупреждением, Фелмарр потупил взгляд.
—А как поступить с Малаком, Мастер?
Детен нахмурился; когда он снова заговорил, ученику показалось, что слова даются ему с трудом:
—Если встретитесь с Малаком, поступите с ним так же. Никто не должен выжить.

 

[Unagdomed]

Из маленькой искры возникает большой пожар.
— Данте
Если ты веришь в свет, это от темноты твоей; если ты веришь в счастье, это от несчастья твоего; и если ты веришь в Бога, значит, тебе придется поверить в Дьявола.
— Доктрина Желтой Школы
Эния
Область Локхи
Заколдованный лес
Преклонив колени, Малак погрузился в вынашивание планов мести, созерцая, как багровое солнце Энии спускалось все ниже к голубовато-зеленой линии лесистого горизонта. На лесной прогалине стояла непривычная тишина. В закатном воздухе чувствовалось едва уловимое напряжение. Лесное зверье притаилось; обычно бойкие, болтливые птицы сейчас умолкли в ветвях. Даже суетливые и шумные белки куда-то исчезли.
Малак медленно повернул свой Меч возмездия. На лезвии заиграли искры огненной энергии. Мечу было не по себе, о чем он и сообщал сейчас хозяину. Подобно зверям, катана чувствовала какое-то изменение в энийской атмосфере. Да и сам Малак испытывал некую напряженную неуверенность оттого, что энергии его тонкого тела двигались явно не так, как всегда.
Он воткнул меч в землю и встал над ним, положив руки на бедра. Затем направил пристальный взгляд на огромный звездный сапфир в головке меча. Малак всматривался в его глубины, и, по мере того как внимание сосредоточивалось на сверкающем камне, окружающий мир переставал существовать для юноши. Сапфир ритмично пульсировал в такт ударам сердца, заливая своим голубоватым сиянием лесную прогалину.
Малак сосредоточился на образе Дарана — не только на физическом облике, но и на личных качествах, на самой его сущности. Вскоре пелена голубого сияния затрепетала сильнее и внезапно исчезла. Словно из глубины к Малаку медленно поднялось лицо Дарана, окаймленное пышной бородой. Оно становилось все более четким. Малак даже мог рассмотреть антураж Зала Совета на заднем плане.
— Ах, это ты, Малак! А я пытался связаться с тобой, — тягуче, словно во сне, произнес Даран. — У меня для тебя очень серьезные новости, Брат Мой.
Малак внутренне напрягся. Подсознательно он ожидал чего-то подобного.
—Судя по всему, твое путешествие к Галану утратило смысл. Он вознесся к Главе Бога, и теперь Эния осталась без Мага. Граница слабеет уже сейчас, так что в лесу оставаться опасно.
Малак недовольно поморщился: и так было ясно, что последствия услышанного будут самыми серьезными.
—Ты уже побывал в Оуклене? — поинтересовался Даран.
—Да, — буркнул Малак, — только Иешуа куда-то сбежал.
На несколько мгновений воцарилась тишина, и невысказанное обвинение Малака повисло в воздухе. Он не оставил Дарану никаких шансов сомневаться в том, что он, Малак, знает все о роли мага в хитром замысле Иешуа. Отношения между Дараном и Малаком всегда были непростыми. в свое время, в прошлой своей инкарнации, Малак учил Дарана магии, так что прежний Малак остался для Дарана старшим и мудрым наставником.
Однако, судя по выражению лица, Даран совсем не чувствовал себя виноватым — разве что несколько огорченным. Он терпеливо выждал паузу, никак не отреагировав на слова Малака.
—Я тут связался с некоторыми знакомыми во Внутренних Планах, — продолжил Даран. — Кажется, существо Клиппот, благодаря сконцентрированным усилиям остальной их братии, все же смогло пробиться к нам. Мы думаем, что оно могло связаться с Детеном, но не уверены, в чем именно состоит цель этого визита.
Малак что-то задумчиво проворчал в ответ. Он знал, что Детен во имя своих извращенных намерений не преминет полностью использовать преимущество, связанное с исчезновением Галана.
—Однажды ночью у меня возникла интуитивная связь с Детеном, — сообщил Малак. — Его сила увеличилась до невероятных размеров. Я едва узнал его. Он представляет страшную угрозу для всех нас.
—Именно поэтому ты должен немедленно вернуться в Башню. Возможно, ты не осознаешь этого, но сейчас ты в опасной близости от логова Детена. Тебе совершенно необходимо полностью вернуть память прошлого, ты обязан овладеть некогда утраченным. Члены Совета уверили меня, что больше не будут вмешиваться в наши дела.
—Но я не желаю ввязываться в это сражение, — твердо возразил Малак. — Я рискую потерять слишком многое.
Его разум снова заполонила страшная мысль о возможности потерять Лину, но Малак решительно прогнал страх — он просто не допустит этого.
—Ты должен вернуться! И ты должен иметь все необходимое с собой!
—Не могу, — печально откликнулся Малак. — Я не должен участвовать в этом. Я не стану биться.
Обескураженный Даран нахмурился.
—Что это значит «не могу»? Ты должен быть в одном строю со своими друзьями и единомышленниками, иначе грош цена нашим жизням.
Малак покачал головой, подчеркивая свое несогласие. Даран вздохнул.
—Малак, в прошлом между нами возникали трения, и оба мы тогда допускали ошибки. Ты еще молод и незрел, подчас слишком тороплив и ленив. Но есть одно качество, которого у тебя не отнять: ты не трус. Ты отличный воин, даже при том, что не помнишь себя прежнего. Отчего ты так боишься этого боя?
—Я боюсь гораздо большего, Даран, чем просто лишиться жизни.
—Если ты не выйдешь на битву, то потеряешь много, много больше! Ты лишишься таких ценностей, как честь, цельность и верность! Что с тобой творится?
Малак промолчал.
—А-а, понимаю, — Дарана внезапно осенило, — ты боишься за Лину.
—Ты знаешь меня лучше, чем я думал, Даран, — горько усмехнулся Малак.
—Но ведь ты знаешь, что не сможешь уберечь ее от всего на свете, Малак. Никто не может гарантировать ее безопасность; но безопаснее всего, пожалуй, ей будет в Башне.
—Только если я буду сражаться, никто и ничто не удержит ее от боя. Она так же упряма, как и ее папочка.
Даран не скрывал своего удивления:
—О-о, она еще почище меня будет. Не исключено, что даже хуже, чем ты себе представляешь. Она пойдет в бой, даже если ты откажешься участвовать в нем, и знаешь, Малак, если в это время тебя не будет рядом, ей будет угрожать еще большая опасность.
В отчаянии Малак стиснул кулаки.
—Ладно, Даран. Мы вернемся в Башню. Но даже мой страх за жизнь Лины не вызывает у меня желания сражаться с Детеном.
Прошло немало времени с тех пор, как Малак в последний раз виделся со своим братом. Впрочем, он не мог отрицать, что, пусть где-то глубоко внутри, у него все-таки жило какое-то родственное чувство к Детену.
Даран устало протер глаза.
—Понимаю, что твои чувства к Детену далеко не однозначны. Как бы там ни было, новый Маг должен занять свое место. Эта честь кармически принадлежит только тебе и Детену. Можешь быть уверен: чтобы добиться исполнения своих желаний, Детен не остановится ни перед чем, даже если ему придется переступить через тебя.
—Посмотрим, — опустил голову Малак. Когда он снова заговорил, его голос показался низким и безжизненным.
—Будь осторожен, Даран. С тех пор как ушел Галан, ничто не противостоит намерениям Детена. Не исключено, что над Белой Школой нависла смертельная опасность.
—Об этом не волнуйся, — серьезно кивнул Даран, — пока мы с тобой тут разговариваем, остальные стараются учесть эту возможность.
Внезапно Дарана отвлекло какое-то движение у него за спиной. К сожалению, Малак не мог разглядеть, что именно происходит. Даран наконец обернулся к юному магу, на его лице застыло напряжение.
—Кто-то пытается проникнуть в Башню. Мне пора идти.
Темное предчувствие заставило сердце Малака пропустить один удар; изображение в сапфире пошло рябью и растворилось в камне. Теперь Малак снова был один во тьме леса. Глаза юноши повлажнели.
И вдруг сильное внезапное чувство ударилось извне в корону его ауры. Малак тут же узнал источник энергии.
—Лина!
Схватив свой Меч возмездия, он бросился бежать. Что бы ни приключилось с женой, это было очень серьезно. Никогда еще Малак не получал сигнал такой силы — настоящую эмоциональную бомбу. Чтобы домчаться до Оуклена, понадобится несколько минут. Теперь, когда Граница слабеет, думал Малак, он может увидеть в деревушке все что угодно...

Лина сидела, скрестив ноги, в большом кресле в комнате Дженни; ее неотступно преследовали мысли о муже. За окнами быстро темнело. Вот уже час, как Малак должен был вернуться из лесу. Обычно он не уходил без нее так надолго; правда, он всегда был беспечен, но после случая с Иешуа постоянно был настороже.
Жилую часть дома скудно освещала одна-единственная масляная лампа. Она стояла на столе, вокруг которого расположились все обитатели.
Дженни сидела спиной к Лине и шила хлопковую рубашку, механически делая стежок за стежком. Рядом с матерью устроилась Тара — она пыталась читать в тусклом свете лампы.
По сравнению с тоненькой фигуркой девочки два ее старших брата, Кейн и Гэл, казались великанами. Они сидели за столом, уверенно и неторопливо опустошая огромные миски с говяжьим жарким. Оба не могли удержаться от искушения украдкой взглянуть на гостью. Здесь, в Оуклене, где было всего с десяток или около того домов, хорошенькие женщины встречались нечасто, и зрелая красота Лины вызывала у братьев благоговейный трепет. Рассердившись на братьев, Лина собрала волосы в пучок и пониже опустила капюшон, надеясь так скрыть лицо от взглядов.
Атмосфера в комнате была напряженной. При отсутствии Иешуа, который вносил разрядку в отношения семьи, все чувствовали какое-то смутное беспокойство. Лина отчетливо ощущала это. Недобрая ночная стужа таила в себе неясную угрозу.
—Скажите, в этих краях попадаются экзотические животные? — спросила Лина.
—Да, в лесу они попадаются частенько, мэм, но к деревне стараются не приближаться, — не меняя позы, ответила за всех Дженни.
—Мы с Малаком однажды видели единорога. Дженни рассеянно кивнула.
—Говорят, мэм, что единороги — очень пугливые животные. Только чистый и невинный человек может приблизиться к ним. Вообще-то обнаружить их нелегко, во всяком случае, я не знаю никого, кто хотя бы раз встречался с ними.
В комнате снова воцарилось неловкое молчание. Лина принялась изучать свои руки. Внезапно она нахмурилась: из сложенных на коленях кистей сыпался дождь крохотных искр эфирной энергии. Она быстро и внимательно оглядела семью Иешуа — нет, слава Богу, вроде никто ничего не заметил. Это было тем более верно, что вся семья питалась мясом — известно ведь, что мясо лучше всего делает человека приземленным и лишает его всяких психических способностей.
Расцепив пальцы, Лина начала играть с энергией, посылая искрящийся комок из одной ладони в другую. В энергии не было ничего необычного: Лина чувствовала, что это ее собственная энергия. Единственное, что беспокоило жену Малака, — это чрезмерная подвижность, текучесть комочка. Влияние Мага на Энию блокировало любые магические воздействия за исключением внутренней или лечебной магии. Это ограничивало влияние Школ Магии и давало возможность избежать катастрофических последствий, так что каждому магу волей-неволей приходилось сохранять свою энергию для целей духовного развития.
—Какое расстояние от вас до центра леса? — спросила Лина, думая, что, возможно, в необычном поведении энергии повинны близко расположенные мегалиты Розового Круга.
—О подобном мы даже не думаем, — в тоне Дженни послышался легкий упрек, — такие вещи разве что для Адептов вроде тебя. Нам запрещено даже приближаться к центру леса.
Лина решила не продолжать разговор: слишком уж много всяких неожиданностей свалилось на нее в последнее время. Она оттолкнула от себя вращающийся шар ослепительно белой энергии, наблюдая, как он поплыл через всю комнату, подчиняясь воле ее разума. Она заставила шар пролететь над головой хозяйки дома, и та сразу забеспокоилась. Смутившись, Лина притянула шар обратно и вновь поглотила его. Странно! Раньше ей никогда не удавалось творить подобные подвиги. Лина все сильнее задумывалась над тем, какое именно влияние оказывает Маг на Энию. То, что они по настоянию ее отца направлялись к Храму Галана, не слишком прибавляло оптимизма.
Кто-то настойчиво заскребся в дверь. Сидевшие в комнате тут же насторожились. Звук послышался снова; в нем появилось некоторое отчаяние. Члены семьи Иешуа переглянулись. Раньше они с таким не сталкивались — дикие звери предпочитали обходить стороной жилище человека. Все заволновались, но никто не проявил желания броситься открывать дверь.
На несколько секунд воцарилась тишина. Потом звук повторился; на этот раз он был совсем слабым, почти умоляющим. Лина пристально оглядела остальных: хозяева замерли от испуга. Она не понимала, как можно так бояться какого-то звука, даже если он непривычен? Лина была почти уверена, что животное, которое скребется, серьезно ранено.
Наконец, она поднялась со своего кресла и, шурша развевающимися одеждами, быстро пересекла комнату. Подойдя к двери, Лина одним махом распахнула ее — и вся семья онемела от изумления при виде лежащего на пороге раненого зверя. Больше всего зрелище вывело из себя Лину.
Баст лежала на боку, уже не осознавая, что дверь открыта, и все еще пытаясь поскрести по ней. Из ее правого бока торчала черная стрела, выпущенная из арбалета. Крови не было видно, но Лина заметила, как из раны сочится эфирная энергия. Тонкой струйкой энергия поднималась в воздух и бесследно растворялась.
Жена Малака быстро опустилась на колени и попыталась взять животное на руки. Ей повезло, что луна была почти темной: вес Баст значительно колебался в зависимости от лунной фазы, и в другое время друг семьи весила бы гораздо больше.
Пинком захлопнув дверь, Лина поспешила с Баст к столу. Семья Иешуа в страхе разбежалась по углам, задевая стоявшие на столе миски с жарким. Снедь вместе с посудой полетела на пол. Дженни и се дети всегда боялись друга семьи.
Лина осторожно положила Баст на столешницу; измученное животное слабо рыкнуло. Все же Баст узнала Лину и поняла, что находится в заботливых руках друга. Не шевелясь, она выждала, пока жена хозяина осмотрит рану. Между тем Лина была просто потрясена: ведь Баст всегда была неуязвима для колющего оружия! Зверь был заколдованным по самой своей природе, и металл просто не мог причинить ей вреда!
Сама стрела и оперение были выкрашены в черный цвет. Красным лаком на древке был изображен знак, Лина не знала, чей именно, хотя и понимала, что символ несет магическую силу. Внешне он напоминал неправильный зигзаг молнии. Заметив, что ресницы Баст задрожали, Лина почувствовала, что на исследование больше нет времени. Размеры зверя начали быстро уменьшаться, так как друг семьи быстро теряла энергию.
Жена Малака резко рванула стрелу на себя. От боли Баст пронзительно заревела, но тут же почувствовала, что смертельная опасность устранена, и удовлетворенно замурлыкала. Рана немедленно затянулась. Наблюдая за тем, как уменьшается, исчезает водоворот энергии, Лина облегченно вздохнула. Потом она похлопала друга семьи по боку, но большая кошка уже впала в глубокий сон. Лина знала, что Баст восстановит утраченную энергию в течение нескольких дней, как только луна снова будет расти.
Она повертела стрелу арбалета в руках и вдруг заметила, что острие наконечника покрыто серебром — единственным металлом, способным пронзить волшебную шкурку Баст. Лина гневно швырнула стрелу на стол, возмущаясь теми, кто причиняет боль другим живым существам.
Еще не остыв от бушевавших чувств, Лина обвела горящим взглядом мать и двух ее сыновей, те поспешно опустили глаза в пол. В следующую секунду от ярости Лины не осталось и следа: она услышала новый звук, доносившийся снаружи. В этот раз звук нес в себе нечто явно зловещее. Он становился все сильнее; члены семьи Иешуа разом посмотрели на жену Малака, ища у нее защиты. Ощутив сильное покалывание в затылке, Лина поняла: на них надвигается жуткая опасность. Много жизней Лина не чувствовала ничего подобного.
Шум был невнятный, но достаточно громкий. Его можно было скорее почувствовать, чем услышать. Казалось, будто какое-то шуршание патрулирует дом. Внезапно Лина ощутила в себе мощный импульс тоски по Малаку, но тут же подавила его. Часть ее самой, дремавшая не одно десятилетие, вдруг проснулась, горя желанием принять вызов. Шуршание умолкло, потом приблизилось к двери. Лина развернулась к двери, агрессивно напрягая спину.
— Убирайся! — произнесла она.
Семья Иешуа сгрудилась позади Лины, испугавшись ее тяжелого и решительного тона.
Из щелей по периметру двери начал сочиться светящийся пурпурный туман. Он собирался в комок, сгущался, принимая вид летающего клубка эфирной энергии. Вскоре его сияние стало таким сильным, что даже члены семьи Иешуа смогли увидеть его. На поверхности шара угрожающе мелькали голубоватые и зеленые разряды. Ошеломленная увиденным, Лина отступила назад. Существо явно прорвалось сквозь Границу. Судя по его странному виду, это был вампир, собравшийся поживиться их астральной энергией.
Несколько мгновений вампир парил под потолком, оценивая ситуацию; было очевидно, что его поразили размеры и яркость ауры Лины. Тем временем жена Малака приказала Дженни и ее детям отойти подальше к противоположной стене, а затем развернулась к своему противнику. Энергетический вампир медленно и угрожающе приближался к молодой женщине, и Лина понимала, что на принятие единственно верного решения у нее остается совсем мало времени.
Она оценила скорость, с которой двигался вампир, — довольно небольшая, значит, чудовище сохраняет осторожность. С округлившимися от страха глазами семья Иешуа с сомнением наблюдала, как Лина указательным пальцем очертила вокруг себя явно бесполезный круг. Между тем, существо отлично видело созданное ею кольцо эфирного света.
Лина вышла из круга, медленно отступая назад. Достигнув края круга, вампир выпустил струйки тумана — щупальца — и попытался коснуться невидимой границы; едва ему это удалось, вампир с омерзением отдернул щупальца и весь подобрался. Он решил двинуться в обход круга, чтобы приблизиться к Лине. Она отступила еще на шаг, убедившись, что все еще служит преградой между вампиром и остальными.
Через пару мгновений существо уже достигло края круга, у которого стояла Лина. Вампир торжествующе приближался, вытягивая вперед серебристые щупальца, с помощью которых он надеялся высосать из жены Малака всю жизненную сущность. Лина заставила себя успокоить дыхание и разум — сейчас полное сосредоточение было важным как никогда.
Она набрала полную грудь воздуха и приложила руки ко лбу, окружив чакру третьего глаза треугольником из сомкнутых указательных и больших пальцев, а затем с силой выбросила руки в направлении существа. Из пальцев вылетела сверкающая голубая пентаграмма.
На всей скорости пентаграмма вонзилась в вампира, отбросив его внутрь священного круга. Вампир в агонии издал такой вопль, что все тело Лины завибрировало от этого звука. Мучительно извиваясь, существо металось внутри круга, пытаясь сломать печать. Лина шагнула ближе к черте. Вся семья с ужасом наблюдала за происходящим, не понимая, каким образом жене Малака удалось захватить в плен эту тварь.
А Лина наблюдала, как вампир рикошетом носится внутри круга, и тем временем готовилась ко второй части замысла. Она надеялась, что ей хватит сил завершить контратаку, но также понимала, что в любом случае ей не удастся отбросить пришельца обратно за пределы Границы при помощи запрещающего ритуала.
Она извлекла из солнечного сплетения тонкую серебристую нить астрального вещества и отправила ее к черте круга. Прикоснувшись нитью к вампиру, Лина принялась вбирать в себя его вещество. Вначале мощные, ужасные эмоции захлестнули ее, но Лина заставила себя продолжать. Она почувствовала, что сущность вампира сливается с ее собственной. Эта сущность яростно сражалась, пытаясь подчинить себе волю Лины, — но жена Малака с силой направила ее вниз и раздавила, словно муху. Она чувствовала, как сила ее высшего «Я» устремилась по всему телу. Вампир оказался бессилен перед нею.
Сфера быстро уменьшилась в размерах, зато аура Лины стала огромной и обрела неправильные формы. Когда последние частицы существа всосались внутрь, Лина почувствовала, что ее пошатывает. Слишком поздно она поняла, что приняла внутрь слишком много чужой энергии. Она обернулась к семье.
—Теперь все безопасно... — прошептала она.
Лина успела сделать еще несколько шагов вперед и, потеряв сознание, тяжело повалилась на пол.

