ЗОВ МОРЯ
- Известно ли вам что-нибудь о стигматах? - спро¬сил мой визави.
Это был слишком неожиданный вопрос в той обста¬новке, где мы находились, поразивший меня, как выст¬рел.
Я не смог уклониться от приглашения провести ве¬чер со старым сокашником, который во время войны занимал скучную должность врача в бедном заведении. Должность, для которой, должен я сказать, он прекрасно подходил. И теперь я оказался с ним лицом к лицу за не слишком элегантным обеденным столом в его жилище в большой крепости из грязного красного кирпича, кото¬рая была видна на мили вокруг, возвышаясь над серым убожеством южного Лондона.
Я был настолько удивлен, что заставил его повто¬рить вопрос, прежде чем смог на него ответить.
- Известно ли вам что-нибудь о стигматах? Исте¬рических стигматах? - спросил он опять.
- Я видел симулируемые опухоли, - сказал я, - они довольно известны, но я никогда не видел насто-ящих поверхностных ран, какие предполагаются у свя¬тых.
- Чему бы вы могли их приписать? - спросил мой собеседник.
- Самовнушению, - ответил я. - Воображение бы¬вает настолько живым, что оно и в самом деле воздейст¬вует на мышцы тела.
- Я столкнулся со случаем - это одна из моих подопечных, - который мне хотелось бы вам показать, - сказал он. - Очень любопытный случай. Я думаю, это истерические стигматы, никак иначе я их объяснить не могу. Девушка попала сюда пару дней назад с огнест¬рельной раной в плече. Она пришла, чтобы удалить пулю, но никак не могла объяснить, как она получила ранение. Мы приняли ее, но не смогли найти никакой пули, что весьма нас озадачило. Она была почти в пом¬раченном сознании, что мы, естественно, объяснили по¬терей крови и поэтому оставили ее здесь. В этом, кажет¬ся, нет ничего необычного, кроме того, что мы не смогли найти пулю. Но такие вещи случаются и при самом лучшем оснащении, а наше далеко не такое. Но в этом случае есть что-то необъяснимое. Прошлой ночью, меж¬ду одиннадцатью и двенадцатью, я спокойно сидел у себя, когда услышал пронзительный крик. Конечно, здесь, в таком районе, в этом нет ничего необычного. Но через минуту или две мне позвонили по внутреннему телефону, чтобы сообщить, что меня ждут в палате. Я спустился и увидел эту девушку еще с одной пулевой раной. Никто не слышал выстрела, все окна были не¬вредимы, не дальше десяти футов от нее находилась медсестра. Сделав рентген, мы опять не обнаружили пу¬ли, хотя в ее плече было четко просверленное отверстие и, что самое невероятное, нигде не было ни капли крови. Что вы об этом думаете?
- Если вы уверены, что здесь нет внешнего вмеша¬тельства, тогда единственное, что можно предположить, - причина внутренняя. Она истеричного типа?
- Определенно. Выглядит, как будто она сошла с картины Берн-Джонса. Кроме того, она каждую ночь на час или больше впадает в особое помраченное состояние. Как раз в таком состоянии у нее и образовалась вторая рана. Не могли бы вы спуститься вниз и осмотреть ее? Мне хочется услышать ваше мнение. Мне известно, что вы увлекаетесь психоанализом и всевозможными веща¬ми, выходящими за пределы моих познаний.
Вместе с ним я прошел в палату, и на одной из грубых больничных коек мы обнаружили девушку, лежащую на жесткой подушке, с закрытыми глазами и раскрытым ртом, которая выглядела совсем как Беата Беатрикс с картины Россетти, если не считать волос цве¬та меди, струящихся по подушке подобно морским водо¬рослям. Когда, среагировав на наше появление, она от¬крыла глаза, они оказались зелеными, как море, когда на него смотришь с высокой скалы.
