Mvem
Well-Known Member
Регистрация:19 Апр 2013
Сообщения:13.407
Реакции:13
Баллы:0
Начало моей истории более чем тривиально — вечно занятая мама, оставляющая нас с братом у бабушки, живущей в одиночку в частном доме и наполнившей наше детство воспоминаниями о походах на близлежащую речку, вкусностях с грядок и прочими прелестями детства, далекого от города.
В одном из этих воспоминаний я просыпаюсь у бабушки рядом с братом (а у бабушки мы спали валетом), быстро натягиваю свою одежонку и, проходя мимо кухни, здороваюсь с подкидывающей в печурку дрова бабушкой. Выхожу на улицу, умываюсь (водопровод имелся, налаженный еще дедом из скважины на участке, но уж слишком глупым считалось включать насос только ради того, чтобы умыться поутру) и, вытираясь, замечаю, что бабушка уже на своих грядках, рассматривает, не приключилось ли с ними чего за дождливую ночь. Захожу обратно в дом (а надо сказать, что путь туда один и ведет он через веранду, длинную прихожую, которая могла стать вообще отдельной комнатой, но из-за сквозившего там холода стала просто огромной прихожей), переодеваю тапки, прохожу на кухню и говорю бабушке «спасибо» за чай и печенье, которые она тут же поставила передо мной.
Только минуты через две в моей детской головушке начался интенсивный поиск объяснений. Я посмотрел на бабушку, которая теперь рвала газеты — ничего странного. Подошел к окну, посмотрел на грядки — и там бабушка. Не то чтобы я испугался, но тогда, благодаря походам в библиотеку, я часто читал журнал «НЛО», и, когда я в окно увидел еще одну бабушку, мне сразу представилось, что какая-то из них тут с целью меня похитить.
Набравшись смелости, говорю той бабушке, что со мной в доме и рвет газеты: «Кто-то похожий на вас на грядках с капустой». (К бабушке мы с братом обращались только на «вы»). Бабушка перестает тихонько подпевать радиоточке, совершает рывок к двери, закрывает её на шпингалет и, подходя к кухонным окнам, зашторивает их. А мне почему-то становится смешно — ребенок ведь, казалось смешным, что бабушка не знает, что добро всегда побеждает и потому надо лишь выйти и наподдать, кто бы это ни был. Бабушка затягивает молитву и крестится перед иконой в углу. А в прихожей звуки шагов и тяжелый стон, какой всегда бывал, когда бабушка меняла свои старые сапоги на домашние тапки. И характерные приближающиеся звуки — шлепанье тапочек о покрашенный дощатый пол. На бабушке нет лица, она лишь шепчет слова заученной молитвы, а я с бравадой в голове вспоминаю детские рассказы и разнообразные книги, где все хорошо кончалось, и иначе, значится, быть не может и со мной.
Звуки шлепанья затихают у двери, слышится попытка её открыть (лязг шпингалета). А потом бабушкин голос: «Ваня, Вова, прекратите глупые шутки. Откройте дверь, я вам клубники с малиной собрала». Бабушка берет меня за руку, ведет к спящему брату и садится перед заложенным камином, на возвышении которого покоится основной иконостас. Минут через десять просьбы открыть дверь прекратились, бабушка громко вздохнула, и безо всякой опаски снова открыла дверь. А я в тот день вышел на улицу только вслед за братом, который проснулся и ничего не знал.
К слову, что тогда пытался спрашивать у бабушки, что совсем недавно, говорит одно: «Не стоит лишний раз кликать, неровен час, придет и не уйдет, а мне на его место».
А еще брат однажды, вернувшись с «розового» (магазин, что стоял километрах в трех от бабушкиного дома и был, по сути, просто пивнушкой с конфетами и газировкой) на участок, вывалил передо мной с десяток конфет «КислоРот», зефира в косичках, сливочной колбасы и два «киндера». На закономерный вопрос «откуда», ведь он ходил лишь за сливочной колбасой и хлебом, поступил ответ: «Бабушка купила, она с работы идет, через полчаса будет». (Бабушка работала на близлежащем рынке продавцом и ходила оттуда пешком, что занимало у неё много времени). И верно, через какое-то время заходит бабушка, мой брат её благодарит, она недоуменно косится и проходит дальше по участку к дому. На ужине брат просит у бабушки хлеба, та открывает шкаф и говорит, что хлеб должен был купить брат. А брат говорит, что та сама ему сказала в магазине, дескать, я сама куплю и скоро принесу, а вам с братом давай сладостей наберем, с какими он вернулся ко мне. Бабушка в крик — нельзя деньги тебе доверить, кто из тебя растет только. А брат кладёт на стол деньги и говорит, что ничего из тех денег, данных ему утром, он не потратил. Бабушку как оборвало, она сгребла деньги со стола и сказала, чтобы сегодня никто уже не выходил гулять, пусть и было всего семь часов вечера.