 

[Unagdomed]

Именно сейчас опасности и трудности одолевают высшую жизнь; разве не это же происходило с Мудрецами и Иерофантами прошлого? Их преследовали и унижали, люди терзали их — но благодаря этому лишь возросла их слава. Так возрадуйся, о Посвященный, ибо чем страшнее мое испытание, тем ярче будет сияние твоего торжества!
— «Золотая Заря»
Эния
Область Локхи
Деревня Оуклен
Детен взглянул вверх, на мрачное, полное прорех лесное покрывало над головой. Там слабо блестела луна с затемненным ликом. Звездного шатра не было видно. Кроваво-желтый диск приглушал свечение неба, распространяя вокруг зловещую ауру разрушения. Осознание своего чудовищного величия зажгло глаза Детена темным пламенем.
«Время», — торжествующе подумал он.
Рядом с ним стояли шесть Адептов Черной Школы. Фелмарр уже сообщил ему о поражении Белой Школы. Теперь все находилось на своих местах. Только братец да его проклятая жена избежали бойни в Небесной Башне. Ну, это не важно, теперь они уже ничего не значат, где бы ни находились.
Детен поглядел на крохотную деревушку, раскинувшуюся в каких-нибудь двухстах ярдах от отряда. Селение выглядело живописным и подчеркнуто беззащитным. Мягкий желтый свет в окнах служил маяком для заблудших путников, хотя, подумалось Детену, какие могут быть путники в такой глуши!
Он распрямился и шумно выдохнул. Рорух и Коран тут же обратились в слух. Привычки Черного Мастера были им хорошо знакомы — и в этом обоим повезло, потому что Мастер не любил много говорить. Вот уже много лет Рорух был капитаном Черных Стражников. Детен считал его лучшим из воинов, находившихся под его командой. Дело было даже не в том, что Детен открыто признавал это, — просто Фелмарр изрядно постарался наилучшим образом представить капитана.
— Мне нужна дочь, — глухо сказал Детен. — Причем живой и невредимой.
Оба стражника почти незаметно обменялись взглядами. Интонация Детена не оставляла сомнений: это задание считалось простым, так что любая промашка в его исполнении была чревата последствиями, из которых смерть была не самым худшим. Избежать мести черного мага не представлялось возможным.
Взгляд Роруха был однозначно понятен: одна ошибка — и Коран мертв. Глядя в единственный глаз капитана, Коран старался побороть страх.
Затем оба отдали честь Детену и растворились в безмолвии ночного леса. Детен выждал несколько минут. Потом им овладело странное беспокойство. Вдоль позвоночника холодком пробежало предчувствие новой опасности. Черный Мастер решил отправиться следом за солдатами.

Малак лежал на подобии кровати. Сон не шел к нему, но пошевелиться Малак не решался, боясь разбудить жену. Взглянув на Лину, он не удержался от нежной улыбки: забывшись в тяжелом, усталом сне, она свернулась калачиком возле мужа. Малак ласково пробежался пальцами по ее волосам. Они были вместе уже несколько жизней подряд, но слово «любовь» не могло описать всей глубины его чувств к жене: она была для него всем на свете.
Наконец он решился и осторожно соскользнул с ложа на холодный дощатый пол. В комнате была почти полная темнота, даже луна не светила в окно. Обычно на Энии ночи были лунными, — независимо от фазы ночного светила влияние луны на состояние этого плана было весьма значительным. Но сейчас лишь тусклый свет лампы у входа немного разгонял кромешный мрак.
Малак услышал учащенное дыхание спящей Тары. Девушка спала очень беспокойно — безусловно, ее напугало недавнее происшествие. Раньше самым сильным впечатлением для Тары было, пожалуй, жаркое из дичи, а вот теперь на смену ему пришло сражение с астральным вампиром.
Под кроватью Тары примостилась Баст. Поблескивая в темноте изумрудными зрачками, она тщательно вылизывала передние лапы. Чуткие уши зверя настороженно прислушивались к звукам, доносившимся из теса. Насколько помнил Малак, сейчас Баст была меньше, чем когда-либо, — сказывалась стареющая луна и недавнее ранение. Он знал, что Баст скоро поправится, но все же не мог не думать о том, что с ней случилось. Кому только пришло в голову совершить подобное злодеяние? Еще больше его смущало то, как внезапно Даран прервал их последний телепатический разговор. Тогда кто-то пытался проникнуть в Башню, и с тех пор Малак не получал никаких известий. Он размышлял, не стоит ли попытаться снова связаться с Башней? Последний раз он безуспешно пытался поговорить с Дараном пару часов назад.
Что-то прервало ход мыслей Малака. Через мгновение он понял: Баст перестала шевелиться. Теперь она замерла, словно изваяние, к чему-то прислушиваясь. Малак неслышно подошел к ней. Баст сердито заворчала: острый слух друга семьи уловил нечто. Потом большая кошка молнией выскочила из-под кровати Тары и, подозрительно принюхиваясь, принялась обшаривать комнату.
Малак ничего не слышал, но знал, что обмануть Баст нелегко. Он обернулся, чтобы посмотреть на Лину, и увидел, что лежавший на полу с его стороны кровати Меч возмездия требовательно мерцает. Он чувствовал, как вибрации клинка отдаются во всем теле. Возбуждение меча росло вместе с беспокойством хозяина.
Почувствовав состояние мужа, Лина разом очнулась ото сна. Она лежала неподвижно, наблюдая замерший на месте силуэт мужа. Лина с трудом сопротивлялась острому желанию вскочить с кровати, чтобы занять не столь уязвимую позицию. Теперь Меч возмездия пульсировал очень сильно, прямо умоляя хозяина взять его. Мощный призыв катаны молоточками отдавался в костях Малака.
Хотя Малак максимально напрягал слух, он все еще ничего не слышал, за исключением разве что тоскливых вздохов ветра за окном да прерывистого дыхания Тары. Больше всего Малака поразило другое: Меч возмездия всегда был готов встретиться с опасностью, но никогда еще он не вибрировал с такой силой и настойчивостью. Он буквально чувствовал, как в клинке бурлит ярость. Звездный сапфир пульсировал, наполняя комнату слабым лазурным свечением. Это свечение ритмично мерцало в такт с биением сердца Малака, создавая жутковатый стробоскопический эффект.
Внезапно комнату потряс громоподобный треск, и через окно вломилась черная фигура в доспехах. В странных голубоватых отсветах она смотрелась гротескно. Коснувшись пола, вторгнувшийся незнакомец тут же сделал перекат вперед, чтобы не стать легкой мишенью.
Внезапно очнувшись от одного ночного кошмара, чтобы тут же оказаться в самой гуще другого ужаса, Тара слабо вскрикнула. Свернувшись в клубок, она постаралась поглубже зарыться в простыни.
Малак крутнулся на месте, готовясь разобраться с непрошеным гостем, но оглушительный боевой клич заставил его замереть на месте. В ту же секунду через разбитое окно в комнату скользнула другая фигура. Малак едва не задохнулся от гнева, увидев, что второй нападавший пытается заставить Лину умолкнуть.
Он понимал, что шансов справиться с обоими у него почти нет. Перед ним возникла грузная фигура Роруха, закрыв собой все происходящее. Резко взмахнув кистью, гигант извлек из рукава кинжал. Проследив, как ловко оружие скользнуло в руку Роруха и как умело тот схватил рукоятку, Малак сообразил, что перед ним очень опытный боец на ножах.
В голове у юноши воцарилось смятение. В настоящем сражении ему доводилось участвовать крайне редко — и почти никогда — в бою, где ставкой была жизнь. А вот стоявший прямо перед ним одноглазый был настоящим убийцей, который знал свое дело. С внутренним содроганием Малак заметил страшный шрам, тянувшийся через все лицо Роруха.
Лине наконец удалось выбраться из-под скомканной постели. Она заметила, что над ней нависает чей-то силуэт: это был Коран. Он уже занес над головой меч-вакидзаси, готовясь нанести удар. Не имея никакого боевого опыта, Лина понимала, что ее шансы остаться в живых практически равны нулю. Она не представляла, как можно справиться с вооруженным убийцей, и со страхом наблюдала, как приближается к ней Коран.
Лезвие вакидзаси блеснуло вертикально вниз, кровожадно стремясь раскроить голову молодой женщины. Лине удалось метнуться влево и сделать неуклюжий перекат вперед. Губительный удар прошел мимо всего лишь в нескольких дюймах. Лина тяжело упала на спину и, несмотря на боль в животе, попыталась как можно быстрее вскочить на ноги.
А Коран взмахнул мечом, отводя лезвие назад для нового удара. Он наклонился вперед; Лина еще не успела подняться с пола. Она была спиной к Корану, но мучительно остро, до тошноты и боли в затылке ощущала, как он приближается. Вспышки голубоватого света не давали сориентироваться, да еще ко всему Лина все никак не могла восстановить дыхание.
В любом случае, времени на размышления не оставалось. Клинок Корана был готов к новой атаке. Малак боролся за свою жизнь, так что рассчитывать на его помощь не приходилось. Изо всех сит оттолкнувшись ногами, она скользнула по лакированному полу, оказавшись у стены за кроватью Тары.
Маневр оказался не слишком удачным. Ей удалось выиграть секунду-другую, но при этом она оказалась прижатой к стене без всякой надежды на спасение. Рядом с ней угрожающе рычала Баст. При ее нынешних размерах друг семьи не представляла серьезной угрозы. Коран наступал на распростершуюся на полу жертву.
Малак тоже изо всех сил сражался за жизнь. Рорух держал кинжал в отставленной назад руке, тесня мага своей широкой грудью. Описывая круги, они тяжело топтались друг напротив друга, пытаясь обнаружить малейшую брешь в обороне. Все окружающее перестало для них существовать. Малак чувствовал, как стучит в голове паническое послание Лины, но понимал, что ему сейчас нельзя упустить из виду противника — иначе погибнут оба.
Рорух заметил, что Малак не сводит глаз с лезвия за спиной и, улучив момент, внезапно нанес молниеносный удар ногой. Малак не ожидал такой прыти. Он отпрянул назад, чтобы избежать удара, направленного в солнечное сплетение. Однако ему не удалось отойти на достаточное расстояние, и Рорух, легко подавшись вперед во время движения, со всей силы послал ногу в пах противнику, От болевого шока Малак согнулся, и это его спасло — следующий удар, направленный в гортань, просвистел над головой, не причинив никакого вреда.
Скрипя зубами от страшной боли, Малак протаранил головой живот Роруха и захватил локоть руки, в которой тот держал нож. Оба тяжело повалились на пол. Возмущенно затрещали доски. Сила удара разбросала противников на несколько футов, но при этом Рорух выронил свой кинжал.
Он нащупал оружие, но Малак успел вскочить на ноги. Торопясь напасть первым, Рорух бросился вперед, выставив нож для прямого удара. Теперь Малак был готов. Ухватив запястье врага, он нанес ему мощный удар ногой в бок. Послышался тошнотворный треск ломающихся ребер. Резким движением Малак вывернул запястье одноглазого и с хрустом сломал его. Только после этого он отпустил Роруха, позволив ему без чувств упасть на пол.
Малак уже начал разворачиваться, собираясь помочь жене, но вдруг с изумлением обнаружил, что Рорух тяжело приподнимается с пола. Подготовка Черных Стражников требовала, чтобы капитан продолжал сражаться. Рорух попытался двинуть Малака в живот здоровой рукой, но реакция юного мага была быстрее. Воспользовавшись техникой нуките — «руки-копья», Малак пронзил горло одноглазого, сломав ему гортань. Когда капитан Черных Стражников упал на пол, Малак быстро опустился на колени и, схватив голову поверженного врага, резко повернул ее, сломав шейные позвонки.
Малак на мгновение задержал взгляд на кошмарном деле собственных рук и тут же обернулся к Лине. Она была очень далеко, в другом конце комнаты. Жена отчаянно нуждалась в помощи: вакидзаси Корана уже вознесся над головой, изготовившись к последнему, смертельному удару.
От ужаса Малак вскрикнул. Он понимал, что не успеет спасти любимую. Когда лезвие меча в лазурных отблесках метнулось вниз, в глазах Лины вспыхнула паника. Она подняла кверху руки, словно пытаясь защитить себя; на лице Лины появилось выражение напряженной сосредоточенности.
И тут ошеломленный Малак увидел, как из ладоней жены вырвалась фиолетовая молния! Комок энергии ударил в нападающего Корана, отбросив его на добрый десяток футов к противоположной стене. Огонь буквально поглотил Черного Стражника, оставив от него лишь обуглившуюся плоть. Когда тело Корана шлепнулось о стену, магическое пламя исчезло. У стены осталась лежать лишь бесформенная, дымящаяся куча, от которой несло паленой свиньей.
Торопясь к жене, Малак в два прыжка преодолел комнату. Пепельно-серое лицо Лины выглядело совершенно истощенным: она израсходовала на эту вспышку почти всю свою энергию. Лина дышала слабо и прерывисто; тело сотрясалось в мелких конвульсиях. Малак крепко обнял жену, все еще не веря в происшедшее: до этого он никогда не видел такого. Теперь, когда влияние Галана исчезло, исчезли всякие препятствия к использованию магической силы для любых целей.
Ослабевшая Лина доверчиво прижалась к мужу. Вдруг Малак заметил, что Меч возмездия не перестал настойчиво мерцать — более того, его сияние даже усилилось. Малак с содроганием вспомнил прошлые случаи, когда меч сверкал столь же активно; припомнил он и другое: так натренировать наемных убийц мог лишь один человек — Детен. Меч возмездия вел себя так лишь в непосредственной близости от Лишающего жизни — оба клинка ненавидели друг друга так же, как и их хозяева.
Из горницы послышался треск и следом за ним — крик. Мгновение спустя дверь разом слетела с петель и в комнату влетело тело Кейна. Следом за ним внутрь шагнула фигура в черном. Чтобы пройти через разрушенный вход, фигуре пришлось пригнуться. На боку вошедшего висел Лишающий жизни. Головка меча изливала вокруг мощные языки багрового свечения. Красные отсветы ударились о чистое голубое сияние Меча возмездия; посыпались снопы искр, и в воздухе образовалась вязкая пурпурная пелена. Багровые и голубые лучи ожесточенно сталкивались, стремясь уничтожить друг друга в решительной спирали астрального сражения.
Малак вскочил на ноги, чтобы не дать приблизиться своему кармическому брату-близнецу. Оба стояли неподвижно, внимательно изучая друг друга в искристых вспышках астральной пиротехники. Хотя в течение многих жизней их физические пути не пересекались, в остальном между ними существовала тесная связь.
—Малак, — в низком голосе Детена слышалось презрение, — уступи дорогу, малыш. У меня есть дело к этой девчушке.
Пристальный взгляд брата Малак выдержать не смог. Темная, бездушная пропасть глаз Детена испугала его; брызжущая из зрачков неуязвимая, грубая сила казалась неодолимой. Внезапно Малак почувствовал себя хрупким и ничтожным. Сердце гулко застучало в барабанные перепонки, во рту все пересохло.
—Только через мой труп, брат, — голос Малака слегка дрожал от бурлившего в крови предвкушения битвы.
—Об этом не беспокойся, малыш, — покровительственно и зловеще улыбнулся Детен, ступив вперед.
Малак был вынужден начать атаку. Он взлетел в воздух, чтобы нанести смертельный удар прямой ногой, целясь пониже грудины, прямо в мечевидный отросток. Но Детен лишь невозмутимо скользнул в сторону. Раскрытой ладонью и пяткой он мощно ударил Малака в челюсть. Жуткий треск — и Малак отлетел прочь, упав на спину. Он еще пытался удержать осколки сознания, но громадная фигура Детена уже склонилась над ним.
Заметив, что брат все еще в сознании, Детен удивленно приподнял бровь и изо всей силы ударил Малака каблуком сапога в лоб, довершив расправу.
Затем Черный Мастер извлек Лишающий жизни. Клинок почти самостоятельно опустился острием вниз, готовясь пронзить сердце Малака. Но прежде чем нанести удар, Детен обвел взглядом комнату. Вид мертвого Роруха заставил его нахмуриться. На мгновение — на краткий миг! — во взгляде Детена проскользнула смесь изумления и сожаления.
Затем он заметил Лину. Безвольно обмякшая от истощения фигура жены Малака вызвала в Детене прилив бурной ярости. Он тут же вспомнил женщину, которую знавал несколько жизней тому назад, и ярость сменилась чувством вины. Внешне они были почти непохожи — сходство крылось в глазах Лины. Глубина этих карих звездочек слишком сильно напомнила ему об Ане.
Детен застыл в нерешительности, разглядывая потерявшего сознание брата. Лишающий жизни настойчиво гудел, призывая хозяина продолжить кровавый пир. Но Черный Мастер лишь облизнул пересохшие губы, сам удивляясь своему колебанию. Наконец, он выругался и зло воткнул меч обратно в ножны. Лишающий жизни лишь гневно завибрировал в ответ.
Еще раз глянув на Лину, он подошел к кровати Тары и отшвырнул простыни. Девушка истерически взвизгнула. Не обращая ни на что внимания, Детен ухватил Тару за длинные волосы. Эта ничтожная, ничего не значащая жизнь была нужна ему.
В последний раз бросив на Лину вопросительный взгляд, Детен устремился прочь из комнаты.