В палате было тихо, так как больничные пациенты рано укладываются спать, и мой друг попросил медсест¬ру придвинуть к кровати ширму, чтобы мы могли пос¬мотреть нашу больную, не беспокоя остальных. У нее было, как он и говорил, две явных пулевых раны, одна более свежая, и по их расположению и небольшой глу¬бине я мог заключить, что они были нанесены с наме¬рением искалечить, но не убить. Она выглядела, как птица с подбитым крылом, в которую целился меткий стрелок. Вот только обстоятельства второго выстрела вы¬зывали интерес, не ограничивающийся криминальным. Я опустился на стул у кровати и начал разговор, пытаясь вызвать ее на откровенность. Обратив ко мне мечтательный взгляд своих глаз цвета морской волны, она довольно охотно отвечала на все вопросы. Она каза¬лась странно отрешенной, странно безразличной к наше¬му мнению о ней- как будто она жила в далеком собственном мире, о котором была согласна говорить с лю¬бым, кому это будет интересно.
- Вы часто видите сны? - спросил я, чтобы начать разговор.
По-видимому, я затронул тему, которая ее занимала.
- О, да, - ответила она. - Я вижу ужасно много снов. Мне всегда снятся сны с тех пор, как я себя помню. Мне кажется, мои сны - самая реальная часть моей жизни, и самая лучшая ее часть, - добавила она с улыб¬кой, - а почему бы и нет?
- Похоже, что ваши сны недавно ввергли вас в беду, - ответил я, пуская стрелу наугад.
Она внимательно посмотрела на меня, как будто оце¬нивая, многое ли мне известно, а потом сказала за¬думчиво:
- Да, я не должна бы опять туда ходить. Но все равно, мне кажется, должна, - добавила она с таин-ственной улыбкой.
- Вы можете в своих снах идти, куда вам хочется? - спросил я.
- Иногда, - ответила она и собиралась сказать что-то еще, но поймала недоумевающий взгляд моего ком¬паньона, и слова замерли на ее губах. Я видел, что она была той, которых Тавернер называл «одна из Нас», и это подогревало мой интерес. Мне было жаль видеть эту изящную артистически выглядевшую девушку в такой отвратительной обстановке, ее огромные сияющие глаза выглядывали, подобно глазам посаженного в клетку жи¬вотного. И я спросил:
- Чем вы занимаетесь?
- Продавщица, - ответила она. - В магазине одеж¬ды, чтобы быть точной. - Ее слова и манеры настолько отличались от того, что она о себе говорила, что я был еще больше заинтригован.
- Куда вы пойдете, выйдя отсюда? - поинтересо¬вался я.
Она устало посмотрела в пространство, легкая улыб¬ка застыла на ее лице.
- Я надеюсь, назад в свои сны, - ответила она. - Вряд ли я смогу придумать что-нибудь еще.
Мне хорошо было известно великодушие Тавернера, которое он проявлял в подобных случаях, особенно когда они касались «его собственного племени», и я был уве¬рен, что он заинтересуется как личностью девушки, так и ее необычными телесными повреждениями, поэтому я сказал:
- А как бы вы отнеслись к тому, чтобы после выздо¬ровления переехать отсюда в пансионат в Хайндхэде?
Какое-то мгновение она молча рассматривала меня своими удивительными светящимися глазами.
- Хайндхэд? - спросила она. - Что это за мест¬ность?
- Это вересковая пустошь, - ответил я. - Вереск и сосны, как известно, очень полезны для здоровья.
- О, если бы там было море! - мечтательно вос¬кликнула она. - Скалистый берег на мили вокруг, куда накатываются атлантические волны и с громкими кри¬ками прилетают морские птицы. Если это на море, я согласна! Вересковые пустоши - это не мое место, мне нужно море, в нем моя жизнь.