Есть у меня еще история про то, как мы с рыболовной бригадой наведывались в заброшенную деревню, но там почти безо всякой мистики за исключением относительно свежих газет, явно использованной посуды и свежей черной сажи в печи.
В одном из этих воспоминаний я просыпаюсь у бабушки рядом с братом (а у бабушки мы спали валетом), быстро натягиваю свою одежонку и, проходя мимо кухни, здороваюсь с подкидывающей в печурку дрова бабушкой. Выхожу на улицу, умываюсь (водопровод имелся, налаженный еще дедом из скважины на участке, но уж слишком глупым считалось включать насос только ради того, чтобы умыться поутру) и, вытираясь, замечаю, что бабушка уже на своих грядках, рассматривает, не приключилось ли с ними чего за дождливую ночь. Захожу обратно в дом (а надо сказать, что путь туда один и ведет он через веранду, длинную прихожую, которая могла стать вообще отдельной комнатой, но из-за сквозившего там холода стала просто огромной прихожей), переодеваю тапки, прохожу на кухню и говорю бабушке «спасибо» за чай и печенье, которые она тут же поставила передо мной.
Только минуты через две в моей детской головушке начался интенсивный поиск объяснений. Я посмотрел на бабушку, которая теперь рвала газеты — ничего странного. Подошел к окну, посмотрел на грядки — и там бабушка. Не то чтобы я испугался, но тогда, благодаря походам в библиотеку, я часто читал журнал «НЛО», и, когда я в окно увидел еще одну бабушку, мне сразу представилось, что какая-то из них тут с целью меня похитить.
Набравшись смелости, говорю той бабушке, что со мной в доме и рвет газеты: «Кто-то похожий на вас на грядках с капустой». (К бабушке мы с братом обращались только на «вы»). Бабушка перестает тихонько подпевать радиоточке, совершает рывок к двери, закрывает её на шпингалет и, подходя к кухонным окнам, зашторивает их. А мне почему-то становится смешно — ребенок ведь, казалось смешным, что бабушка не знает, что добро всегда побеждает и потому надо лишь выйти и наподдать, кто бы это ни был. Бабушка затягивает молитву и крестится перед иконой в углу. А в прихожей звуки шагов и тяжелый стон, какой всегда бывал, когда бабушка меняла свои старые сапоги на домашние тапки. И характерные приближающиеся звуки — шлепанье тапочек о покрашенный дощатый пол. На бабушке нет лица, она лишь шепчет слова заученной молитвы, а я с бравадой в голове вспоминаю детские рассказы и разнообразные книги, где все хорошо кончалось, и иначе, значится, быть не может и со мной.
Звуки шлепанья затихают у двери, слышится попытка её открыть (лязг шпингалета). А потом бабушкин голос: «Ваня, Вова, прекратите глупые шутки. Откройте дверь, я вам клубники с малиной собрала». Бабушка берет меня за руку, ведет к спящему брату и садится перед заложенным камином, на возвышении которого покоится основной иконостас. Минут через десять просьбы открыть дверь прекратились, бабушка громко вздохнула, и безо всякой опаски снова открыла дверь. А я в тот день вышел на улицу только вслед за братом, который проснулся и ничего не знал.
К слову, что тогда пытался спрашивать у бабушки, что совсем недавно, говорит одно: «Не стоит лишний раз кликать, неровен час, придет и не уйдет, а мне на его место».
А еще брат однажды, вернувшись с «розового» (магазин, что стоял километрах в трех от бабушкиного дома и был, по сути, просто пивнушкой с конфетами и газировкой) на участок, вывалил передо мной с десяток конфет «КислоРот», зефира в косичках, сливочной колбасы и два «киндера». На закономерный вопрос «откуда», ведь он ходил лишь за сливочной колбасой и хлебом, поступил ответ: «Бабушка купила, она с работы идет, через полчаса будет». (Бабушка работала на близлежащем рынке продавцом и ходила оттуда пешком, что занимало у неё много времени). И верно, через какое-то время заходит бабушка, мой брат её благодарит, она недоуменно косится и проходит дальше по участку к дому. На ужине брат просит у бабушки хлеба, та открывает шкаф и говорит, что хлеб должен был купить брат. А брат говорит, что та сама ему сказала в магазине, дескать, я сама куплю и скоро принесу, а вам с братом давай сладостей наберем, с какими он вернулся ко мне. Бабушка в крик — нельзя деньги тебе доверить, кто из тебя растет только. А брат кладёт на стол деньги и говорит, что ничего из тех денег, данных ему утром, он не потратил. Бабушку как оборвало, она сгребла деньги со стола и сказала, чтобы сегодня никто уже не выходил гулять, пусть и было всего семь часов вечера.
Есть у меня еще история про то, как мы с рыболовной бригадой наведывались в заброшенную деревню, но там почти безо всякой мистики за исключением относительно свежих газет, явно использованной посуды и свежей черной сажи в печи.