 

[Unagdomed]

Вселенная находится в равновесии, поэтому тот, кто его не имеет, даже если сила его не больше, чем у перышка, способен перевернуть Вселенную.
— Алистер Кроули, «Книга лжи»
Эния
Область Локхи
Заколдованный лес
Семеро Черных Адептов следовали за Мастером. Небольшой отряд пробирался по тропинке древнего леса, огненные языки факелов отбрасывали багровые блики вокруг, танцевали на черных, как сама смерть, капюшонах, под которыми Адепты скрывали свои лица.
Детен скользил по слежавшейся опавшей листве с убийственной целеустремленностью. Там, где он проходил, ночной лес моментально замирал; казалось, что даже деревья в страхе и отвращении отшатываются от него. Его не достигали мелкие капли моросящего дождя, ветер и пыль никогда не касались его одежд. Детен достиг высшей силы — теперь уже не было никого, кто мог бы противостоять его воле. Пока еще непобежденным оставался лишь Кронзон, — но даже Он приходил в трепет от могущества Черного Мастера.
Следом за ним шествовали два Адепта: они несли всхлипывавшую Тару. Девушка в страхе пыталась вырваться. Лицо у нее покраснело, глаза опухли от нескончаемого потока слез. Светлые волосы были спутаны и грязны, ночная рубашка из дешевенького сатина висела клочьями. Над ней не надругались — нет, это было бы последнее, что мог бы разрешить Черный Мастер.
Тара отчаянно позвала на помощь, и в лесную даль покатилась беспокойная дрожь отчаяния. Обезумев от происходящего, она снова забилась в истерике, совсем не отдавая себе отчета в том, что от человеческого жилья их отделяли уже многие мили. Секкра — Адепт, который поддерживал ее справа, — грубо тряхнул девушку и с сальным хохотом впился свободной рукой ей в грудь. Тара взвизгнула, отчаянно пытаясь вырваться. Секкра выругался и наотмашь ударил ее по лицу. В уголке рта пленницы появилась кровь.
Детен внезапно остановился; остальные Адепты тоже замерли. Черный Мастер развернулся к ученику, и Секкра окаменел от ужаса. В глазах Детена не было злости — никто из живущих не видел Детена в гневе, — но ледяной пронизывающий взгляд таил в себе опасность гораздо большую, чем любая открытая угроза.
Неуловимым движением Детен ударил проштрафившегося Адепта тыльной стороной ладони по лицу, и стражник с треском улетел в кусты. Затем Детен подошел к Таре. Завидев Черного Мастера, перепуганная девушка скорчилась и замерла.
Черный Мастер осторожно осмотрел ее лицо. Тара отводила глаза, стараясь избежать его пронзительного взгляда, от которого по всему телу шла гусиная кожа. Детен осторожно взял пленницу за подбородок, впрочем, не сильно, как раз так, чтобы она не могла вырваться. По лицу Детена скользнула едва заметая успокаивающая улыбка, но Тара была слишком напугана, чтобы заметить это.
Он относился к девушке с легким умилением, но в глазах светилась настоящая симпатия. Как бы Детен хотел показать ей всю убогость ее существования! Ведь жизнь Тары всегда — да впрочем, и сейчас — была лишь цепью боли и страданий. Как и многие другие, она находилась в постоянном плену такого множества обстоятельств, что никогда не чувствовала себя полностью свободной. Она жила, словно автомат, механически реагируя на изменения вокруг себя, ни разу не испытав настоящего счастья. То же самое происходило и с другими людьми, с другими планами бытия. Даже смерть не приносила облегчения, ибо тут же вмешивались законы реинкарнации. Только Черная Школа знала, как навсегда избавиться от этой боли.
Чувствуя, что пальцы Детена клещами обхватили ее подбородок, Тара была вынуждена встретиться взглядом со своим похитителем. В первый раз она ясно рассмотрела его лицо. В багровых отсветах факела просматривалась зловещая сетка грубых, глубоких шрамов. Глаза были черными, нечеловеческими — или сверхчеловеческими. Непроницаемые пропасти зрачков казались порталами, открывающими доступ в измерения бесконечного величия и кошмарного мрака.
Детен, в свою очередь, сосредоточился на глубине глаз девушки. Своим взглядом он проницал ее голову насквозь. Черный Мастер внимательно изучил разум жертвы и нашел его презренно убогим. Воля Тары была невероятно слабой. Откинувшись назад, пленница затравленно глядела на Черного Мастера, чувствуя, что не может разрушить этот страшный мост между глазами. В конце концов загипнотизированная Тара безвольно обмякла прямо в руках Детена.
Тогда Черный Мастер изменил направление телепатической связи и открыл пленнице свое нутро. В Тару хлынули неисчислимые страдания и образы существ, настолько страшные, что их невозможно было описать. Глаза девушки расширились от ужаса. Она забилась, пытаясь оттолкнуть Черного Адепта. Тело Тары изогнулось в спазматических конвульсиях, рот сам собой задвигался, словно у вынутой из воды рыбы. Она попыталась вскрикнуть, ко онемевшее горло не подчинилось. Внезапно глаза девушки закатились, и она лишилась чувств в мощных объятиях Детена.
Он провел рукой по длинным волосам Тары и печально усмехнулся.
— Спи, дитя мое, скоро ужасы жизни останутся для тебя позади...
Эти слова совсем не шли к его грубому, хриплому голосу.
Затем Детен резко отвернулся, и подоспевший Бэл успел подхватить девушку. Стражник не обратил внимания на Секкру тот поднялся с земли с огромным багровым отпечатком пятерни на щеке.
Несмотря на моросящий дождь, процессия двинулась вперед. Они прошли еще несколько миль, подчиняясь уверенному шагу Детена. Черный Мастер не знал усталости и не считался с тем, что другим может потребоваться передышка: Адепт, лишенный выносливости, был недостоин своего звания.
Тропа была древней. Хотя вот уже много веков по ней не ступала нога человека, лесная поросль выказывала своеобразное уважение к проложенному пути: трава не осмеливалась затягивать тропу.
Постепенно лес начал редеть. Это продолжалось около полумили. Наконец чаща уступила место тому, что в более удобную погоду могло показаться прекрасной равниной. Отряд спустился в большую впадину правильной овальной формы. На фоне серо-черного мрака впереди выступали силуэты нескольких внушительных предметов, стоявших посередине равнины.
Когда группа подошла поближе, отсветы факелов выхватили из тьмы очертания гигантских мегалитов. Природа этих сооружений не вызывала никаких сомнений. Громадные камни гордо высились в ночи; своими размерами и возрастом они могли внушить священный трепет самому великому Адепту.
Мегалиты образовывали концентрические круги. Внешний круг состоял из Двенадцати, каждый из которых соответствовал определенному знаку Зодиака. В среднем кругу было Семь, связанных со священными планетами. Наконец, во внутреннем кругу располагались три Матери, они соответствовали основополагающим стихиям огня, воды и воздуха. Сочетание этих стихий порождало четвертую — землю.
Все мегалиты были одинаковыми: двенадцать футов высотой, шесть футов в диаметре, с гладкой, как стекло, поверхностью, напоминающей узором черный мрамор. Они пульсировали ровно, гулко и ритмично, так что казалось, будто здесь бьется сердце самой Вселенной.
Без лишнего шума Черные Адепты заняли каждый свое место у Семи камней. Детен уложил плененную девушку на алтарный камень, горизонтально врытый в землю. Форма алтаря идеально подходила для тела человека. В древние времена эти камни использовали для лечения больных, но даже тогда, много веков назад, природа и цель создания этого каменного ансамбля были забыты.
Вокруг лишенного сознания тела Тары Детен расставил девять пурпурных свечей. Их пламя робко трепетало на ветру, морщась от легких дождевых капель. Поверх Тары Черный Мастер возложил огромный лунный камень, нежно-кремовая поверхность которого была испещрена прожилками лавандового цвета. Он подал знак двум Адептам установить курильницы для благовоний, и вскоре воздух наполнился ароматом жасмина.
Детен чувствовал, как из внутреннего круга истекает сила камней. Мегалиты соединялись между собой мощными линиями магнетической силы. Каждый из камней имел магическую связь с остальными, причем эти связи изменялись в соответствии с изменениями природных сил Вселенной, из которых мегалиты черпали свою энергию. Детен знал, что его ритуал удастся только в Розовом круге, потому что ему была нужна естественная связь с остальными планами существования.
Он ощутил атмосферу ночи и подавил в себе дрожь. Теперь Темная Луна висела прямо над Розовым кругом. Вместе с отсутствием Галана это значило лишь одно: сейчас план Энии был нестабилен как никогда. Время было неподходящим для любых действий, за исключением разве что черной магии в самом опасном ее виде, какой только можно было представить. В этот раз холод ночи был особенно пронизывающим, а резкие порывы ветра несли с собой нечто зловещее. Детен чувствовал, что силы тьмы собираются вокруг него, выжидая в предвкушении.
Лилит, Королева Ночи. Это была сила, которую не в состоянии постигнуть ни один смертный. Свободное, безграничное проявление этой силы должно было несомненно пробудить от вековечного забытья главного противника Лилит — архангела Гавриила. Последствия этого были бы непредсказуемы. Вне зависимости от исхода битва оказалась бы катастрофической. В одном можно было не сомневаться: в результате этого побоища и Энию, и Иесод почти наверняка ожидало уничтожение, а возникший дисбаланс разрушил бы Древо Жизни и, вместе с ним, — Вселенную.
Детен закрыл глаза и, подав знак остальным молчать, начал настраиваться на окружающее. Он почувствовал ледяной холодок по всему телу, когда в него со всех сторон ринулись силы тьмы. Граница совсем ослабла, так что приближение этих тварей становилось почти физически осязаемым. На мгновение в мозгу Детена мелькнуло беспокойство, но Черный Мастер быстро избавился от докучливой мысли и горько усмехнулся про себя. Стоит ли переживать из-за незначительных осложнений, если он задумал уничтожение целой Вселенной?
Детен развернулся к Бэлу и приказал:
—Начинай запрещающий обряд.
Бэл послал трех Адептов занять места в северном, южном и западном секторах внешнего круга, а сам встал на востоке, отвернувшись от круга. Из-под накидки он извлек какой-то предмет, завернутый в кусок белой хлопковой ткани, и осторожно развернул его.
То был покрытый искусной резьбой кинжал из необыкновенной стали. На рукоятке ярко-красного цвета изумрудно сверкали иудейские имена и символы. Казалось, будто рукоятка и символы постоянно меняются цветами. Бэл принялся чертить кинжалом знак пентаграммы. Он заполнил пентаграмму глубоким сине-фиолетовым цветом с мерцавшими в нем золотыми огненными язычками. Стражник взялся чертить знак от левого бедра, так что пентаграмма получилась большая, почти с него высотой. Бэл отлично владел визуализацией, и вскоре пентаграмма стала видимой и для других Адептов.
Готовый символ замерцал перед Бэлом. Глубоко вдохнув, стражник с силой погрузил обе руки в центр пентаграммы, ступил вперед левой ногой и мощно выдохнул, наполнив символ своей энергией. Затем он вновь принял естественную позу и, вынув кинжал, воткнул лезвие в самое сердце нарисованного знака. Бэл двинулся в сторону внешнего круга, в высоко поднятой руке он держал кинжал, и острие заряженного клинка оставляло за собой в воздухе ослепительную белую линию эфирной энергии. Достигнув южной части круга, он опустил кинжал и передал его следующему Адепту. Второй черный маг также начертил пентаграмму с центром в точке, где закончилась проведенная Бэлом горизонтальная линия энергии. По завершении он зарядил пентаграмму, как это делал Бэл, и провел в воздухе линию до следующего Черного Адепта. Вскоре весь ансамбль мегалитов был отделен от остального мира белой сияющей границей, с четырех сторон укрепленной пылавшими синими пентаграммами.
Покончив с этим, четверо магов вернулись на свои места. Детен пересек средний круг и встал подле камня, посвященного Марсу. По его сигналу остальные черные маги легли наземь, каждый касался ступнями одного из Семи.
Детен вытолкнул из чакры солнечного сплетения астральное вещество, и оно поднялось на шесть футов над его телом. Он придал веществу точную форму своей физической оболочки. Теперь астральный двойник парил горизонтально в воздухе лицом к Детену. Усилием воли Черный Мастер переместил в двойника и свое сознание.
То же проделали и остальные маги. Через минуту каждый Адепт, на этот раз в астральной форме, присоединился к собственному физическому телу у Семи.
Детен отдал своему намерению приказание начинать:
—Гекас, гекас, эсте 6ебелой!
При этих словах вся долина замерла в ожидании.
Черный Мастер начал нараспев произносить заклинания, сначала медленно, но постепенно ускоряя темп и силу голоса. Он говорил на енохианском языке — наиболее древнем языке арканов, который только был известен человеку. Психический тон окружающего тут же изменился. В нужное время к наставнику присоединились и другие Черные Адепты. Пение становилось все более громким и призывным. Через несколько минут эхо распева мощными волнами покатилось по долине, то ритмично усиливаясь, то слабея.
Весь план замер, взволнованно ожидая конца ритуала. Выложившись в последнем отчаянном порыве, умолк ветер; даже дождь перестал упрямо моросить, будто его и не было. Не было слышно ни одного звука — лишь нескончаемое пение черных магов. Их голоса уже достигли невероятной высоты и силы, но продолжали возвышаться. Теперь пение вибрировало по всей земле, потрясая ее до самых недр, и маги чувствовали, как под ногами у них эхо прокатывает свои зябкие волны.
Мысленным взором Детен представил перевернутую пентаграмму над телом Тары. Она мощно сверкала зловещими голубыми отблесками, набираясь силы от пения. По мере того как остальные Адепты прибавляли свою магическую энергию, пентаграмма становилась все ярче. Напряженность в воздухе достигла пика. Энергия пульсировала в атмосфере с такой мощью, что было трудно дышать. Постепенно воздух начал светиться, переливаясь всеми цветами радуги. Теперь присутствие неодолимой силы зла уже было очевидным: Детен ощущал ее в виде огромного давления, наступавшего со всех сторон.
Тогда он подал знак прекратить пение. Над равниной воцарилась тишина. В воздухе витали искры — барьер, отделявший Невидимое, значительно ослаб,
Детен на мгновение сделал паузу, чтобы перевести дыхание, потом воздел руки к небесам. Ночной свод уже очистился от туч и переливался пурпурными отсветами.
И вот Черный Мастер мощно пророкотал:
— Мы вызываем из глубин Клиппот Царицу Ночи! Мы, чистые сердцем и душой, поем хвалу Царице Демонов! Явись перед нами во всей своей силе, положи конец жалким мольбам этого мира! Явись перед нами и с радостью уничтожь нас!
Разряд всепроникающей энергии расколол воздух. Во внутреннем круге мегалитов хаотично забушевали невиданные смерчи. Атмосфера ожидания настолько сгустилась, что дышать стало невозможно. Под влиянием исходивших от внутреннего круга волн мрака астральное тело Детена сжалось. Лицо Черного Мастера скривилось в гримасе: теперь пути назад не было.
Он посмотрел на алтарь, где лежала так и не очнувшаяся Тара, и громко возвестил:
— Мы предлагаем тебе жизнь девственницы, дабы облегчить твое проявление!
Тут над телом девушки возникло черное пульсирующее облако. Быстро увеличиваясь в размерах, облако начало выворачиваться наизнанку. Вокруг распространилось ужасное зловоние. Невыносимый пронизывающий холод сковал члены собравшихся Адептов. Облако опустилось на алтарь, обволакивая тело жертвы. На долю секунды к Таре вернулось сознание; широко раскрыв глаза, несчастная успела испустить одинокий пронзительный крик прежде, чем мрак поглотил ее без остатка...
Детен пристально, словно одержимый, наблюдал за происходящим, и в глазах его мерцала такая же тьма, как та, что сейчас клубилась на алтаре. Внезапно могучий рев потряс древние мегалиты, и сгустившийся мрак засветился. Один из Черных Адептов взвизгнул и в ужасе бросился бежать; другие не замедлили последовать за ним в безумной попытке спасти свои жизни. Даже Бэл рухнул на колени, чувствуя, что не в состоянии сопротивляться накатывающимся волнам темной силы. Устоял только Детен — Черный Мастер раскинул руки, готовясь обнять явление.
Свечение усилилось; оно становилось все ярче и ярче, так что глаза уже не могли выдержать этого света. Вспышка!
Высвободившаяся сила тьмы в мгновение ока разбила на атомы физические и астральные тела Адептов. Эхо катастрофического взрыва распространилось на сотни миль вокруг, ударная волна едва не расколола план на куски.
Но Эния все же выстояла. Сила зла так и не смогла разрушить древнюю печать внешнего круга.
Воздух затрясся от полного ярости и ужаса нечеловеческого рева. Это очнулась от сна потревоженная Лилит — Царица Ночи.

 

[Unagdomed]