Она резко замолчала, как будто испугалась, что ска¬зала что-то лишнее, а затем добавила:
- Пожалуйста, не думайте, что я неблагодарна, от¬дых и перемены пойдут мне на пользу. Да, я буду очень признательна за письмо в лечебницу. - Ее голос обор¬вался, и глаза, которые еще больше стали напоминать морские глубины, невидяще уставились в пространство, где, я не сомневался, с криками носились чайки и с запада набегали на берег атлантические волны.
- Она опять потеряла сознание, - сказал мой хо¬зяин. - По-видимому, в это время она всегда входит в состояние комы.
Пока мы наблюдали за ней, она сделала глубокий вдох, после чего дыхание ее прекратилось. Это продол¬жалось очень долго, хотя пульс оставался нормальным, так что я уже готов был предложить искусственное ды¬хание, когда, после глубокого выдоха, ее легкие опять принялись за работу и дыхание стало глубоким и рит¬мичным. Если вы внимательно наблюдаете за чьим-либо дыханием, вы обязательно замечаете, что сами начина¬ете дышать в том же ритме. Поймав себя на том, что я подражаю ее ритму, я обнаружил, что это очень специ¬фический и непривычный для меня ритм. Я когда-то дышал так прежде, и я обратился к своему подсознанию за разгадкой. Внезапно я нашел ее. Это было дыхание плывущего в бурном потоке человека. Без сомнения, ос¬тановка дыхания означала погружение с головой. Де¬вушке снилось ее море.
Я был настолько поглощен загадкой, что готов был сидеть всю ночь в надежде найти какие-то доказательст¬ва существования таинственного противника, но мой хо¬зяин коснулся моего рукава.
- Нам лучше уйти, - сказал он. - Знаете ли, старшая сестра... - И я последовал за ним из затемнен¬ной палаты.
- Что вы об этом думаете? - спросил он нетер¬пеливо, как только мы вышли в коридор.
- Я думаю то же, что и вы, - ответил я, - что мы имеем дело со случаем стигматов, но это требует более глубокого проникновения в тайну, чем я мог сделать нынче вечером, и, если вы не возражаете, я бы хотел поддерживать с ней контакт.
Он совсем не возражал- он видел свое имя напечатан¬ным в «Ланцете» и был одержим тем сомнительным тщеславием, которое бывает присуще владельцам антик¬варных безделушек. Это сулило счастливую перемену в монотонном заведенном порядке его жизни и, естествен¬но, он ее приветствовал.
Сейчас все, что последовало за этим, без сомнения, будет приписано простому совпадению. И так как в этих записках описывается ряд таких совпадений, я не ду¬маю, чтобы я обладал достаточным авторитетом, чтобы утверждать что-либо иное. Но Тавернер всегда считал, что некоторые совпадения, особенно те, которые служат разумному Провидению, не столь случайны, как это мо¬жет показаться, а определяются причинами, незримо действующими на более тонких планах бытия, и только их следствия ощутимы в нашем материальном мире. И те из нас, кто соприкасается с Незримым, "как он, и каким, хоть н в меньшей степени, должен стать я, учи¬тывая мое участие в его работе, могут погружаться в скрытые течения этих сфер и таким образом устанав¬ливать контакт с теми, кто вовлечен в подобные поиски. Я слишком часто наблюдал, как Тавернер как будто на¬угад выбирал людей, чтобы сомневаться в действии неко¬торых из тех законов, которые он описывал, хотя я не только не понимал, как они работают, но иногда и не осознавал их: только чистому взору открывается Неви¬димая Рука.
Поэтому, когда по возвращении в Хайндхэд Тавер¬нер предложил мне выполнить некое задание, я решил, что свои планы по изучению стигматов я должен отста¬вить, и выбросил этот случай из головы.
- Роудз, - сказал он, - я хочу вас попросить сде¬лать для меня одну работу. Я должен был ехать сам, но мне чрезвычайно трудно выбраться, а вам уже достаточ¬но хорошо известны мои методы, и, пользуясь своим природным здравым смыслом (которому я доверяю го¬раздо больше, чем анимизму многих других), вы смо¬жете описать мне все, что там произошло, и, пользуясь моими указаниями, заняться этим вопросом.
