Трагедия произошла недавно, 2 июля 2013 года, в небольшом городке Глазов недалеко от Ижевска. После школьной линейки убили девятиклассницу. Девочка с хорошей репутацией, отличница, активистка, пошла в школу, в обед от звонилась папе, что все хорошо, а вечером родители безуспешно ждали свою дочь дома.
К ночи совсем разволновались, пошли искать, к своему ужасу, нашли тело единственной дочери в недостроенном панельном доме на окраине. Казалось бы, резонансное, но вполне обычное убийство, лишенное мистики. Но не совсем.
Убитая горем мать рыдая, вспомнила, что дочь сама привела ее на место собственной гибели: «Еще в обед мне стало дурно: ноги подкосились, руки онемели, стало не хватать воздуха. Какое-то ощущение паники и страха, до тошноты. Места себе не нахожу. Звоню мужу – у него все нормально, мол, Люся тоже звонила полчаса назад – идет со школы домой. Вроде, нет повода переживать, но сердце не на месте. Я закрываю глаза, а передо мной мрак, тоска, страх. Я уже и водички выпила, и пустырника накапала. Не нахожу себе места. До вечера так промаялась. Звоню дочери – нет связи: раз, второй, третий. Прохожу мимо фотографий – а она на них такая бледная, такая изможденная и несчастная кажется. Начала уже подругам ее названивать: все давно дома, спать готовятся, Люсю после школы видели - домой собиралась идти. Тут звонок в дверь: наконец-то, думаю, вернулась! Сейчас достанется ей по первое число! Несусь к двери, открываю – никого! И тут как упадет зеркало со стены в прихожей, да на мелкие кусочки! А в осколках мне мерещится дочь моя, в немом крике застывшая. Тут меня и накрыло: я мужу в истерике кричу: «Нет моего ребенка, доченьки моей!» Он мне оплеух отвесил, в чувства от истерики привел, схватили мы фонарь да давай по дворам бегать ее искать. Часов до двух ночи так по дворам кругами ходили. Гляжу в арку, а там вдалеке вроде девочка в любимой мастерке дочери, вроде Люсеньки моей. Я за ней – а она от меня, я уже на бег перешла, а она вроде не быстро идет, но как-то удаляется от меня все быстрей. Я за ней, сквозь слезы ничего не вижу, через бурьяны да кустарник бегу, муж мне вслед что-то орет, я ног не чую, по развалинам недостроя за дочкой своей – а она от меня, да прям в ту жуткую недостроенную многоэтажку. Вбегаю я туда – а она там лежит, маленькая моя, единственная – голова разбитая, одежечка порвана, личико страданием перекошенное. Лежит и больше не дышит. Дальше не помню. Очнулась – откачивают меня нашатырем, а доченьку мою уже не откачаешь, не вернешь…»
К ночи совсем разволновались, пошли искать, к своему ужасу, нашли тело единственной дочери в недостроенном панельном доме на окраине. Казалось бы, резонансное, но вполне обычное убийство, лишенное мистики. Но не совсем.
Убитая горем мать рыдая, вспомнила, что дочь сама привела ее на место собственной гибели: «Еще в обед мне стало дурно: ноги подкосились, руки онемели, стало не хватать воздуха. Какое-то ощущение паники и страха, до тошноты. Места себе не нахожу. Звоню мужу – у него все нормально, мол, Люся тоже звонила полчаса назад – идет со школы домой. Вроде, нет повода переживать, но сердце не на месте. Я закрываю глаза, а передо мной мрак, тоска, страх. Я уже и водички выпила, и пустырника накапала. Не нахожу себе места. До вечера так промаялась. Звоню дочери – нет связи: раз, второй, третий. Прохожу мимо фотографий – а она на них такая бледная, такая изможденная и несчастная кажется. Начала уже подругам ее названивать: все давно дома, спать готовятся, Люсю после школы видели - домой собиралась идти. Тут звонок в дверь: наконец-то, думаю, вернулась! Сейчас достанется ей по первое число! Несусь к двери, открываю – никого! И тут как упадет зеркало со стены в прихожей, да на мелкие кусочки! А в осколках мне мерещится дочь моя, в немом крике застывшая. Тут меня и накрыло: я мужу в истерике кричу: «Нет моего ребенка, доченьки моей!» Он мне оплеух отвесил, в чувства от истерики привел, схватили мы фонарь да давай по дворам бегать ее искать. Часов до двух ночи так по дворам кругами ходили. Гляжу в арку, а там вдалеке вроде девочка в любимой мастерке дочери, вроде Люсеньки моей. Я за ней – а она от меня, я уже на бег перешла, а она вроде не быстро идет, но как-то удаляется от меня все быстрей. Я за ней, сквозь слезы ничего не вижу, через бурьяны да кустарник бегу, муж мне вслед что-то орет, я ног не чую, по развалинам недостроя за дочкой своей – а она от меня, да прям в ту жуткую недостроенную многоэтажку. Вбегаю я туда – а она там лежит, маленькая моя, единственная – голова разбитая, одежечка порвана, личико страданием перекошенное. Лежит и больше не дышит. Дальше не помню. Очнулась – откачивают меня нашатырем, а доченьку мою уже не откачаешь, не вернешь…»