Во мне заключена вся мощь магии. Я — единственный, кто способен путешествовать с силой, не забыв собственного имени. Я — Вчера, имя мое — «Ясновидящий Миллионов Лет». Я могу путешествовать тропами вместе с теми, кто влияет на самих богов.
— «Египетская Книга Мертвых»
Эния
Область Локхи
Деревня Оуклен
Лина сидела на полу спальни, баюкая в руках голову Малака. С момента ухода Детена прошло пять часов, но ее муж все еще не пришел в сознание. Да и сама она не оправилась от истощения после боя, понимая, что вряд ли способна чем-то реально помочь Малаку.
В доме было тихо, если не считать не прекращавшихся всхлипываний Дженни, которые доносились из соседней комнаты. Бедная женщина в одночасье лишилась дочери, на ее глазах убили сына Кейна, а Гэл лежал без чувств с раскроенным черепом. Двое Белых Адептов непостижимым образом разрушили ее мир. Теперь Дженни отрешенно сидела, даже не сознавая, отчего рыдает.
Ноги Лины затекли и сильно болели, но она не пошевельнулась, боясь причинить Малаку дополнительные страдания. Она была почти уверена, что голова супруга не слишком пострадала, только вот челюсть невероятно распухла и отек продолжал увеличиваться. Лине оставалось только надеяться, что кость осталась целой.
Отсутствующим взглядом она обвела изуродованную комнату. Внезапно ее одолело такое острое чувство жалости к себе, что ей пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не поддаться ему. Как это все несправедливо! Она просто не могла понять, отчего происходят такие ужасные вещи. Разум наполнялся яростью, и желание отомстить темной волной наполняло всю душу Лины.
Внезапно она осознала, что чувствует какие-то странные ритмичные колебания в астрале. Она резко обрубила это ощущение — довольно с нее впечатлений этой ночи. Гневный взгляд сам собой остановился на неподвижных телах Черных Стражников — ненависть искала цель.
И тут Малак застонал, изогнувшись от боли. Лина вздрогнула от неожиданности. Веки мужа затрепетали и понемногу открылись, все еще бессмысленный взгляд уставился в лицо жены. Он поднял руку, попытался дотронуться до распухшей челюсти — и тут же отдернул ее, скривившись от острой пульсирующей боли.
Лина осторожно помогла ему сесть и, глядя, как муж осторожно потирает затылок, постаралась определить, нет ли признаков сотрясения.
—Ты хоть помнишь, что произошло? — спросила она. Малак поднял глаза к потолку, пытаясь вспомнить перипетии недавнего сражения. Вздохнув, он кивнул головой, и его лицо исказилось от боли и пережитого ужаса.
— Где Детен? — хрипло выдохнул он.
— Ушел.
— Тара?
— Он забрал ее с собой.
Некоторое время оба молчали. Малак в это время, постанывая от мучительной боли в челюсти, пытался разобраться в ситуации. Говорить было нестерпимо больно, но, судя по ощущениям, через несколько дней отек должен был пройти.
Молодой белый маг был зол на себя: в начале поединка с Детеном он замешкался, да и вообще, умение брата оказалось гораздо выше. Тогда, много веков тому назад, Галан учил боевым искусствам обоих братьев, и Малак оказался более одаренным учеником. Однако Детен, благодаря многим десятилетиям упорных тренировок, довел свое мастерство до невиданного совершенства, и теперь Малаку было трудно поверить, что человек способен развить в себе такую силу, такую скорость движений. Он знал, что столь же настойчиво брат развивал и свои магические способности.
Единственное, что утешало Малака, — то, что Лина не пострадала, хотя и сильно истощила себя. Внезапно он ощутил нечто странное.
—Что это за шум? — спросил он у жены.
Лина нахмурилась: она ничего не слышала. Немного поразмыслив, она поняла, что мужа беспокоят те самые ритмичные волны астрала, которые она почувствовала раньше. Теперь колебания были гораздо более сильными, их амплитуда неизменно нарастала. Приглушенный тембр таил в себе неясную угрозу.
—Напоминает пение, — сказала она.
Малак мотнул головой и тут же скорчился от боли:
—Еще и Тару похитили...
Оба как-то вдруг остро осознали значение похищения девушки — существовала лишь одна причина, по которой она могла понадобиться Детену. Тара жила здесь, вдалеке от настоящей цивилизации, и ее непорочность не вызывала никаких сомнений.
— Такая жертва умилостивления приносится только в ритуалах, посвященных дьяволу! — воскликнула она.
— А как ты думаешь, какой еще ритуал может понадобиться Детену в такое время? — бросил Малак.
—Но чего он хочет добиться? Существа из Клиппот могут сделать немногим больше того, что может он!
Тембр пения достиг истерических ноток. Звуки определенно доносились из самой глубины леса.
—Он находится в Розовом кругу, — внезапно произнес Малак. — Он задумал что-то очень серьезное.
Заставив себя подняться с пола, Малак подошел к разбитому окну. Дождь перестал, и ночное небо уже очистилось от туч. Сквозь черные руки деревьев ярко светила луна, вот только свет ее этой ночью был холодным, враждебным. Далеко над вершинами деревьев трепетал пурпурный занавес. Соображая, что же необычного было в этой ночи, Малак было заколебался, но почти сразу же понял причину: над Энией нависла Темная Луна, видимая лишь по обрамлявшим черный диск звездам.
Тогда он вскочил как безумный. Глаза горели от гнева и страха, с губ слетело одно-единственное слово:
—Лилит!
Малак почувствовал дрожь, когда внушавшее трепет имя слетело с его губ.
Лина побледнела.
—Нет! Он не может поступить... так! — попыталась выкрикнуть она, но мгновенное осознание правды низвело голос до испуганного шепота.
Пение прекратилось, вместо него мир объяло тяжелое, вязкое напряжение. Маги переглянулись, не веря своим ушам, но все же попытались представить последствия подобного ритуала. В следующую секунду они отказались верить мыслям собственного разума — последствия явно были слишком далекоидущими.
Малак обернулся, чтобы снова поглядеть в окно. Разум его бурлил от ярости. Он знал, что не сможет нарушить замысел Детена: до Розового круга было больше десяти миль.
Тут он почувствовал кошмарную боль в области солнечного сплетения; вместе с ней возникло невыносимое напряжение, от которого застонал весь план Энии. Особенно поразила Малака до странности яркая вспышка в лесу. Ослепительное облако ширилось, поглощая все на своем пути.
—Ложись! — прокричал он.
Однако времени на то, чтобы среагировать, уже не было. Налетевшая взрывная волна сбила Малака с ног и едва не разорвала ему барабанные перепонки. Утлый домишко разлетелся на мириады щенок. Стена света ширилась, по дороге вырывая с корнем деревья.
Оглушенный Малак несколько секунд лежал неподвижно. Голова раскалывалась от звона в ушах. Малак тяжело закашлялся желчью. Первая мысль была о жене. Он оттолкнул прочь заваливший его почти невесомый хлам и поскорее бросился на поиски.
Волноваться не стоило: Лина уже сама поднималась из-под обломков.
—Ты как, в порядке? — спросил он, поддерживая ее под локоть.
Лина бессмысленно покачала головой и указала на что-то позади мужа.
Малак обернулся — и увидел самую жуткую картину в своей жизни. Впереди, насколько хватал глаз, тянулся поваленный, изуродованный лес. В эпицентре взрыва бешено вращалась огромная астральная воронка, на многие мили заливая все вокруг неверным зеленоватым сиянием. Жуткий смерч лениво колыхался в воздухе; он навис над планом Энии, казавшимся теперь очень маленьким.
Малак и Лина в страхе глядели на происходящее, чувствуя себя ничтожными пылинками в океане.
Когда Малак и Лина подобрались к своей цели на расстояние прямого взгляда, утро уже было в самом разгаре. Перед ними тянулась вдаль долина Розового круга.
Прежде чем продолжить свой путь, Адепты присели на выкорчеванные обезглавленные стволы, чтобы немного передохнуть. После прошлой ночи оба были слишком слабы, и пеший поход в такую даль показался супругам слишком тяжелым. Гемму и Ворона убило ударной волной.
Они в ужасе наблюдали, как высоко над головами неспешно вращается гигантская спираль, идущая против часовой стрелки. От воронки исходило мощное мерцание, отчего воздух был полон сверхъестественного зеленого света. Оба Адепта понимали: они поставили себе задачу, для выполнения которой не хватит совместных усилий даже десятков таких, как они.
Малак взглянул на жену:
—Готова?
Лина было отрицательно замотала головой, но тут же решительно поднялась. Она не видела смысла оттягивать неизбежное. Лицо молодой женщины все еще хранило смертельную бледность после того расхода энергии, когда Лина была вынуждена обороняться от Корана, ноги подкашивались от слабости, — но ее лицо светилось решимостью. Оба понимали: если не разрешить стоящую перед ними сейчас проблему, то последствия для Энии будут самыми печальными. Ни Малаку, ни Лине не удалось связаться с Небесной Башней, так что было ясно — помощи оттуда ждать не стоит.
—Пойдем, — торжественно объявила Лина. Малак обнял же ну, осторожно прижался к ней щекой. Выглядел он, пожалуй, не лучше Лины: челюсть за ночь ужасно распухла, и любая попытка пошевелить ею вызывала сильную боль, Багровый отек на лице не оставлял никакого сомнения в состоянии Малака.
Крепко взявшись за руки, они зашагали навстречу великой буре, и сине-фиолетовые разряды молний сверкали над их головами.
Когда они подошли к внешнему краю воронки, Малак отошел от Лины и выхватил из ножен свой Меч возмездия. Зеленоватый туман с отвращением сжался. Катана требовательно мерцала, голубой молнией рассекая воздух. Установив острие клинка перед левым бедром, Малак принялся чертить запрещающую пентаграмму. Готово! Символ запульсировал плотным синим сиянием, напоминающим искры на лезвии меча.
Стена смерча с ворчанием расступилась, и внутри нее образовался туннель, через который могли пройти двое. Малак обернулся к Лине:
— Ты готова?
Чувствуя, как его охватывает неуверенность, он мысленно задал себе тот же вопрос.
Жена кивнула и ступила вперед, чтобы присоединиться к нему. Они двинулись навстречу круговерти астральных сил. Вращающаяся воронка тут же сомкнулась у них за спиной. Белые маги очутились внутри прозрачного безопасного пузырька, снаружи которого бурлила гибельная энергия. Двигаясь вперед, они заметили, что все живое в долине уничтожено, нет даже стебелька травы. Земля была покрыта толстым, в несколько дюймов толщиной, слоем жирного пепла, напоминавшего графит. Пепел распространял вокруг тяжелый запах мокрой псины. Малака и Лину сопровождали неопределенные формы и дьявольский гогот, однако проявления зла не решались проникнуть в очищенную зону возле Меча возмездия.
Через несколько минут в поле зрения показались угрожающие глыбы мегалитов. Адепты подошли поближе — и поняли, в чем заключался истинный ужас происходящего: внутри Розового круга пульсировала, дышала ожившая Тьма, теплая и влажная наощупь. В нос бросился удушливый серный смрад; кожа горела от ядовитых испарений. Они остановились в нескольких футах от внешнего периметра, чтобы понаблюдать.
Внезапно непрошеных гостей заметили, и воздух раскололся от пронизывающего визга. То был звук ужасной агонии, в которой корчились лишенные разума существа. О природе этих тварей можно было судить уже по их нечеловеческим голосам — существа находили удовольствие лишь в разрушении да причинении боли другому. Такой какофонии хватило бы, чтобы тут же сделать нормального человека помешанным, но два Белых Адепта устояли.
Искаженные лица демонов скалились на них, бездумно бросаясь на невидимый барьер. Было понятно, что барьер долго не выдержит — он вспыхивал при каждом столкновении — и, если он разрушится полностью, это принесет неисчислимые беды.
На краю внешнего круга вещества астральной воронки не было
—Это был самый центр урагана. Лине удалось отделиться от защитной сферы Меча возмездия и обойти круг по периметру. Она встала напротив Малака. Маги призадумались: каким же образом можно угомонить этот гигантский энергетический смерч?
Вскоре они обнаружили, что именно способствует черному урагану — посередине внутреннего круга все еще лежало безжизненное тело Тары. Малак сразу узнал хрупкую фигурку девушки. Окруженная слабым сиянием, она как бы излучала вокруг силу Тьмы. В гневе и огорчении Малак склонил голову; его терзала мысль о том, что кому-то понадобилось вот так надругаться над невинной юностью.
Зато теперь Малак уже не сомневался в источнике психомагнетической связи. Единственный способ обезвредить насильно совершенное жертвоприношение заключался в том, чтобы заместить его добровольным пожертвованием. Правда, сама идея этого была Малаку ненавистна. У Тары отняли только ее физическую жизнь, но добровольное самопожертвование обречет на вечное проклятие его душу. Один-единственный шаг внутрь круга превратится в дорогу в Ад, откуда нет возвращения. Спастись из преисподней не под силу никому.
В любом случае, темная сила не может не принять подобную жертву. Свободная воля каждого человека дает ему возможность сознательно принести себя в жертву.
Малак вгляделся в самую сердцевину Тьмы — она насмехалась над ним, излучая неодолимую силу зла. Самый сильный страх, которого он еще ни разу в жизни не испытывал, пригвоздил Малака к месту. Этот страх был тем более мучителен, что Малак сознавал: без добровольной жертвы весь энийский план не просуществует и часа.
Он взглянул на жену, пытаясь увидеть, понимает ли она весь масштаб стоявшей перед ними задачи. Судя по лицу Лины, она знала все не хуже Малака; но в ее глазах было и нечто другое, чего муж сразу не распознал: готовность.
Осознав намерение Лины, Малак остолбенел, словно получил удар в солнечное сплетение. Затем пронзительно вскрикнул, рванулся к ней... В то же мгновение жена телепатически коснулась его разума последним поцелуем: «Прощай, Малак!»
Поток ее чувств охватил Малака. Любовь Лины была беспредельной — и таким же бескрайним был страх перед следующим, последним шагом в ее жизни.
Сильно побледнев, пошатываясь на подгибающихся от слабости ногах, Лина скрестила руки на груди и быстро прошептала кармический обет принесения себя в жертву, обет, от которого уже не отказаться. В следующее мгновение она упала вперед, сквозь границу внутреннего круга.
Тьма с жадностью поглотила ее, высасывая остатки жизненной силы. Сильный холод охватил тело Лины — лишенная энергии кровь не могла ее согреть. Молодая женщина испустила истошный вопль, когда тысячи невидимых когтей вонзились в ее кожу, в куски разрывая плоть, выхватывая внутренности. В следующую секунду челюсти сжались, раздробив тело и душу Лины на мириады осколков.
Внешняя граница озарилась слепящим белым сиянием. Прогремел взрыв. Он разом швырнул все содержимое круга обратно в Клиппот. Когда Малак тяжело шлепнулся на спину в десятке футов от круга, его обгоревшие волосы и одежда все еще дымились. Не обращая внимания на ожоги, он тут же вскочил на ноги.
Лина была в ловушке Ада. Ради любимого она добровольно отдала в рабство собственную душу и теперь находилась в полной власти демонических сил. Целая вечность пройдет, прежде чем она получит надежду на спасение.
Вся боль души Малака вышла наружу в агонизирующем крике, который яростным эхом пронесся над опустошенным лесом, пронизав все десять планов бытия.

 

[Unagdomed]

Плыви с тем, что может произойти, дай свободу своему разуму; оставайся в центре приятия того, что делаешь. В этом — высшая цель.
— Даосский философ Чжуан-цзы
Эния
Тенийская область
Небесная Башня
В огромном камине отчаянно боролся за жизнь угасающий костерок. Малак сидел в огромном кресле. Он подсел как можно ближе к чахлым язычкам огня, почти не дававшим тепла измученному телу. Спутанные, грязные волосы и борода, бледное, нездоровое лицо... Запавшие глаза без всякого интереса уставились куда-то в бесконечность. Малак был одет в драную и тяжелую пурпурную одежду, давно нуждавшуюся в стирке. Вот уже неделю он не мылся и не переодевался.
Позади уходил во тьму разрушенный зал Башни. Безжизненные тела усеяли огромный стол и деревянный пол, распространяя повсюду смрад разлагающейся плоти. Это были ученики — в свое время Малак знавал их — и еще неофиты, много лет искренне занимавшиеся магией, но лишенные одаренности.
Нападение Черной Школы было молниеносным, эффективным и решительным. Сражения не вышло — у Белой Школы просто не было солдат, которые могли бы ее защитить. Впрочем, Малак не обращал внимания на вакханалию смерти вокруг. Он вполне осознавал, что случилось, — по возвращении он тут же обследовал Башню в поисках тех, кто выжил, — просто момент переживаний о гибели Школы уже прошел. Малаку казалось, что все это было очень давно. Теперь в нем остались лишь пустота и горечь, а еще ярость к погибшему брату.
Левую ногу пронзила острая боль, и Малак нахмурился: неожиданное ощущение вмиг вернуло его к тяжкой реальности. Он глянул вниз и увидел Баст: друг семьи агрессивно подергивала спиной, запуская клыки прямо в икры Малака, Луна росла, теперь это был почти полный диск; как следствие, росла и Баст. Мускулистая холка животного почти доставала Малаку до пояса. Он сердито, но не больно пнул Баст, чтобы та отвязалась, однако большая кошка легко отмахнулась лапой от ноги хозяина и вновь чувствительно куснула его.
— Ну, что еще? — зло крикнул ей Малак.
Склонив голову набок, Баст гневно посмотрела на него. Глаза зверя в точности подтвердили то, что Малак и так знал: Баст хотела, чтобы он вновь поднялся на ноги и приступил к активным действиям. Малак устало вздохнул и оттолкнул Баст прочь. В ответ большая кошка подняла переднюю лапу и угрожающе взмахнула растопыренными когтями.
—Ладно, ладно, — проворчал Малак, медленно, словно в летаргическом сне, поднимаясь со стула. — Видишь, я уже встал!
В блестящих глазах Баст мелькнуло молчаливое удовлетворение.
Оказавшись на ногах, Малак почувствовал, что дремота ушла. Сознательный разум заполучил первые стимулы, и он сразу же осознал две вещи: во-первых, костерок угасал, давая дорогу мраку и почти невыносимому холоду; во-вторых, чувство голода вызывало спазмы в желудке. Малак вспомнил, что не ел с того самого времени, как вернулся в Башню.
Малак скривился, утер нос рукавом и задумался: очевидно, придется ему снова обращать внимание на свой внешний вид. Он не имел ни малейшего представления ни о том, сколько же он просидел у огня, ни о том, как долго находится в Башне. Все это время показалось ему одним долгим и призрачным сном. Какая-то крохотная частица в мозгу напоминала ему, что он все еще заперт в кошмаре.
Не обращая внимания на тела погибших единомышленников, он побрел в кладовую. Найдя лампу, он зажег ее, и кладовую залил невыносимо яркий свет. Через некоторое время глаза привыкли к свету, и Малак решил оглядеться.
Кладовая была, что называется, забита доверху, вот только все припасы оказались уже несъедобными. Вонь от испорченных продуктов неслась отовсюду. Без особого удовольствия он стал рыскать по полкам, брезгливо морщась каждый раз, когда открытая снедь обдавала его запахом тухлятины.
Его находки в основном состояли из заплесневевшего, черствого хлеба, скисшего молока да гнилых овощей и фруктов. К свиной и говяжьей солонине Малак даже не притронулся, гадая, зачем они здесь. Наконец, под рукой оказалась небольшая жестянка с окаменевшим от старости сдобным печеньем. Малак взял печенье без всякого энтузиазма — мысль о еде уже потеряла для него всякую привлекательность, да и потекшие гнилью овощи не вызывали аппетита.
Потом он вернулся в разгромленный зал и нашел Баст. Она лежала, вылизывая когти на передних лапах. Отломив кусочек печенья, Малак предложил его зверю. Друг семьи подозрительно обнюхала твердую, как камень, посеревшую сдобу, затем мягко взяла ее. Баст сделала несколько жевательных движений, а потом ловко выплюнула остатки печенья уголком пасти.
—Так я и думал, — пробормотал Малак.
Впрочем, Баст не было нужды поддерживать свои силы земной пищей — а вот он в этом нуждался. Малак ласково почесал большую кошку за ухом, и та с наслаждением замурлыкала.
Он выглянул в крохотное оконце рядом: темные волны озера Мишмар перекатывались через хрустальную дорожку. Воздух играл и перетекал с места на место, бурля всеми цветами радуги. Казалось, будто Башня подстраивает свое пространственное положение в соответствии с Энией. Малак знал, что это плохой знак, но не мог выудить из себя ни капли интереса к этому событию.
Он с отвращением посмотрел на жестянку с печеньем. Подчинившись внезапному порыву ярости, швырнул ее через весь зал и выбежал на главную лестницу Башни.
Несколько часов спустя Малак проснулся от собственных жалобных стонов. Он лежал в кровати, свернувшись калачиком. Тяжелая ткань одежды пропиталась потом и теперь липла к телу; волосы спутались от испарины. Соленые слезы текли по лицу, попадая на губы. Дыхание было частым и неровным — Малаку показалось, что в комнате не хватает воздуха. Неимоверным усилием воли он заставил тело расслабиться и успокоиться.
Как только Малак засыпал, его преследовали кошмарные сны. Сотни раз он переживал во сне гибель Лины, и сотни раз ему казалось, что он не спит. Каждый ночной кошмар отличался от других: Малак пытался найти новый способ спасения жены, но конец всегда был один и тот же. По какой-то жестокой иронии однажды во сне ему таки удалось спасти Лину, но самым ужасным в тот раз было пробуждение к жестокой реальности.
Жизнь без жены казалась ему невыносимой. Малак чувствовал, что вместе с Линой Розовый круг поглотил и большую часть его самого; он ощущал, что в глубинах Клиппот терзается и его собственная душа. Осознание того, что Лина пошла на эту жертву, чтобы спасти от ужасного бремени его, Малака, делало боль вдвойне невыносимой. В жизни Лина была для него буквально всем, он не помнил ни одного дня, когда бы они не были вместе.
А сейчас... Сейчас Малак вспоминал ее улыбку, блеск ее прекрасных черных волос. Вспоминал нежные прикосновения любимой, ее элегантность и упрямство. И еще он вспоминал ее огненный, необузданный характер, ее любовь к животным и детям. Но больше всего он помнил об их любви.
Вдруг Малаку показалось, что колонна рядом с его головой шевельнулась, и он тут же откатился в сторону. Обернувшись, он увидел Сквинта. По замурзанной мордашке гнома текли слезы, в покрасневших глазах застыло горе. Малак моргнул, чтобы смахнуть слезы, и погладил голову элементала. Конечно, Сквинт не мог говорить, — но к чему сейчас были слова!
Задумчиво вздохнув, Малак заставил себя сесть, сорвал затасканные одежды и обмотал себя полотенцем. Он понимал, насколько важно как можно быстрее вернуться к реальной жизни. После этого он добрых полчаса полоскался в ледяной воде, взбадривая ослабевшую силу воли. Выбравшись из холодной купели, он насухо растерся и облачился в самую плотную одежду, какую только мог найти. Он достал значок Адепта и, прежде чем прицепить его на грудь, несколько секунд разглядывал его; потом, пожав плечами, опустил кусочек серебра в карман — теперь носить значок было бессмысленно.
Затем он вернулся в келью и прогнал оттуда Баст. Друг семьи удивленно смотрела, как хозяин запирает за ней двери, но вскоре обнаружила подходящую ничейную кровать. Швырнув подушку на середину комнаты, Малак уселся на нее, скрестив ноги в позе совершенства.
Он замедлил удары сердца и дыхание, чтобы успокоить тело и разум, потом попытался определить, сколько ущерба нанес себе за неделю бездействия. Результат оказался ошеломляющим: не стряхни он с себя апатию, через несколько дней он бы умер. Физическое тело не может долго протянуть, если у человека нет воли к жизни.
Окончательно гармонизировав физическое, ментальное и эмоциональное тела, Малак полностью сосредоточился на мятущемся разуме — его следовало привести в состояние полной и спокойной неподвижности. Вначале он решительно распрощался с мыслями о будущем и всякими связями с прошлым; потом заблокировал все физические ощущения и восприятия, чтобы избавиться от настоящего. Теперь разум был девственно чист. Сознание Малака быстро приближалось к мистическому состоянию.
...Мощный взрыв в голове разбросал множество образов — Малаку показалось, что их были тысячи. Больше других стремились привлечь к себе внимание Малака образы Лины, корчащейся в агонии самых изощренных пыток. За ними пришли вопли муки и ужаса, в которых Малак узнал свой собственный голос. Сцены выглядели настолько естественно, что все его тело сжималось от страха. Мощная волна чувств захлестнула юношу: теперь он желал только одного — забиться в жалобных стенаниях, чтобы выпустить эти чувства на волю. Он просто хотел подчиниться неизбежности, зарыться головой в песок, позабыв всякую ответственность и обязательства. Ничто в мире не могло так выбить его из колеи, как созерцание картин недавнего прошлого.
Однако старое «Я» еще мерцало где-то в глубинах его души. Оно и вызвало к жизни несгибаемую волю. Глаза резко раскрылись, верхняя губа задрожала от ненависти. Одним движением Малак вскочил на ноги и вынул из куска ткани Меч возмездия. Холодное прикосновение головки меча помогло ему немного успокоиться, постепенно удаляя картины адских мучений. Чтобы полностью восстановить душевное равновесие, Малак начертил в воздухе Запрещающую пентаграмму. Потом он с силой вонзил кагану в пол. Доска раскололась, и клинок закачался. Малак опустился на колени и начал внимательно вглядываться в искристый сапфир, наполняя его туман собственным разумом. Исследовав Энию из конца в конец при помощи ясновидения, он называл имена учеников, которые могли избежать побоища в Башне. Никого, нет даже следов Желтой или Черной Школ. Желтая Школа всегда умела заметать собственные следы, а Черные Адепты были уничтожены полностью — либо оставшиеся хорошо спрятались.
Он направил свой разум в Миоск — столицу Энии, расположенную далеко на юго-востоке. Увиденное не то чтобы удивило — скорее, встревожило Малака: ночные улицы запружены бесчинствующими толпами, все горит и подвергается разграблению. Такого на Энии еще не бывало, поэтому губернатор Демаакс оказался совершенно неспособен справиться с ситуацией. Его так называемый отряд стражников насчитывал всего-навсего десяток солдат, которые и мечей-то в руках держать не умели.
Тогда Малак использовал ясновидение, чтобы осмотреть остальные крупные города. Везде творилась одна и та же безумная вакханалия. Он понимал, в чем причина: простой люд Энии привык к тому, что его защищают от реального мира, и давно разучился контролировать свои отрицательные эмоции. Из плана сновидений Эния превратилась в план кошмара. Кристалл сапфира позволял Малаку во всех тонкостях прочувствовать растерянность и враждебность народа.
Увиденное оказало на Малака гнетущее впечатление. Он не представлял, что следует делать; нет, конечно, он знал, что новый Маг должен занять пустовавшее место, но Малак осознавал, что пройдет еще много лет, прежде чем он будет достоин стать Магом. План Энии вряд ли просуществует до того времени.
Несколько минут он сидел и размышлял над этой напастью. Вдруг ему в голову пришла идея. Малак вскочил: он уже представлял себе, где найдет решение возникшей проблемы.
Малак рылся на полках библиотеки. Книгохранилище занимало целый этаж Башни, так что потеряться в нем ничего не стоило. Внутри царила тяжелая атмосфера учености, накапливавшаяся здесь веками. Воздух был напитан приятным запахом стиракса. Большинство книг были невероятно древними — в прежнюю Эпоху проводилось немало оригинальных исследований по определению местоположения высших планов и их исследованию. В собранных трудах можно было почерпнуть немало сведений и о Малкут — физической Вселенной, плане, который существовал ниже Иесод.
Собственная идея казалась Малаку настолько ужасной, что он мог описать ее лишь в самых общих выражениях. Он пробежал глазами небольшой раздел книг, посвященных демоническим существам. Ничего интересного там не было, но все же в голове запульсировал сигнал тревоги. Все тело возмущенно напряглось, и от этого напряжения Малак едва не свалился со стула, окончательно почувствовав, что кто-то за ним наблюдает.
Затылок начало покалывать — верный знак опасности. Малак медленно обернулся. Где-то в тридцати футах от него виднелась высокая фигура в черном. Скрестив руки на могучей груди, она молча наблюдала за ним. Малак понял, что это некая астральная форма, возможно довольно редкая.
Внезапно он узнал стоявшего и так поразился своему открытию, что не удержался на ногах и упал со стула на пол, неуклюже пытаясь сохранить равновесие.
—Здравствуй, Малак.
Голос Детена, как всегда, был холодным и бесстрастным.
— Но ты же мертв?!
— Да, кажется, я всего лишь тень, — казалось, эта мысль вовсе не радует Детена.
— Что ты здесь делаешь, брат?
Малак почувствовал, что вся накопившаяся злость к Детену при виде брата вдруг улетучилась.
—Я прибыл бы сюда пораньше, но, к сожалению, с моим астральным телом приключился неприятный случай. Пришлось потратить немного времени, чтобы сделать себе другое.
Малак молчал, вынуждая черного мага продолжать. Рот Детена скривился в презрительной ухмылке:
—Как там Лина, а, Малак?
Вопрос брата вынудил разум Малака вернуться на многие жизни назад. В их первых инкарнациях на Энии близнецы родились в семье Галана. То была Эпоха Созидания, когда Магом был Логус из Белой Школы. Галан, который в то время уже был выдающимся Адептом Желтой Школы, старался воспитать в них одинаково сильных магов, но Детен благодаря своей натуре чаще держал верх.
Детен всегда отличался крайним цинизмом. Он видел в мире только печаль, и брат во многом перенял эти взгляды. Галан же сохранял нейтральную позицию; он не препятствовал Детену, когда тот, возмужав, решил основать Черную Школу — в конце концов, ведь существовала же Белая Школа, так что новое течение лишь давало равновесие.
Малак естественным образом последовал за братом, поскольку оба они имели сходные верования и философские принципы. Однако их сотрудничество драматическим образом разрушилось, когда Малак встретил Лину — она уже была Белым Адептом. Малак немедленно влюбился, и все его взгляды на жизнь перевернулись буквально за одну ночь. Тогда и произошла битва между Малаком и Детеном. Малак нанес брату смертельную рану и вышел победителем. После он стал Белым Адептом и в свое время стал даже Мастером Школы.
Малак внимательно изучил тень брата. В голосе Черного Мастера не было и нотки удовлетворения — просто спокойная констатация.
—Разве ты не видишь, Малак, насколько жестока жизнь? — на мгновение в интонации Детена послышалось отчаяние — отчаяние последней попытки спасти брата. — Не ослепляй себя всеми этими розовыми сказочками и прочим дерьмом! Смотри на мир реалистически. Погляди, что он сделал с тобой; посмотри, черт побери, что он сотворил с Линой! Этот мир — обуза, проклятие! Черная Школа —вот истинный путь. Когда-то ты понимал это и в глубине души до сих пор знаешь, что это так!
Малак молча слушал Детена. Недавно его посещали такие же мысли, но отвернуться от Белой Школы сейчас значило предать все, во что он верил. Хуже всего — это значило бы предать Лину. Такого Малак не сделал бы никогда. И все же, его вера в Свет рассыпалась в прах, так что временами он даже спрашивал себя, не оказались ли испытанные некогда мир и счастье всего лишь иллюзией? Во всяком случае, сейчас все это представлялось ирреальным.
Он взглянул на призрака.
— Нет, Детен. Я уже не могу свернуть с моего пути.
— Ты же знаешь, что не так уж сильно отличаешься от меня. Скажи, ты когда-нибудь думал, почему я создал Черную Школу или почему еще со времени первого рождения на Энии мое сердце было таким черным?
Малак нахмурился: действительно, он не раз думал над этим.
—Так вот, прежде, чем родиться твоим братом-близнецом, я жил в Малкут. Тогда я был Адептом Белой Школы, полностью посвятил себя духовному самосовершенствованию и Богу.
Малак в изумлении уставился на брата, но ни на йоту не засомневался в сказанном — Детен никогда не лгал.
—Знаю, это удивляет тебя, и все же это правда. В юности я дал кармический обет преодолеть Бездну. Мой Мастер предупредил меня, чтобы я не допускал привязанности к вещам или людям. Однако произошло нечто неизбежное.
Я встретил девушку по имени Аня; она также была Адептом Ордена. Аня была самым прелестным созданием из всех, кого мне доводилось когда-либо видеть, — одним словом, это была сама любовь и нежность. Мы безумно влюбились друг в друга, и я целый год не вспоминал о своем обете. В то время я привязался к ней так же, как ты был привязан к Лине, — я любил ее всей душой!
Наконец, подошло время преодолеть Бездну. Я был не готов к этому, моя карма не была искуплена. Тогда, вместо того чтобы уничтожить меня, Кронзон овладел моим физическим телом. И он заставил меня вонзить острие моего изгоняющего меча в Аню...
Онемев от ужаса, Малак слушал историю брата. Интонации Детена подсказывали, насколько губительно сказалось на нем происшедшее.
— Она умерла в моих объятиях, Малак! Даже делая последний вздох, она пыталась оттолкнуть меня. Можешь ли вообразить себе чувство моей вины?! О, то было лишь начало моих страданий! И существо, которое совершило это, — оно управляет всем, что происходит ниже Бездны! Он приводит в движение каждую планету, каждую звезду, управляет каждой молекулой воздуха, которым мы дышим! Я поклялся не давать себе роздыху, пока не уничтожу Его полностью!
— А как же Бог? — спросил Малак.
— Я ничего не знаю о природе Бога, однако кем бы ни было существо, которое позволяет Демону вроде Темного наслаждаться болью и жестокостью во многих мирах, это существо вряд ли обладает любовью и состраданием. Давай без обиняков: он просто не заботится о низших планах. Живет себе в совершенном Ацилут и не собирается копаться в такой грязи, каковой являемся мы с тобой!
Малак не нашел, что возразить на подобный аргумент. После всего, что произошло с братом и с ним самим, он не имел ни малейшего желания спорить с Детеном.
—Малак, я снова прошу тебя, пойдем со мной. Присоединяйся ко мне, и Черная Школа уничтожит Демона Кронзона, Того, рядом с которым Лилит кажется всего лишь куклой, изображающей зло. У каждого из нас не может быть иной цели.
Малак склонил голову. Он более не испытывал никаких чувств к Богу, — но все же не мог предать память Лины. Наконец он снова поднял глаза.
—Детен, я уже избрал свой путь. Ведь это ты, а не Кронзон разрушил мою жизнь. И я никогда не прощу тебе этого!
Теперь в его голосе звенел металл гнева. Малак с удовольствием заметил, как смутился Детен. В его голосе была та определенность, перечить которой черный маг не решился.
Постепенно выражение печали на лице Черного Адепта сменилось яростью, и последние его слова буквально сочились ядом:
—В таком случае, Малак, ты будешь уничтожен!
Призрак растворился в воздухе, в последний раз блеснув черными глазами.
Малак поежился от услышанной угрозы. Он понимал, что отныне брат будет стремиться занять место Мага — у него не было другого пути к своей черной цели, — однако прежде ему нужно возродиться во плоти.
Малак обернулся к книжным полкам. Теперь он был полон решимости воплотить в жизнь самый опасный план из всех, что когда-либо приходили ему в голову.
Наконец он снял с полки огромный фолиант с обложкой темно-розового цвета. Книга была невероятно древней даже с точки зрения редкостной библиотеки Башни. Малак даже подозревал, что написана она не на Энии. Мягкая, теплая и упругая обложка чем-то напоминала кожу. Он пробежал пальцем по серебряным буквам заглавия: «Священная книга демонических договоров Абремена».
Несколько мгновений он нерешительно колебался, прежде чем открыть книгу и предаться замыслу, который нельзя было повернуть вспять.

 

[Unagdomed]

Каждая жизнь по-своему единственна и уникальна, но каждая должна подойти к концу. Поэтому не страшись Смерти, ибо она представляет собой завершение Круга и исполнение Предназначения.
— «Бусидо, Путь Воина»
Эния
Тенийская область
Небесная башня
В душной влажности подземелья Башни Малак вновь мысленно прокручивал то, что собирался предпринять. Душа холодела при мысли о том, что задуманное идет вразрез со всем, чему его учили в Белой Школе. Он понимал, что подвергает себя самой большой опасности во всех своих инкарнациях, чем когда бы то ни было. По спине побежали мурашки. Нет, путь уже избран и менять он ничего не будет.
Словно понимая, что замыслил хозяин, Баст постоянно докучала ему, пока он не выпустил ее из Башни. Раньше друг семьи никогда не оставляла его одного, и такая перемена в поведении сама по себе служила дурным предзнаменованием.
Глубоко вздохнув, Малак извлек из ножен Меч возмездия и, едва слышно произнося необходимые арканы, запечатал келью подвала, чтобы не выпустить из нее силу, которую собирался вызвать. Древние заклятия засияли на стенах, освещая комнату прекрасным астральным светом.
Малак подошел к защитному кругу и обошел его по периметру, проверяя, не стерты ли случайно Божественные Имена. Ведь если что-нибудь будет не так, вся его жизнь будет зависеть от этих имен. Обычно эта келья и круг использовались для вызывания духовных сущностей, и Малак злился на себя за то, что осквернял помещение столь мерзким актом.
Наконец он вошел в круг и внимательно осмотрел семигранный алтарь. На крышке алтаря были разложены четыре оружия против стихий — лотосовый посох, лунный камень, большой кусок серебра и жасминовое масло. Открыв алтарный ящик, Малак извлек оттуда четыре лампы и установил их по сторонам света снаружи круга.
Покончив с этим, он начертил мелом равносторонний треугольник достаточного размера, чтобы в нем мог поместиться человек. Сторона треугольника касалась круга, а противоположная вершина была направлена на восток. Он сосредоточенно и осторожно освятил треугольник, написав имена Бога, чтобы связать ими нечистую сущность. Затем Малак достал сосуд с бурой жидкостью. Пол внутри треугольника он побрызгал кровью женской слабости, стараясь, чтобы капли не попали на меловую границу. Выполняя эту условность, Малак морщился от отвращения, но что делать: он собирался вызвать мерзкое существо, а как известно, подобное тянется к подобному.
Немного погодя Малак извлек из кармана серебряную пентаграмму. Он с грустью разглядывал символ Адепта, потом в неожиданном приступе ярости размахнулся и швырнул значок в самый дальний угол, куда не доставал свет от ламп. Совершив это святотатство, Малак понял, что ему никогда больше не быть Белым Адептом. Он тут же без всякого сожаления подавил в себе эти мысли. В конце концов, значок ничего не значил — ведь он собирался спасти Лину!
Малак вошел внутрь круга и обернулся лицом к востоку. Глубоко вздохнул, готовясь к предстоящему ритуалу: он понимал, что затеял смертельно опасное дело.
Наконец он произнес традиционные слова, открывающие ритуал:
— Гекас, гекас, эсте бебелой!
Келья ответила ему гробовым молчанием.
До предела заострив внутреннее зрение, Малак представил сверкающую сферу белого света у себя над головой. Он направил указательный палец на ослепительный шар, затем медленно опустил руку, указывая себе на лоб. Сфера послушно опустилась, превратившись в яркое гало вокруг головы.
Пучок белого света брызнул вниз, на ноги; Малак указал пальцем вниз, и ступни тоже оказались внутри такой же белой сферы. На несколько мгновений Малак замер, добавляя силы белым шарам и укрепляя соединявшую их линию, проходившую по центру тела.
Потом маг создал в правом плече огненно-пунцовый шар энергии, излучающий божественную силу. Малак провел горизонтальную линию, соединяя шар с левым плечом; через секунду там появился еще один шар — темно-синий. Он мощно заблистал, распространяя вокруг чувство нежности и сострадания.
Малаку потребовалось несколько секунд, чтобы уравновесить энергии в этих двух цветных сферах. Затем он занялся созданием последнего энергетического центра — в груди. Новый сгусток энергии охватил сердце и легкие, едва заметно пульсируя теплым золотистым сиянием. Этот свет нес ощущение гармонии и уравновешенности и был таким ярким, что казалось, будто он подпитывается энергией остальных энергетических центров.
Малак открыл глаза и сделал сферы невидимыми для физического зрения. Затем он извлек Меч возмездия и принялся чертить четыре запрещающие пентаграммы по окружности, внутри которой стоял. После маг вложил катану в ножны и раскинул руки в стороны.
Он мысленно представил себе защитное поле четырех Архангелов, управляющих стихиями; он вызывал их имена, и стены кельи дрожали от его голоса.
— Передо мной стоит Рафаил. За мной стоит Гавриил. Справа от меня стоит Михаил. Слева от меня стоит Уриил, — звучно, нараспев произносил Малак.
Он открыл глаза и увидел прямо перед собой образ фигуры в желтых одеждах, развевавшихся, словно от мощных порывов ветра. Архангел, казалось, был огромного роста, высотою в несколько миль; его окружала аура невероятной силы. В руке он держал Жезл-Кадуцей. Даже не оглядываясь по сторонам, Малак почувствовал, что остальные три Архангела также стоят вокруг него, каждый со своей стороны.
Постепенно четыре Силы также исчезли из виду. Теперь место было очищено от всяких элементалов и духов, которые могли бы помешать отправлению обряда. Некоторые духи по своей природе были хитрыми, обманными, а то и просто посланцами зла, так что лучше было загодя избавиться от них.
Малак глубоко вздохнул, чтобы настроиться на задуманное; затем он сосредоточился на треугольнике, который соприкасался с защитным кругом, и вынул из ножен Меч возмездия. Вытянув руку с мечом горизонтально перед собою, он старался достигнуть равновесия и рассеять остатки страха внутри. Наконец Малак почувствовал, что готов, и острием катаны принялся вычерчивать в воздухе перед собой перевернутую, «черную» магическую пентаграмму.
Готово. Символ встрепенулся и зажил своей собственной отдельной жизнью. Малак специально дождался времени Темной Луны, чтобы обеспечить полный успех ритуала. Поверхность пентаграммы пошла темно-пурпурными и черными волнами. Магу пришлось бороться с собственным отвращением к демоническому знаку: на мгновение он почувствовал неодолимое желание покончить с этим ужасным действом. Но нет — цель поставлена и ее необходимо достигнуть. Малак был готов заплатить любую цену.
Вонзив Меч возмездия в центр перевернутой пентаграммы, он начертил там полумесяц — знак уходящей Луны. Меч с отвращением завибрировал, неохотно подчиняясь руке хозяина. Малак сосредоточился на свойствах силы, которую собирался вызвать. Эта сила была женской, но не менее опасной, чем мужская. Пожалуй, ее главной чертой была сильнейшая плотская притягательность — ведь Лилит была известна как Искусительница, Царица демонов и суккубов.
Малак начал ритмично произносить заклинания на древнем енохианском языке, и слова вибрировали в толще его ауры. Они словно сами собой легко сходили с его языка, и вскоре молодой маг
почувствовал, что певучий ритм древнего наречия увлекает его за собой. Помимо своего особого значения, Слова Силы помогали тому, кто их произносит, настроить разум на вызываемую сущность. Таким образом создавалась психомагнетическая связь, которая была самым сложным этапом ритуала.
Еще через минуту покрывавшая треугольник кровь сильно, резко запахла и пошла пузырями. Действие все усиливалось; наконец кровь вскипела. Не обращая внимания на растущее напряжение в солнечном сплетении, Малак продолжал. В прошлом он занимался исключительно белой магией и никогда не имел дел с обрядами вызывания Демонов, Сейчас он произносил заклинания вопреки предупреждающим сигналам, шедшим откуда-то из подсознания. Он уже чувствовал, что в ограничивающем треугольнике нарастает энергия. Процесс шел гораздо интенсивнее, чем можно было ожидать в самой начальной стадии ритуала.
И вдруг магическая связь исчезла. Кровь перестала бурлить, да и сама атмосфера в келье изменилась. Слова заклинаний замерли на устах Малака. Маг нахмурился и, склонив голову, начал внимательно вслушиваться. Тишина.
Тогда он отбросил сомнения и принял позу повелителя. Его голос гулко загрохотал под сводами кельи:
—Вызываю, призываю и повелеваю тебе, о дух ЛИЛИТ, немедля явиться предо мною в своем истинном и приличествующем обличье, без всяких уродств и насмешек, повелеваю я так именем Йод Хе Вау Хе!
Малак на минуту замолчал, но ничего так и не произошло. Тогда он воззвал снова:
—Могущественным именем ШАДДАИ-ЭЛЬ-ЧАИ, Всемогущего Бога, я призываю тебя явиться! Я связываю тебя именем Человеко-Бога ГАВРИИЛА и внушающей трепет силой ХЕРУВИМА, могучих ангелов ИЕСОД!
Казалось, будто воздух превратился в одну невероятно натянутую струну, которая вот-вот лопнет; однако напряжение понемногу сошло на нет — сущность, к которой взывал Малак, отказывалась явиться.
В отчаянии Малак выругался и положил Меч возмездия на алтарь. Он совершенно не понимал, почему ритуал не удался. Расположение планет было идеальным, все шло просто на удивление хорошо — даже слишком хорошо. В голове завихрились мысли о всевозможных причинах неудачи. Не имея опыта в общении с духами ада, Малак продолжал размышлять над своим поражением и не заметил, как совершил фатальную ошибку: отступил за край защитного круга, не начертив перед этим запрещающую пентаграмму. Пятка опустилась позади круговой черты, обозначающей безопасное место в келье и...
...В ту же секунду в подземелье ворвался Ад. Кошмарная боль пронизала всю ногу, и Малак завопил, поспешно вскочив обратно в круг. Жуткие, уродливые духи Клиппот завертелись в диком хороводе по всей келье. Они яростно сражались друг с другом, выкрикивая при этом мерзкие дьявольские имена. Большие пожирали меньших, не столь сильных, и тут же рождали новых тварей, наименее проворные из которых немедленно погибали в пастях и клыках. Окружающее безумие наглядно воплощало картину Хаоса: все ни на миг не прекращало двигаться и ничто не существовало сколь-нибудь долго.
Демоны помельче были всех цветов и видов; в большинстве из них угадывались земные прототипы, хотя в целом каждый посланник ада отличался грубой бесформенностью. Там были существа, напоминавшие птиц, ползающих насекомых, обитателей водной стихии. Язвы и нарывы покрывали гнилую, непрочную кожу демонов, а руки и головы казались непропорциональными по сравнению с остальным телом. Половые органы у всех жителей преисподней были либо чрезмерно огромными, либо отвратительно изуродованными. Адская круговерть распространяла вокруг себя мерзкое зловоние, напоминающее запах паленой шерсти.
Первым побуждением Малака, как, впрочем, и любого нормального человека, было закрыть глаза и спрятаться. Однако он продолжал смело стоять посередине круга. Постепенно ужас сменился интересом: всего лишь второй раз Малаку удалось заглянуть в демонический план. Ему казалось, будто не Ад прилетел в келью, а наоборот, подземелье Башни провалилось в Ад: из-за обилия мельтешащих демонов стен кельи не было видно.
Внезапно келью пронизал такой ужасающий, нечеловеческий рев, что эхо его заметалось между набившимися в подземелье потусторонними существами. Демоны тут же притихли и бросились врассыпную, вернувшись туда, откуда явились. На мгновение в келье воцарилась гробовая тишина; затем в десятке ярдов от круга возникла светящаяся восхитительным зеленоватым светом точка. Понемногу она растянулась вширь, превращаясь в вертикальный сияющий стержень высотой добрых шесть футов. Наконец стержень расширился — и вот уже возникла флюоресцирующая человеческая фигура.
Зеленоватое свечение угасло, вместе с ним разом потухли все масляные лампы. Даже Меч возмездия ослабил свое сияние. Малак напряг зрение, чтобы не потерять из виду уже едва различимые очертания явления.
Из мрака, где была фигура, послышалось игривое хихиканье соблазнительницы; оно становилось все ближе и ближе. Внезапно лампы вновь замерцали язычками пламени, и Малак увидел Лилит, Царицу Ночи.
Волосы чернее воронового крыла восхитительно поблескивали при каждом шаге. Полные пунцовые губы манили к себе; нос, глаза, брови — в лике черной царицы все было безупречно. Тонкие, подчеркнуто женственные черты придавали Лилит сходство с эльфом.
Даже самый придирчивый мужчина не нашел бы изъяна на ее полностью обнаженном теле. Белая кожа совсем не казалась нездоровой — скорее, она напоминала не запятнанный ничьим прикосновением мрамор. Большие, идеальной формы груди, удлиненные, изящные ноги и руки только усиливали впечатление от точеной фигуры.
Ступая с соблазнительной кошачьей грациозностью, Лилит подошла к кругу. На лице Царицы Ночи застыло выражение наигранной невинности. Малак в изумлении наблюдал за ней, не в силах отвести взгляд от представившегося зрелища. Он чувствовал, как бурное дыхание теснит грудь. Лилит неспешно обошла весь круг, призывно вытягивая губки и посмеиваясь. Потом она на несколько долгих секунд устремила внимательный взгляд на чресла Малака, торжествуя оттого, что ее присутствие не прошло незамеченным. Малак отчаянно пытался сопротивляться ее чарам, однако физическое совершенство было далеко не самым сильным оружием в арсенале Лилит. Царица Ночи источала мощную, притягательную силу влечения, которой не мог сопротивляться практически ни один мужчина. Она была самим воплощением животной похоти.
—Ну как, нравится тебе мое тело? — Лилит медленно провела кончиком языка по ярким губам.
Голос демоницы был хрипловатым, жаждущим, призывным; Малак ощущал свое бессилие перед зазывными нотками Лилит. Ее горящий взгляд проник глубоко в душу мага, и Малак едва не задохнулся от неукротимого желания, мерцавшего в глубине почти черных в полумраке зрачков. Глаза Лилит излучали неодолимую силу, обещая смертельно сладкое забытье.
—Неужели, Малак, ты не хочешь выйти из круга и присоединиться ко мне? — нежно замурлыкала Лилит.
Малак едва сдерживал свои инстинкты, которые так и норовили вытолкнуть его из круга в объятия царицы ада. Он настойчиво напоминал себе, кто такая Лилит на самом деле, чтобы сдержать свое влечение.
—Думаю, что нет, — наконец выдавил он.
Лилит сердито фыркнула, и на миг в ее глазах появилось нечто холодное, ужасное... но тут же снова появилась спокойная, уверенная в себе соблазнительница, снова приобретшая обманчиво-естественный человеческий вид.
—Ты очень силен, Малак. Ты удивляешь меня. Зачем ты совершил эту ошибку, вызвав меня сюда?
И Лилит кивнула на пустующий треугольник.
—Ты не сможешь коснуться меня, Демон! Лилит разразилась леденящим душу хохотом.
—Почему же? Ведь ты вызвал сюда не только мою сущность —я здесь вся, физически!
И в подтверждение своих слов она сбила на пол одну из ламп. Малак про себя проклинал видение. Из-за ее адской силы, расположения планет и природы самой Башни вышло так, что он вызвал физический образ Лилит вне ограждающего треугольника. Теперь он мало что мог сделать, чтобы заставить ее исчезнуть, — Лилит только посмеется над его попытками справиться с ней при помощи ритуала с пентаграммами. Правда, оба они знали, что ей не удастся сломать печати на стенах кельи — они были нерушимы.
— И все-таки, зачем же ты позвал меня сюда? — с деланной серьезностью Лилит снова обратилась к магу.
— Ты знаешь, чего я хочу, — нетерпеливо воскликнул Малак. — Освободи Лину из-под своей власти! Ты не имеешь права удерживать ее!
— И распроститься с моей любимой забавой? Она нарушила мои планы и за это будет терпеть муки до скончания дней! Кажется, ты забыл, что она отдалась мне по доброй воле. Никто не в состоянии помешать этому!
— Освободи ее, Демон!
Лилит улыбнулась, ее черты вдруг подернулись рябью, чтобы в следующее мгновение превратиться в точную копию жены Малака. И вот она, Лина, стоит сейчас перед ним, такая, как была.
—Ах ты стерва! — не сдержался Малак.
Ответом был лишь издевательский, с оттенком дьявольского превосходства смех Лилит.
—Не могу понять, что ты нашел в этой... потаскухе!
Она пробежала языком по губам, лаская пальцами напрягшиеся груди. Лилит-Лина недобро улыбнулась Малаку, видя, как он сморщился от отвращения. Ее пальцы скользнули вниз, к промежности. Погрузив два пальца во влагалище, демоница принялась сладострастно извиваться, делая вид, будто удовлетворяет свою похоть, но вместе с тем следя за тем, чтобы не прервать контакт с глазами Малака. Наконец она вынула покрытые воображаемой слизью пальцы и жадно облизала их.
Малак отвернулся: его почти физически тошнило от созерцания того, как издеваются над телом его жены. Наконец он поднял глаза — в них светилась такая ярость, что Лилит замерла на месте.
—Ах ты дрянь!
Однако удивление царило недолго, и Лилит сладко улыбнулась ему.
— Надеюсь, мой сладкий, я не слишком сильно обидела тебя.
— Чего ты хочешь? — зло спросил он.
— О-о, дорогой, мне нужно кое-что оч-чень ценное.
— Назови свою цену!
— Сними печати с этой кельи!
При этих словах ее глаза сверкнули, и Малак увидел, насколько она желает этого обмена. Малак опустил голову, размышляя над последствиями такого договора; в это время тело Лилит приняло свой обычный вид. Снять печати запрета с кельи значило впустить Лилит и ее воинство во всю Башню. Правда, благодаря небольшому различию измерений, в которых существовали Башня и остальная Эния, демонические силы не смогут вырваться наружу; однако он, Малак, поплатится за такой подарок своей жизнью, ибо спастись уже не сможет.
Понимал Малак и то, что предание злу столь чистого места будет иметь очень серьезные кармические последствия, но сейчас это уже не имело никакого значения. Гораздо больше смущало то, что Демон не требовал большего; может быть, Лилит предполагала нечто большее, о чем он, Малак, даже не подозревает? И все-таки, он был готов на все — ведь это давало шанс избавить Лину от бесконечных страданий.
Когда он согласно кивнул Архидемону, его подсознание возопило, протестуя, но уже было поздно.
—Поклянись своим настоящим именем, что освободишь Лину из Преисподней сразу же, как только я сниму печати!
Лилит сладко улыбнулась и произнесла слова клятвы. Тогда Малак поднял Меч возмездия и начертил знаки, устраняющие силу печатей.
Как только он закончил действие, келья содрогнулась от торжествующего визга. Внезапно лезвие катаны потускнело; звездный сапфир на рукояти мигнул и погас навсегда. Малака пронзила мысль о том, что он совершил нечто необратимое, ужасное, и он почувствовал, как печально лопнула нить его связи с Высшим «Я».
—Нет, Малак, теперь твоя душа принадлежит мне! Повелители Света отвернулись от тебя и путь твой лежит только вниз.
Лилит почти с умилением разглядывала его, и глаза ее, наливаясь жутким багровым свечением, источали теперь всю силу Ада.
—Ты мой!!!
Малак ошеломленно пал на колени. Стараясь спасти Лину, он уничтожил собственную душу, поработил навеки умерших Адептов, тела которых все еще оставались в Небесной Башне! Он знал, что их души до сих пор частично привязаны к телам, так как Адепты погибли совсем недавно. И теперь эти души не смогут покинуть Башню, которая уже превратилась в частицу царства Лилит.
Лилит приближалась к нему. Теперь Царица Ночи начала быстро расти ввысь и была уже двенадцатифутового роста. Она легко преодолела границу круга — у Малака уже не было силы, чтобы оградить себя. Он взглянул на свою адскую немезиду, в глазах его был страх, но не смерти, а полного разрушения души. Теперь спастись уже невозможно, и Малак чувствовал это с остротой неизбежности.
Руки Лилит превратились в страшные когти, еще недавно красивый рот вытянулся в морду огромного волка. Малак лишь тихо молился в надежде на чудо, которое позволит вернуть вспять все, что он натворил.
Чуда не произошло. Все, что он мог сделать, — это мужественно отказать Лилит в удовольствии услышать его предсмертный вопль, когда она хищно разорвала его тело на части и пожрала их одну за другой...

 

[Unagdomed]

He-Знание

Приведи меня из Нереальности в Реальность,
Приведи меня из Мрака в Свет,
Приведи меня от Смерти к Бессмертию.
—«Упанишады»


Как среди цветов вишня — королева, Так и среди людей самурай — господин.
— «Бусидо, Путь Воина»
Планета Теллюс
Малкут Асийский
Ниппонская империя
5-й год правления
32-го Сёгуна
(год 3216 от Рождества Христова)
Сопротивляясь жестоким ударам ветра и снега, Иэйасу Танака пытался наощупь пробраться в палатку, неуклюже стараясь застегнуть бесчувственными пальцами кожаные застежки. Снег покрывал землю слоем в добрый фут толщиной. Танака знал, что единственное спасение в том, чтобы дождаться, пока пурга полностью заметет его снеговой подушкой. Было уже двадцать градусов мороза, и температура продолжала падать. Зима надвигалась неумолимо, и он понимал, что без подходящего укрытия проживет два-три дня, не больше.
Наконец ему удалось застегнуть последнюю застежку. Танака припал к земле, содрогаясь от холода. Вокруг была кромешная тьма. Липкий ледяной пот покрывал все тело. Танака знал, что недолго проживет, вот так отчаянно спасаясь бегством. Преследователи явно были недалеко.
В помутившемся от пережитого разуме вяло ворочались мысли о недавних бедах. У него не осталось пищи, а найти что-нибудь съедобное в ледяной пустыне было просто невозможно. Лошадь совершенно выбилась из сил, но, имея в распоряжении лишь собственные ноги, о спасении нечего было и думать.
События прошедшей недели проносились у него в уме, доводя почти до безумия. Задумавшись о предательстве, он едва смог сдержать слезы. Может, лучше просто умереть, думал он, чувствуя, что его жизнь лишилась всего, ради чего стоило бы ее продолжать. А жить без чести — это было слишком; такого Танака просто не смог бы вынести.
Снаружи его импровизированного убежища зловеще завывал ветер. «Да уж, нормальный человек в такую погоду дома сидит», — подумал он про себя.
Он думал, что Стража Сегуна не испытывает такого отчаяния. Скорее всего, они, наоборот, слишком самонадеянны, полагая, что вот-вот схватят его. И, наверное, они правы, — горько согласился беглец сам с собой. Если его найдут, то прикончат прямо на месте, — что ж, несмотря на все его познания в будо, никто и ничто не заставит его нарушить данный самому себе обет ненасилия.
Он закрыл глаза и свернулся калачиком, стараясь не пустить холод внутрь тела. Через пару минут Иэйасу Танака погрузился в тяжелый сон.

Танака медленно очнулся от сна и, еще не совсем ориентируясь, перекатился в позу, из которой мог подняться на ноги. Внезапно он понял, что выбрался из своей снежной берлоги. В голове бродили неясные мысли, но он был слишком измотан, чтобы разбираться в них, Ему казалось, что он устал гораздо сильнее, чем считал возможным. Удивления не было, оставалось лишь желание вернуться в сладкое сонное забытье. Но как бы то ни было, нужно было разобраться в том, что произошло.
Он поднялся и осмотрелся, с трудом узнавая то место, где он вчера на ночь глядя устроился на ночлег. Все вокруг было покрыто одинаковым снежным саваном, хотя впереди явно проступала зубчатая стена соснового леса. Вряд ли кто-нибудь заметил его недавнее укрытие — сейчас оно находилось под надежной охраной нескольких футов снежного покрова.
С каждым мгновением положение казалось все более странным, и мозг поневоле включился в работу. Его тело больше не чувствовало холода — наоборот, оно было легким, энергичным и мерцало каким-то мягким серо-голубым сиянием. Деревья неподалеку лучились такой же, хотя и менее интенсивной силой. Он даже видел завихрения энергии в воздухе у себя над головой. Небо пульсировало удивительным зеленоватым светом, от которого все вокруг становилось туманным и нереальным. Он знал, что это ему не снится, потому что цвета вокруг были слишком реалистичными.
Медленно и методично наблюдая за окружающим, он вдруг почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Темная неразличимая фигура в черном парила невысоко над землей в ста ярдах от него. Страха он не ощутил — он слишком долго был воином, чтобы пугаться, — только раздражение. Недовольно бормоча что-то себе под нос, он двинулся навстречу фигуре.
Явление сделало жест, приказывая следовать за ним. Танака сделал так, как ему было указано, с удивлением обнаружив, что не идет, а летит вслед за фигурой. Новоявленный проводник легко скользил впереди, и свечение его тела легкими прядями полоскалось у него за спиной, словно крылья.
Послушно следуя за фигурой, он чувствовал, как его осознание смещается как бы под воздействием внешней силы. И вот они уже плывут — нет, просто мчатся! — под сенью леса. Несмотря на быстроту движения, в мозгу Танаки отпечатались каждое дерево, каждый холмик и поляна. Он не сопротивлялся ощущениям, понимая, что это бесполезно; единственное, что его занимало, — это мысль, уж не сама ли Смерть пригласила его в последний полет?
Он все мчался за самозваным проводником сквозь время, давно изменившее свой нормальный ход. Он не был уверен, вызвано ли это состоянием его разума или объясняется непривычностью плана, в котором он находился. Возможно, влияло и то, и другое. За сорок лет жизни с ним никогда не случалось ничего подобного и, если он выживет на этот раз, никогда больше не повторится. Едва уловимое подсознательное чувство говорило ему, что в этом движении он найдет новую цель.
Вдруг без всякого предупреждения его проводник остановился и указал вперед. В этот момент Танака впервые получил возможность подробнее рассмотреть таинственную фигуру. Это была женщина; она была облачена в черную одежду и длинную, тоже черную накидку с капюшоном. Незнакомка распространяла вокруг себя сильное сияние. Это было проявление ее мощной жизненной силы, догадался Танака. Разглядев лицо женщины, он понял, что никогда еще ему не встречалась такая красавица. Рассмотреть волосы под капюшоном было трудно, но они показались ему черными и очень длинными. Ее лицо, исполненное мудрости и сострадания, омрачала печаль; глубокая скорбь застыла и в глубине карих глаз. Судя по всему, проводницу терзало какое-то вселенское горе.
Ты избран мной в качестве преемника. На тебя возлагаю доверие мое — голос женщины прикоснулся прямо к разуму Танаки. Она подняла руку и показала куда-то вперед. Затем контуры ее тела подернулись рябью, и прекрасная незнакомка, явив ему полуулыбку как бы в знак благословения, медленно растаяла в воздухе. Танака снова остался один.
Он взглянул вниз, туда, куда указала женщина, и увидел крохотную долину, которая излучала огромное количество энергии. Золотое сияние, бившее из долины, казалось очень сильным, но не слепило глаз. Танака направился вниз, в долину. Он чувствовал себя немного непривычно, но вполне в безопасности.
В центре естественной впадины возвышались величественные каменные врата, сплошь испещренные рунами и иероглифами. Врата были древними, и Танака почувствовал, что, будь они разрушены, грандиозных катаклизмов не миновать. Сущность врат была более древней, чем сама Земля. Вглядываясь в нее, Танака видел, как тысячи самых различных реальностей возникают в бытии и тут же исчезают навсегда.
Вместе с тем Танака видел, что над вратами нависла ужасная опасность. Они находились в крайне хрупком равновесии и могли рассыпаться в любой момент. Лишь тонкий, крохотный росток, который обвивался вокруг стоек врат, поддерживал все сооружение. Росток безусловно обладал большой силой; но все же без надлежащего питания и ухода он не смог бы удержать мегалиты. Ростку требовалась любовь, и еще — чтобы кто-то направлял его.
Поначалу Танака был озадачен; затем его разум интуитивно осознал: именно на нем, Танаке, лежит ответственность за сам росток и правильное направление его роста. Свою силу и мудрость росток станет черпать из его собственной силы и мудрости. Он чувствовал, что видение совершенно верно — он был более уверен в нем, чем в собственном имени.
Затем в голове Танаки словно опять задули свечу, и тьма охватила его, подобно удовлетворенной недавним осознанием силе. Танака вновь погрузился в сон.

Просыпался Иэйасу Танака тяжело, словно после дурмана. Застонав, он открыл глаза и тут же увидел уже знакомый и почти родной вид своего снежного саркофага изнутри. Измученное тело затекло от сна, но, по крайней мере, в нем еще теплилась жизнь. Все еще оставаясь в палатке, он заставил себя подняться на ноги. Шатер палатки тут же выгнулся вверх, пронизав футовый слой снега. Иэйасу расстегнул застежки, и дневной свет, который хлынул в образовавшееся отверстие, больно резанул по отвыкшим от него глазам.
И снова Танака ощутил пронизывающий холод ветра поздней осени. Он едва не задохнулся, когда морозный порыв внезапно ударил прямо в лицо. Температура была гораздо ниже нуля, и, судя по тому, как начинался день, надеяться на потепление не стоило. Он быстро выбрался из палатки, быстро свернул ее в небольшой сверток и снова положил в заплечный мешок, теперь казавшийся странно пустым.
Солнце, как всегда, целиком скрылось под мутной пеленой природной дымки; сегодня она опустилась еще ниже, так что скрывала даже линию горизонта.
Был почти полдень, и Танака ругал себя, что потратил впустую уйму времени. Он пробрался туда, где вчера оставил лошадь, борясь с порывами метели, так и норовившими сбить его с ног. В одном отношении он был благодарен снегу — он заметал его следы, а значит, вероятно, мог сбить с толку преследователей.
Снежный сугроб перед ним зашевелился и поднялся, отряхиваясь. Танака с облегчением вздохнул: вообще-то его лошадь, покрытая длинной и густой шерстью, была специально выведена для того, чтобы выживать в неблагоприятных климатических условиях; однако он не кормил ее вот уже два дня, и теперь животное теряло силы с такой же скоростью, как и хозяин.
Он очистил кобылу от снега, ласково поглаживая холку и шепча на ухо разные нежные слова. Но только он собрался в путь, как в голове возникли смутные воспоминания о сне. Впрочем, времени на подобные размышления не было — он должен сегодня же выбраться к людям, к жилью, потому что следующую такую ночь ему не пережить.
Холод стоял такой, что кожаные тесемки на его пластинчатых доспехах йорои задубели, так что Танака двигался тяжело и неуклюже, будто был заключен в коробчатую раму.
Его йорои были великолепной работы: пожалуй, от таких не отказался бы и Сёгун. Помимо основной части доспехов — до — там было и несколько важных добавлений. Так, плечи защищались от ударов при помощи содэ — жестких и прочных пластин, сунэате защищали ягодицы, а голени были закрыты хайдате — кольчужными сетками, которые позволяли ногам сгибаться, но при этом надежно укрывали их от ударов. Левую руку традиционно прикрывал бронированный рукав-коте, а правая оставалась открытой, чтобы можно было натягивать тетиву большого лука. Правда, лука у Танаки не было.
Цурубасири — грудную пластину из толстой кожи, располагавшуюся в передней части до, — украшал великолепный орнамент в виде переплетающихся оранжевых и черных цветков тигровых лилий. В рисунке была зашифрована сама натура владельца — тигровые лилии символизировали мягкость и одновременно жесткость воина, достигшего совершенства в своем искусстве.
В кольцах на поясе крепились два самурайских меча — катана и вакидзаси. Это парное оружие было отличительным признаком самурая; простолюдин не мог даже надеяться завладеть этими клинками. Вместе мечи назывались парным оружием дайсе, потому что катана и вакидзаси всегда существуют вместе, рядом. Ни один из мечей не мог быть вынут из ножен просто так — только для битвы; кодекс Бусидо предписывал: только кровь может стать причиной извлечения оружия, так что самурай должен был хорошо подумать, прежде чем выхватить клинок.
Танаке было чуть больше сорока лет — вполне почтенный возраст для обитателей северной, покрытой снегом и льдами части страны Ниппон. Сейчас он выглядел худым и жилистым, но в свое время его считали одним из наиболее мощных воинов во всей Ниппонской империи. Темная, смуглая кожа выдавала в нем уроженца западных провинций. Волосы у Танаки были седыми и короткими, над губой красовалась густая щеточка усов. В бледно-голубых глазах светилась мудрость, и еще — глубокая печаль.
Он медленно двинулся навстречу ветру, щуря глаза от колючих снежинок. Вскоре он понял, что лес уже очень близко. Где-то там, за вершинами деревьев, находится деревушка Киото — конечная цель его путешествия. Его охватило ощущение, будто он однажды уже видел все это; по какой-то странной причине окружающий ландшафт вызывал в памяти сильные ассоциации. Внезапно он понял: сон! Он видел это в недавнем сне и чувствовал, что его путь, каким бы он ни оказался в итоге, неизбежно предопределен. Танака сразу почувствовал облегчение: чему быть, того не миновать, а страха он не ведал. Несколько недель он скакал наобум, желая только спастись, но ведь самурай должен иметь достойную цель — даже если ты ронин, грустно подумал он про себя.
Танака пришпорил кобылу, намереваясь поскорее попасть под покров леса. Он с удовольствием почувствовал, что лесная чаща хоть немного защищает его от колючего ветра. Несмотря на меховые рукавицы, пальцы уже онемели от холода и с трудом удерживали поводья. Хотя, что значили такие мелкие неудобства в сравнении с главной проблемой: как сохранить жизнь!
Больше часа он направлял лошадь по тропе, которая существовала лишь в его воспоминании, однако каждое встречавшееся на пути дерево казалось ему знакомым. Иллюзорная тропа все не кончалась, и Танака понемногу начинал сомневаться, сохранил ли он здравый рассудок после столь серьезного столкновения со стихиями.
Снег был глубоким, и лошадь с большим трудом преодолевала сугробы. Может, он заблудился в этой безлюдной местности? Танака уже не мог точно сказать, в каком направлении находится Киото. Теперь он пробирался по местам, которые казались знакомыми только из-за странного вещего сна...
Он потерял счет времени и в каком-то полузабытьи монотонно раскачивался в седле, как вдруг впереди показалась цель. Сердце забилось сильнее при виде небольшой долины, раскинувшейся прямо перед ним. Внутри бурлила теплая сила, и Танака решительно подстегнул совсем измученную лошадь.
Удивительно, но уже при его въезде в долину погода начала меняться. Воздух был значительно более теплым, выпавший снег постепенно таял. Танака заметил впереди то, к чему он стремился: двенадцать мегалитов, словно древние часовые, гордо высились, окружая то самое место Силы из его видения. Врат, как таковых, видно не было, но Танака знал, что это именно то место, которое указывала ему таинственная женщина.
Он подъехал ближе. Идеальное расположение мегалитов наполнило его душу благоговейным трепетом. На миг ему показалось, что он физически ощущает силу, истекающую из древних камней. В другой раз он даже не подумал бы приблизиться к этому месту, но сейчас он спокойно ехал вперед, чувствуя себя специально приглашенным.
Остановившись на почтительном расстоянии, Танака спешился, и последний кусок пути преодолел самостоятельно. Лошадь послушно ждала на месте, где ее оставил хозяин, — животное было слишком истощено длинным переходом, чтобы проявлять интерес к чему бы то ни было. Он видел, что кобыла из последних сил держится на ногах, и печально думал, что из этой долины он, пожалуй, уйдет уже пешком. Жаль, конечно: он всегда любил животных и заботился о них, а вот теперь самолично загнал лошадь почти до смерти.
Танака подошел к краю круга. Снега на земле не было вовсе, да и ветер куда-то исчез. Теперь ему было даже жарко, хотя частично виной этому были доспехи: его йорои были рассчитаны на выживание в условиях больших холодов.
И тут внимание Танаки привлек какой-то звук, доносившийся из самого центра круга. Там, скрестив ноги и привалившись спиной к одному из мегалитов, сидел мальчишка. Танака поразился: было совершенно непостижимо, каким образом ребенок мог оказаться один в такой глуши. Он осторожно приблизился, и ему показалось, что мальчик разговаривает сам с собой, причем на языке, которого Танака не понимал. Это было тем более необычно, что, несмотря на нелюбовь японцев к чужеземцам, за годы службы во Дворце Сёгуна Танака все же узнал множество чужих языков.
Мальчишка был крепкого сложения, с густой копной черных волос на голове и орлиным профилем. Он сидел, в чем мать родила, совершенно не обращая внимания на происходящее вне каменного круга. Можно было подумать, что он разговаривает не столько с собой, сколько с невидимыми товарищами по играм. Лицо у мальчика было очень печальным, и Танака решил, что он совершил какой-то серьезный проступок. Судя по интонации голоса и жестам, по уму и опыту мальчик мог сравняться с любым взрослым.
Неожиданная встреча озадачила Танаку. Его богатый воинский опыт, который не раз выручал его в прошлом, теперь оказался совершенно непригодным. Наконец он принял единственно правильное решение: вышел из-за своего укрытия и медленно направился к мальчику, стараясь не испугать его внезапным появлением.
Заметив его, мальчик вскинул голову и что-то произнес на своем необычном языке. Наверное, здоровается, решил Танака. Он опустился перед мальцом на одно колено, совершенно не представляя, как же вести себя с этим странным ребенком.
Больше всего его поразили глаза мальчика: синие и глубокие, они излучали невиданную силу, а ведь он, Танака, на своем веку повидал немало сильных мужчин. Этот пристальный взгляд напомнил ему выражение глаз незнакомки из сна — такой же глубокий и трагически печальный.
Танака опомнился от своих мыслей: ведь мальчик, наверное, ждет ответа на приветствие. Он попытался изобразить на лице ободряющую улыбку:
—Извини, малыш, я не понимаю тебя.
Мальчонка удивленно, по-птичьи склонил голову набок. Самурай ткнул себя пальцем в грудь:
—Танака, — медленно произнес он. — Танака.
Мальчик радостно заулыбался, будто вспомнил это имя, вскочил на ноги и с распростертыми объятиями бросился на шею старому воину. Танака изумленно замер: по роду своих занятий он никогда не имел дела с детьми, да и семьи у него не было. Как нужно откликаться на подобные изъявления чувств, он даже не представлял.
Наконец он осторожно взял мальца на руки и понес туда, где дожидалась лошадь. Вначале мальчик удовлетворенно улыбался, но стоило им пройти внешнюю границу круга, как в его поведении наступили странные и драматические изменения. Глубина мудрости вдруг исчезла из его глаз, сменившись совершенно необычным выражением страха. Воздух стал ощутимо холоднее, и тело найденыша пошло крупной дрожью.
Короче говоря, мальчик стал вести себя, как полагается обыкновенному пятилетнему ребенку. Однако его доверие к самураю не исчезло: он продолжал доверчиво прижиматься к Танаке, словно давал понять, что от этого теперь зависит его жизнь.
Кое-как завернув его в тряпье, Танака усадил мальчика в седло впереди себя. Казалось, за это время лошадь значительно восстановила свои силы — наверное, она почерпнула целительную энергию мегалитов. Танака уже понял, что им действительно удастся добраться до Киото. Судьба мальчика имела особое значение, и его, опытного воина, избрали защитником.

 

[Unagdomed]

Весь мир — театр И люди в нем актеры...
—Вильям Шекспир
Планета Теллюс
Ниппонская империя
Деревня Киото
Никогда еще Иэйасу Танака не чувствовал себя таким счастливым, как в момент, когда он наконец увидел мост к деревушке Киото. Он остановился на лесной тропе менее чем в двухстах футах от моста и вздохнул от нахлынувших воспоминаний — за десять с лишним лет здесь ничего не изменилось.
Он пришпорил кобылу, стараясь удержать поводья негнущимися пальцами. Судя по тому, как болели руки, обморожение он уже заработал.
А перед ним в седле сладко посапывал спящий малыш. Он был завернут в такую кучу тряпья, что трудно было даже сказать, где именно прячется маленькое тельце.
Вот уже несколько часов, как перестал идти снег. Толстое белое покрывало на земле успело заледенеть, покрыться плотной коркой наста, и теперь, когда лошадь приблизилась к крохотной речушке, снег вкусно хрупал под ее копытами. Обычно выпавший снег быстро промерзал; через неделю-другую земля будет укрыта сплошным ледяным панцирем. Покрытие плохонького деревянного мостика не внушало особого доверия, и Танака понимал, что лучше всего спешиться и перейти на ту сторону, ведя лошадь под уздцы. Однако он не хотел будить задремавшего пассажира, да и ноги одеревенели от холода настолько, что вряд ли послушались бы его. Мост они преодолели все же верхом, все получилось нормально, если не считать того, что лошадь несколько раз поскальзывалась.
Киото процветал. Лес, который давал достаточное количество валежника для топки и обеспечивал хорошую охоту, а также близость к воде помогали жителям селения полностью удовлетворять свои нужды. Всего здесь было около сорока домов, каждый из них представлял собой довольно крохотное, но крепкое деревянное сооружение. От столбиков дыма, поднимавшихся над каждой крышей, домики казались еще более желанными и гостеприимными, но в действительности жители этой удаленной от другого жилья деревушки были крайне нетерпимыми к чужакам.
В самом селении снега было относительно немного — и фута не набралось бы, — но все равно улицы были пустынными. Мужчины селения занимались заготовкой последних припасов перед затяжной, темной Зимой, а женщины в это время разбирались с провизией и проверяли, хорошо ли законопачены щели перед приходом больших холодов.
Танака направил лошадь вдоль шеренги домишек; теперь, когда цель была достигнута, силы совсем покинули его. Все тело ломило от боли и взывало об отдыхе, но Танака лишь скрипел зубами: самурай не должен обращать внимания на подобные мелочи. Он чувствовал, что его изможденная кобыла вот-вот упадет без сил: животное словно почувствовало, что выполнило свою миссию, и теперь спотыкалось на каждом шагу. Он был почти уверен, что лошадь не выживет, так как давно переступила грань крайнего истощения.
В центре селения находилась харчевня, которая при случае превращалась в постоялый двор для приезжих — в зависимости от того, соглашались их принять или нет. Естественно, самураев здесь принимали безоговорочно, хотя и не любили, как, впрочем, везде в Империи. Простой люд порядком устал от тирании самураев.
Танака дождался, пока лошадь поравняется с харчевней, натянул поводья и проверил, как там мальчишка — маленький попутчик все так же сладко спал. Вдруг они оба дернулись и вылетели из седла — это кобыла наконец-то поняла, чего от нее хотят.
Совсем обессилев, Танака некоторое время просто лежал на снегу. Как было бы приятно так и остаться, наконец-то отдыхая после дороги! Если бы не ужасный мороз, который пробирал до костей! Он с трудом поднялся на четвереньки, подполз к мальчику, поднял его и заставил себя встать на ноги. В дверь харчевни он буквально ввалился, а уже проснувшийся мальчишка все пытался зарыться в тряпки поглубже, беспокойно поблескивая из свертка полными беспокойства и смущения глазенками.
Хозяйка харчевни подоспела к двери, чтобы поприветствовать гостей. Увидев самурая, она удивленно округлила глаза и что-то пробормотала про себя.
Харчевня была хорошо знакома Танаке. Когда-то он был самураем этой деревни, только в то время нынешняя приземистая пышечка-хозяйка выглядела еще угловатой девчонкой-подростком. Ее мать была женщиной резкой и властной; вот и сейчас одного острого взгляда хватило, чтобы понять, что дочка во всем пошла в мать. Правда, увидев полузамерзшего ребенка, женщина сердобольно заохала:
— Скорее, заносите его вовнутрь! Так ведь и до смерти замерзнуть недолго!
Хозяйка немедленно крикнула взрослому сыну, чтобы он занялся лошадью, и закрыла за гостем тяжелую деревянную дверь.
Внутри харчевни почти никого не было — никто из мужчин в селении не мог позволить себе такую роскошь, как тратить впустую драгоценные относительно погожие дни. Трое единственных посетителей смерили Танаку недоброжелательным взглядом, но сразу же потеплели глазами, признав в чужаке ронина, и вежливо отвернулись.
Танаку трудно было не узнать по его одежде и непривычной в здешних краях смуглой коже. Теперь о его бегстве знал, наверное, не только Киото, но и вся Империя. Среди крестьян он слыл героем. В какую бы деревню он ни заезжал, жители стремились помочь ему и сбить с толку преследователей. Без такой поддержки он вряд ли смог бы выжить.
Отдав ребенка хозяйке, Танака устало побрел к очагу и повалился в глубокое кресло. Все тело горело от боли, словно в агонии. О том, чтобы снять доспехи, и думать нельзя было: из-за чрезвычайно сложной системы застежек даже в идеальных условиях на это требовалось около получаса. Впрочем, на лице Иэйасу Танаки не было видно ни следа переживаний: даже самурай, не имеющий господина, имеет собственную гордость.
Тем временем хозяйка усадила мальчонку подле очага и говорила ему что-то ласковое, утешающее. Тот явно ничего не понимал, но, впрочем, и не пытался избавиться от столь настойчивого внимания, только настороженно стрелял по сторонам темно-синими глазами.
Потом хозяйка вышла из комнаты и вернулась с чашкой дымящегося жаркого. Несмотря на то, что желудок давно мучился от спазм, Танака дал понять, что не голоден. Он не ел уже три дня, но распухшие пальцы все равно не смогли бы удержать деревянную ложку, а выглядеть дураком перед другими самурай не хотел. Зато его юный знакомец, обжигая рот, в мгновение ока расправился с едой. В это время на его лице появилось отсутствующее выражение, хотя мальчишка не забывал поглядывать на своего нового защитника, проверяя, рядом ли он. Хозяйка с неудовольствием и жалостью смотрела, как жадно уплетает ее маленький гость. Она, было, собралась пристыдить мальца, не умеющего вести себя за столом, но Танака заставил женщину промолчать, бросив на нее выразительный предупреждающий взгляд.
Дверь харчевни с треском распахнулась настежь, впустив внутрь облако холодного воздуха. В дверном проеме стоял сын хозяйки; в руках он держал седло и чересседельные сумки самурая. Пинком, захлопнув дверь, он бросил поклажу на пол и подошел переговорить с матерью. Тем временем Танаке удалось снять рукавицы. Он снял с поясной цепи два юаня. Медные монеты были увесистыми, с большим квадратным отверстием, вырубленным в центре, так что держать их в негнущихся пальцах было совсем даже не легко.
Хозяйка подошла к нему и взглянула на деньги.
—Не нужно, — резко бросила она. — Значит так, можешь остаться переночевать, но запомни, чтоб к завтрашнему утру и духа твоего тут не было!
Танака нахмурился.
—Значит так: в деревне теперь другой буси. И, хотя Горун Цзан достойнее многих, я полагаю, что он не сильно обрадуется, если тебя увидит.
Танака покорно кивнул. Завтра он отправится к Эканару — уж старый-то друг, точно примет его.
—Ты что — всю Зиму проторчать здесь собираешься? — голос у хозяйки был воинственным.
Самурай слабо кивнул.
Ладно. Думаю, мясо твоей кобылы пойдет в частичную оплату, — сообщила она. — Я имею в виду, если кто-нибудь спрячет тебя, понимаешь? И еще тебе придется работать.
Понимаю. Я знаю кузнечное дело, думаю, вам это придется кстати.
Какой-то миг хозяйка пристально разглядывала его.
—Хорошо, но это уж как Сайто-сан решит. Иди за мной, я покажу тебе твою комнату.
Танака взял мальчишку на руки и побрел за хозяйкой. Он чувствовал, что тело начинает понемногу оттаивать — только левая рука оставалась чужой. Иэйасу боялся худшего.

Тяжкие приглушенные удары пробудили Танаку от глубокого забытья без всяких сновидений. Сверкая во мраке белками, он попытался раскрыть глаза. Получалось с трудом. Затекшее тело ломило — Танака понял, что так и заснул в доспехах. Прошли еще несколько долгих секунд, прежде чем он понял, где находится. В дверь снова затарабанили, на этот раз весьма громко и нетерпеливо.
Собравшись с силами, он перевалился на бок; все мышцы и внутренности громко запротестовали, моля о пощаде. Наконец ему удалось подняться на четвереньки. В мутных багровых отсветах огня, мерцавшего в очаге напротив, Танака разглядел масляную лампу-ночник.
Он зажег ее, и тонкий язычок пламени окрасил все вокруг в бледно-желтые тона, мягко отодвинув по углам мрачные тени. Воздух в комнате был приятно теплым, с густым запахом дымка. Утвари в комнатушке почти не было, если не считать грубо сколоченной кровати, небольшого комода рядом, единственного простенького стула да очага. Деревянный пол был частично покрыт старой медвежьей шкурой. Окон не было вовсе, как в большинстве крестьянских домов, — самым главным была изоляция от холода, так что наружный свет почти не проникал внутрь.
Танака подполз к двери. Петли были практически новыми и противно заскрипели, когда он распахнул створки. Самурай прищурился, глядя на стоявшего в дверях посетителя — он казался немного знакомым.
Мужчина был довольно стар, лет эдак сорока пяти. Танака редко встречал кого-нибудь старше себя. Высокий и статный гость был широк в груди и плечах, вот только лицо его выглядело преждевременно постаревшим. Темная кожа была потрескавшейся и нездоровой. Практически лысый череп кое-где был покрыт седыми волосами. В глазах мужчины, голубых и прозрачных, светилась мудрость, расчетливость и еще недоверие. Жить в ледовых пределах Ниппонской империи было непросто, и человеку было нелегко взрастить в себе доверие.
Наконец Танака понял, почему вошедший показался ему знакомым: это был Йориэ Сайто, сын деревенского кузнеца, который, верно, уже и сам давно был кузнецом. Они никогда не были друзьями, но когда-то неплохо понимали друг друга. В годы юности Танака был слишком вспыльчивым и амбициозным, чтобы заводить настоящих друзей. Сейчас он с грустью вспоминал о прошлых ошибках.
На секунду взгляды двух мужчин встретились. Потом Сайто отвесил легкий поклон и заговорил.
—Приветствую вас, Танака-сан.
Обращение было вежливым, однако так обычно обращались равные по положению. Танака понял, что его испытывают. Он тоже поклонился, немного ниже, как кланяются вышестоящему начальнику — невиданное дело для самурая, который общается с крестьянином.
—Приветствую вас, Сайто-сан.
Сайто внимательно разглядывал самурая, не веря в происшедшие перемены. В свое время, занимая должность деревенского буси, Танака был горд и жесток; сейчас же, вернувшись сюда в опале, он был полон смирения. Танака изменился, это было видно по его глазам; но сама разница была столь огромной, что это вызывало беспокойство. Обычно смерть приходила за мужчинами слишком быстро, чтобы они успевали превратиться в философов, но этот воин все-таки успел.
—Заходите, пожалуйста, — произнес Танака, ступив в сторону. Сайто кивнул и последовал приглашению. Танака закрыл за ним дверь, а Сайто тем временем опустился на единственный стул. Гость сразу же заметил фигурку ребенка: тот, забыв обо всем на свете, все еще сладко спал. Сайто удивленно приподнял брови: он явно не ожидал увидеть ничего подобного.
Пока кузнец молча разглядывал самурая, тот принялся снимать доспехи.
—Погожие дни заканчиваются, — наконец подал голос Сайто. — Добраться до следующей деревни до больших снегов будет сложно.
Да. Я надеялся обрести приют в Киото.
Кузнец кивнул; было ясно, что слова Танаки нисколько не удивили его. Саньцзин был единственным городом в пределах пятидесяти миль от Киото, и слишком много самураев рыскало по округе, чтобы беглец мог надеяться на спокойное прибежище, где можно переждать.
—Нам опасно укрывать у себя ронина.
—Почти никто из самураев не знает, что я собирался в Киото. Они не станут искать меня здесь.
—Но ведь ты ронин?
—Да. — Не поднимая глаз на собеседника, Танака снимал цурубасири.
—А я теперь деревенский староста, так что мне решать, останешься ты или нет.
—Значит, в твоих руках моя судьба, — пожал плечами Танака. — И его тоже. — Он указал на спящего мальчонку.
Сайто что-то проворчал. Хладнокровное отношение ронина сбило его с толку. Танака никогда не был особенно вспыльчивым, а сейчас вообще был крайне невозмутим.
—Мы ничего не должны самураям. Вы все — жестокие насильники!
Обвиняющий взгляд Сайто обжег Танаку, однако выцветшие голубые глаза самурая спокойно приняли вызов. Он лишь кивнул.
—Но я больше не самурай. Я лишился чести.
Староста внимательно и остро поглядел на собеседника, потом кивнул.
—Ты действительно изменился: в твоих глазах бесчестье выглядит честью. Мы здесь, в Киото, слышали о том, что ты сделал; но те из нас, кто помнит тебя в прошлом, не верят в перемену.
—Что ж, это вполне понятно. Я не горжусь тем, кем я был когда-то. Я убил больше людей, чем было дуэлей у большинства самураев, и это тяжелым грузом давит на мое сердце. Однако я принял обет ненасилия и ничто не заставит меня его нарушить.
На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Староста Киото обдумывал свое решение.
—Если старый мудрец спрячет тебя, ты можешь пересидеть здесь Зиму.
Танака поклонился, демонстрируя, что высоко оценил вердикт Сайто. Кузнец ответил таким же поклоном, но в глазах его все так же светилось недоверие. Не сказав больше ни слова, Сайто вышел из комнаты.

 

[Unagdomed]

Если понимаешь, то вещи оказываются такими, какими они есть на самом деле; если не понимаешь, то вещи оказываются такими, какими они есть на самом деле.
—Дзэнский коан
Планета Теллюс
Ниппонская империя
Деревня Киото
После того как они, уединившись в своей комнате, расправились с роскошным завтраком, Танака одел своего юного протеже в одежду, которую любезно подарила хозяйка харчевни. Из-за отмороженной руки переодевание показалось Танаке долгим и мучительным занятием. Одежда была явно не по размеру; судя по всему, ее носил еще старший сын хозяйки.
Самурай попытался, было подбодрить мальчика словами, однако это оказалось не таким простым занятием.
Мальчик молча наблюдал за Танакой, позволяя ему обращаться с его телом как угодно. Темно-синие глаза внимательно изучали все вокруг, и в их глубине мерцал пугающе сильный разум.
Поверх своего кимоно Танака набросил серую тяжелую накидку и опустил капюшон, чтобы таким образом скрыть свое лицо — он понимал, что для многих все еще остается незнакомцем.
Танака погасил масляный светильник и взял мальчика на руки. Зал харчевни оказался пустым, что было вполне кстати. Огонь в очаге взбирался по кучке только что уложенных сучьев и тихо потрескивал, уютно разговаривая сам с собой. Деревенские жители по обыкновению не рубили деревья — всякая живая поросль обладала душой, так что для топки и обогрева собирали только сухой хворост и мертвые стволы.
Бережно неся найденыша на закорках, Танака вышел в морозный полдень. Слегка мело, хотя в целом погода была относительно хорошей: большие снега Зимы еще не пришли на эту землю. Как правило, в середине Зимы холод стоял такой, что недостаточно тепло одетый человек замерзал до смерти буквально за пару минут.
Деревушка активно готовилась к предстоящим морозам. Повсюду к небу вздымались клубы серого дыма — это груды собранного хвороста превращались в топочный уголь. Несколько крестьян волокли в деревенский амбар груз пищи и меховых шкур. Они даже не повернули голов в сторону Танаки, но он почувствовал, что ему не удалось остаться незамеченным.
Наконец, он пробрался через глубокие сугробы и очутился у цели. Дом был похож на жилье других жителей, разве что был чуть повыше и попросторнее. Над дверью был укреплен довольно странный рунический символ — крест Тау.
Танака постучал в дверь, и с крыши слетело облачко снежинок. Ветер тут же подхватил их и закружил в диком танце. В глубине дома послышалось шарканье, потом дверь отворилась, и на пороге возник вполне подтянутый старик. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, что для Ниппона было довольно необычно. Особый колорит старику придавала серебристая седина, невероятно живая мимика и проницательные голубые глаза, сверкавшие из-под кустистых бровей, которые, словно две гусеницы, жили совершенно отдельной от хозяина жизнью.
Узнав Танаку, старец сердечно усмехнулся, схватил руку самурая и энергично затряс ее. Танака попытался, было сдержать невольную ответную улыбку, но ничего не смог поделать. В обществе Эканара нелегко было казаться несчастным.
Эканар был самым известным — и, в сущности, единственным — мудрецом в Империи. Мудрецы предпочитали жить в городах западной части страны, где цивилизация была более развита. Эканар был родом с запада, и Танака знал, что всегда может на него положиться, потому что его родной отец тоже родился в одной из западных провинций. Именно стремление Танаки реализовать себя, несмотря на то, что он не принадлежал к родовитому сословию, в свое время помогло ему подняться на самую вершину самурайской элиты.
Эканар жил в Киото вот уже двадцать лет: ему нравилась спокойная и мирная жизнь. Здешние люди питали к нему уважение и восхищались им, принимая, как родного. Он немало помогал сельчанам своей мудростью, которая казалась им поистине безграничной.
—Ну, как идет жизнь старого вояки? — с чувством спросил Эканар.
В ответ Танака проворчал что-то неразборчивое и пожал плечами, всем своим видом показывая, что дела — хуже некуда. Эканар сочувственно закивал.
—Ладно, заходи! И занеси своего юного друга. Там у меня есть эль!
Самурай улыбнулся: все-таки в мире еще есть неизменные вещи. Старик никогда не упускал возможности пропустить стаканчик, и таких стаканчиков за день набиралось около десятка. Тем не менее, здоровье у Эканара было отменное, в основном благодаря его неизбывному оптимизму. Танака даже завидовал его способности всегда оставаться счастливым. В списке приоритетов буси для счастья почему-то не нашлось места.
Они вошли в тепло дома, и Эканар тут же наполнил элем две большие кружки. Хозяин и гости уселись в импровизированной гостиной, которую Эканар создал, уничтожив большую часть своего жилища. Все стены были уставлены полками с тысячами книг. Некоторые книги были невероятно древними; другие сохранились еще со времен Старого Мира. Бросались в глаза большие разделы, посвященные истории, географии, искусствам, психологии, конструкторскому делу, алхимии, языкам, мистицизму и магии.
Эканар уже перестал собирать свою библиотеку: мудрец удалился от дел в довольно молодом возрасте. Кроме того, найти подобные книги в восточных землях было практически невозможно, а тех, что уже занимали полки, с лихвой хватило бы на несколько жизней тщательного изучения — если бы Эканар решил этим заняться. Посетители раздражали мудреца своими требованиями, чтобы Эканар отвечал на их вопросы, будучи совершенно трезвым. Сам Эканар находил эти претензии весьма занудными.
Отхлебнув изрядное количество эля, он выжидательно посмотрел на Танаку.
—Значит, все рассказы про тебя — правда? — наконец спросил он. Теперь в голосе Эканара уже не слышалось веселья.
Танака понимал, чем именно интересуется старый друг. Его глаза затуманились от воспоминания недавно пережитого.
—Да, правда.
—Может, расскажешь поподробнее? — мягко поинтересовался Эканар.
По губам самурая скользнула тонкая улыбка. Он даже не предполагал, что старик проявит столько такта; обычно Эканар, что называется, сразу брал быка за рога. С другой стороны, Танака впервые мог поведать свою историю человеку, которому он доверяет. Он понимал, что этим облегчит себе душу после столь стремительного и неожиданного превращения из наиболее именитого воина Империи в обычного отступника.
—Сейчас Сегун находится в весьма слабом и щекотливом положении. Он боится за свое место, потому что знает, что дайме плетут против него заговор, собираясь, возвести на престол нового Сёгуна.
Эканар молча кивнул: то, что рассказал Танака, уже знал каждый крестьянин.
—Страже Сёгуна отдали тайный приказ убить всех главарей заговорщиков-дяйме, а также уничтожить всю их родню. Именно я, будучи капитаном стражников и вообще высшим офицером Стражи, отдавал распоряжения своим подчиненным. Мне приказали лично проследить за уничтожением господина Канадзавы, который тогда был моим наихудшим недругом. Но я почувствовал, что неспособен хладнокровно убить человека. Чувство долга во мне боролось с моей честью. Следовать полученному приказу значило пойти против принципов бусидо.
—И все же дошли слухи, что ты убил в поединке господина Канадзаву, а уж потом скрылся. Отчего же ты оказался в опале?
Танака опустил голову. Когда он заговорил, в голосе послышалась сильная горечь и раскаяние.
—Я не смог убить его четырехлетнего сына, который теперь унаследует трон отца. Там была мать ребенка... она просила меня не делать этого. Стражники уже приближались, а я все не мог заставить себя выполнить приказ.
После долгого молчания мудрец задал вопрос, который напрашивался сам собой:
—А почему не харакири? Я удивлен, что ты до сих пор жив. Лицо Танаки исказилось от боли и стыда.
—Н-не знаю; что-то остановило меня. Появилось сильное ощущение, будто я еще не сделал чего-то очень важного. Однако моя честь уже разрушена, и сейчас я настолько же мертв, как если бы совершил самоубийство.
—Говоришь, сделать нечто важное? Не понимаю, о чем ты.
—По-моему, это каким-то образом связано вот с этим мальцом.
Тут Эканар обратил внимание на второго гостя, до сих пор сидевшего тихо и смирно. Мудрец заметил, что в мальчишке, который теперь жался к своему единственному другу, действительно есть нечто необычное.
—Ну-ка, ну-ка, кто тут у нас? — произнес старик, наклонясь поближе, чтобы рассмотреть.
Танака с удивлением отметил, что мальчик нисколько не смутился пристального взгляда Эканара, хотя прежде вел себя совсем иначе. Он даже отвечал мудрецу внимательным и серьезным взглядом. Внезапно Эканар издал пронзительный вопль и подскочил на месте, напугав обоих гостей. Он тут же умчался куда-то, и Танака слышал, как он взволнованно мечется по соседней комнате. Самурай терпеливо ожидал возвращения друга, гадая, что это могло ему так срочно понадобиться. Эканар меньше всего был склонен к подобным взрывам чувств, хотя его жизненных сил хватило бы на троих.
Наконец Эканар вернулся, держа в руках бумажный пакет с длинными черными палочками. Он молча подвинул пакет мальчику.
—И что он должен с этим делать? — нахмурился Танака; он с удивлением поймал себя на том, что уже привык к роли старшего и теперь пытается защитить мальчишку.
—Это же лакрица, дуралей! Вот, сам попробуй!
Впрочем, ребенок уже сам разобрался, что к чему: он торопливо набивал рот сладкими палочками. Танака не был уверен, что детям полезно есть в таких количествах эту черную дрянь, зато Эканар, улыбаясь до ушей, довольно качался в своем кресле.
—Ну и где ты откопал этого маленького разбойника, а? — спросил старик.
Буси смущенно заерзал на стуле:
—Ну-у, это очень странная история... Однако старик вынудил его продолжать.
Поначалу сбивчиво, постепенно добавляя все новые детали, Танака поведал Эканару о своем сне-видении и путешествии, которое последовало за этим. Эканар слушал, с каждой секундой приходя все в большее волнение. Он то и дело перебивал повествование просьбами прояснить то или это, особенно интересуясь подробным описанием увиденного самураем ландшафта. Это сбивало Танаку с толку: он чувствовал, что память о том сне уже не столь остра, как раньше. Яркими и отчетливыми оставались только пронзительные глаза незнакомки, что указала путь.
Танака с удовольствием закончил рассказ, чувствуя: это было крайне необходимо, чтобы когда-нибудь не сойти с ума от этой тайны. Эканар же потянулся к полкам, где стояли книги по оккультным знаниям, и достал один фолиант. То была одна из самых ценных книг в его огромной коллекции. Мудрец принялся задумчиво листать книгу, неразборчиво бормоча себе под нос, то, кивая головой, то отрицательно мотая из стороны в сторону. Через несколько минут он громко захлопнул том.
—Выглядит, как невольная проекция астрального тела, — взволнованно объявил Эканар, — причем явно навеянная какой-то силой извне!
—Что-что?
Эканар изумился невежеству друга.
—Не обращай внимания, допивай свой эль. У меня еще с десяток бочонков осталось. Сам варил.
Эканар посмотрел на мальчика, который уже успел расправиться с лакричными палочками и теперь вытирал липкие ручонки о штаны.
—Как тебя зовут?
Мальчик никак не отреагировал.
—Кажется, именно это мы можем ему дать, — предположил Танака.
На миг Эканар задумался.
—Как насчет Шадд-рака? — спросил он. — В переводе с одного из западных языков это значит «странный».
Самурай задумчиво почесал подбородок: в этом имени было что-то такое...
—Ладно, пусть будет Шадрак.
Тут мальчуган понимающе заулыбался и воскликнул, указывая на Танаку:
—Кавмер! Кавмер!
Выкрик поразил Эканара до глубины души — Танака видел, какое потрясение отразилось на его лице.
—Что это он сказал? — тихо спросил он, с оттенком настойчивости в голосе.
—Это иудейский, — произнес мудрец, все еще сомневаясь, не ослышался ли он. — Один из языков Старого Мира.
—Ну и...
—Он назвал тебя отцом!
Танака воззрился на ребенка, вновь ощущая предопределенность судьбы.

 

[Unagdomed]

Боль — лучший учитель.
— «Бусидо, Путь Воина»
Выставленная на солнце глиняная чашка так и останется глиняной чашкой. Чтобы стать фарфором, она должна пройти горнило раскаленной добела печи.
—Доктрина Белой Школы
Планета Теллюс
Ниппонская империя
Деревня Киото
Танака сидел, скрестив ноги и прислонившись спиной к стене небольшого чердака. Закрыв глаза, он дышал медленно и ровно, разве что чуть затрудненно. Единственная свеча тускло освещала комнату.
Рядом на крохотной кровати сидел Шадрак. Он с волнением и состраданием наблюдал за своим покровителем. Вдруг мальчишка резко повернулся, заслышав доносившийся снизу скрип. Что-то забухало, и люк в полу приподнялся. Шадрак увидел, как над полом явилась голова Эканара, и облегченно перевел дух.
—Иэйасу, кузнец уже ждет, — серьезно сообщил мудрец.
Танака со вздохом открыл глаза и поднялся, захватив завернутый в кусок черного шелка меч-катану. Катану он держал в правой руке, а левая бессильно болталась на тряпичной перевязи.
—Что ж, пойдем.
Он посмотрел на Шадрака — тот сидел, не меняя позы, только преданно следил за ним глазами, словно щенок за хозяином.
—Останешься здесь, — хмуро бросил ему Танака, — там, куда я иду, ты не увидишь ничего хорошего.
Мальчик только смотрел на него, не сделав ни единого движения, когда Танака с Эканаром начали спускаться по лестнице.
—Не переживай, — сказал Эканар. — Без лестницы ему не спуститься.
Мужчины вышли в колючий мороз ночи. Было жутко холодно, но ветра не было, кроме того, весь день падал снег. Оба понимали, что это едва ли не последнее затишье перед снежными бурями большой Зимы. Даже сама тишина сумерек казалась огромным скопищем напряжения, готового в любую секунду вырваться на свободу.
Они пробирались между деревянными домишками, которые в тумане казались одинаковыми. Несколько часов прозрачного и чистого воздуха кряду, будь то днем или ночью, для Ниппон были редкостью. Казалось, что вода и дым моментально кристаллизуются в воздухе.
Наконец они добрались до одиноко стоявшего дома. Из трубы валили густые клубы дыма, и кузнечный жар, казалось, ощущался даже через закрытую дверь. Наверное, это был единственный дом на всю деревню, который остался незаконопаченным на лютую зиму.
—Готов? — спросил Эканар. Лицо у него было непривычно озабоченным.
Танака набрал в грудь побольше воздуха и взялся за ручку двери. В лицо пахнуло жаром, и самурай с непривычки зажмурился. В кузнице они нашли Йориэ Сайто: обнаженный по пояс кузнец орудовал железной кочергой в горне, вороша багровые уголья. Каждое движение заставляло упруго бугриться мышцы на груди и животе кузнеца. Сайто поднял глаза и махнул гостям, пригласив войти.
Мужчины прошли в кузницу, не заметив, как худенькая тень мальчика проскользнула следом за ними внутрь и тут же растворилась в тенях, куда не доставали красные отсветы угля.
К их приходу Сайто приготовил крепкий дощатый стол и стул. На столе были разложены варварски грубые хирургические инструменты, включая пилы для распиливания костей и зажимы для мягких тканей. Взглянув на беспощадное железо, Эканар поспешно сглотнул тяжелый ком в горле, возблагодарив небо, что все это предназначается не ему. Скрытая радость вылилась в открытое сочувствие Танаке, хотя самурай держался стоически. Лицо у него было сосредоточенным и почти совсем спокойным.
—Угли уж нагрелись, — хрипло бросил Сайто.
Танака кивнул и уселся на стул.
—Я готов.
Кузнец взял чашку с отвратительно пахнущей красной дрянью и протянул ее буси.
—От этого ты заснешь на несколько часов.
Танака взял чашку, брезгливо исследовал ее содержимое, потом отставил ее:
—Нет. Это не по-нашему.
Эканар закашлялся; Сайто приподнял бровь.
—Но боль, когда пилят кость...
Вместо ответа самурай положил на стол сверток с катаной и развернул меч. Как только Танака вынул меч из ножен, кузнец восхищенно присвистнул. Клинок был сделан из самой лучшей стали, и работа мастера была выше всяких похвал. Даже не приглядываясь к написанным на рукояти инициалам, Сайто сразу же узнал руку своего отца. В свое время его отец слыл одним из лучших кузнецов-оружейников во всей Империи, так что сейчас клинки его работы считались очень ценными и редкими.
Самурай положил левую руку на столешницу и закатал рукав меховой накидки, обнажив кисть. Спасти руку было нельзя: сквозь багрово-черную, потрескавшуюся кожу блекло проглядывало гнилое мясо. Из трещин и волдырей сочилась зеленоватая и розовая вязкая слизь. Видно было, что Танака сильно страдал от развивавшегося заражения. Оставалось только...
Сайто в последний раз вопросительно посмотрел на Танаку. Самурай серьезно кивнул:
— Когда будете готовы, Сайто-сан, сразу начинайте.
И он тут же закрыл глаза, сосредоточившись на замедлении дыхания. Одновременно Иэйасу закрывал протоки надпочечников. Усилием воли он расслабил тело, освободив разум от всех страхов и посторонних мыслей.
Сайто глянул на Эканара, но увидел, что мудрец лишь беспомощно пожал плечами, и снова повернулся к ожидавшему Танаке. Такого в практике кузнеца еще не было. Казалось, что самурай вовсе не волнуется; его выдавали только выступившие на лбу бисеринки пота — или, может, это от страшной жары? — недоверчиво размышлял Сайто. Люди Ниппон вообще достаточно крепкие люди, а самураи тем более. Но Танака был лучшим из лучших самураев. Он победил в себе все страхи, за исключением разве что страха оказаться никому не нужным.
Кузнец нервно потоптался на месте, взмахнул острым, как бритва, мечом... Лезвие прочертило отвесную дугу, малиново сверкая в бликах красных угольев, и в мгновение ока отсекло больную руку по запястье.
Танака дернулся и глухо простонал, но не сдвинулся с места. Казалось, что он смутно осознает происходящее. Сайто быстро отер лезвие от крови и сунул меч в горн, прямо в кучу раскаленного угля. Потом он вынул катану и сильно прижал раскаленный докрасна клинок к обрубку руки. Пронзительно зашипел пар — это моментально свернулась опаленная кровь. Танака прерывисто вздохнул, лицо его исказилось от непереносимой боли. Но кузнец уже отнял потемневшее лезвие и бросил меч в чан с холодной водой. Сталь тут же успокоенно потемнела, и Сайто с содроганием подумал: если бы так же быстро зажил израненный обрубок!
Танака открыл глаза и полностью вернулся в этот мир. Из угла комнаты донесся отчаянный визг, и самурай повернулся на звук. Через мгновение он почувствовал на шее руки Шадрака. Мальчик насмерть перепугался за своего приемного отца: хотя лицо самурая оставалось таким же бесстрастным, в глазах Шадрак увидел всю боль, которая сейчас мучила его покровителя.
А Танака, взъерошив волосы мальчишки, уже говорил ему что-то ласковое, успокаивающее, стараясь разогнать обуявший приемыша страх. Наконец Сайто закончил охлаждать меч и аккуратно вложил катану обратно в ножны. Во взгляде кузнеца затаилось новое уважение к ронину.
—Что с ним делать будешь? — кивнул Сайто в сторону Шадрака.
Танака неопределенно сморщился.
—Когда окончится Зима, я начну учить его своему искусству, — с напряжением в голосе произнес он. — А до тех пор... может, тебе нужны подручные?
—Да уж, — проворчал Сайто, — мы наполним мускулами этого сорванца. Да и немножко дисциплины ему не повредит, я так полагаю.
—Не переживай, — в тон ему ответил Танака, — дисциплина — это последнее, чего ему недостает.