Он передал мне письмо. На нем была надпись: «Для передачи Дж. X. Фрейтеру», а дальше следовало без какого-либо вступления: «То, о чем вы меня предупреж¬дали, произошло. Я действительно утратил способность что-либо понимать, и пока вы меня не вытащите, можете считать меня утопленником и в прямом, и в переносном смысле. Я не могу выбраться отсюда и приехать к вам- может быть, вы могли бы приехать ко мне?»
Призыв завершался цитатой из Вергилия, которая, казалось, имела мало отношения к делу.
Почувствовав, что меня ожидает приключение, я охотно согласился на предложение Тавернера. Это было длительное путешествие, и когда в серые зимние су¬мерки поезд наконец остановился на конечной станции, западный ветер донес до меня острый соленый запах. Оказавшись на морском берегу и в первый раз увидев море, я всегда испытываю глубокое волнение. В моей памяти сразу всплыла другая одинокая душа, которая любила синие воды, - девушка с лицом с картины Россетти, лежавшая на жесткой больничной койке в мрач¬ной глуши южного Лондона.
Она живо встала в моем воображении, когда я сел в устарелый запряженный лошадьми экипаж, единствен¬ное, что в мертвый сезон могли мне предложить на этой станции, и отправился по пустынным продуваемым вет¬ром улицам в приморскую часть города. Когда асфальт и домики с пансионом остались позади и мы по прибрежной дороге направились к наносным отмелям за городом, сквозь надвигающуюся темноту показалась серая полоса бурунов. Теперь дорога начала виться вверх по утесам, и я слышал тяжелое дыхание лошади на подъеме, пока раздавшийся из темноты оклик не положил конец наше¬му путешествию. В свете фонарей экипажа перед нами возникла фигура, одетая в плащ с капюшоном, и голос, в котором было нечто неуловимое, что всегда выдает выпускника Оксфорда, приветствовал меня по имени и предложил сойти.
Хотя я не видел никаких признаков жилья, я пос¬лушно вышел, и кэбмен, лавируя своим экипажем, от-правился в продуваемую ветром тьму и оставил меня один на один с невидимым хозяином. Он сам завладел моим чемоданом и мы направились, насколько я мог разобрать, прямо на край утеса, пригибаясь под сильным ветром. Внизу под нами грохотал и ревел прибой, и мне казалось, что мы оба закончим свой путь в морской пучине.
Вскоре, однако, я почувствовал под ногами тропинку.
- Держитесь ближе к скале, - прокричал мой гид. (На следующий день я узнал, почему.) И мы, обогнув край утеса, начали спускаться. Этот путь показался мне бесконечным (как я узнал потом, мы прошли около чет¬верти мили), но наконец я, к своему изумлению, услы¬шал щелчок щеколды. Было слишком темно, чтобы что-нибудь увидеть, но в лицо мне пахнуло теплом, и теперь я знал, что нахожусь под крышей. Я услышал, как мой хозяин возится со спичками, и когда вспыхнул свет, увидел, что нахожусь в большой комнате, видимо, высе¬ченной в поверхности утеса и образующей комфортабель¬ное жилище. Стены, заставленные книжными полками, уютно занавешенные окна, гладкие камни пола, устлан¬ные персидскими коврами, и огонь плавника в камине, который удары носков ботинок моего спутника скоро превратили в жаркое пламя. Это было так непохоже на мое мрачное и рискованное прибытие, что у меня за¬хватило дыхание.
Мой хозяин улыбнулся.
- Я боялся, - сказал он, - вы вообразите, что вас собираются убить. Мне следовало объяснить вам, как устроено мое жилище. Но я настолько привык к нему, что мне не пришло в голову, что оно может показаться странным для других. Это старое логово контрабанди¬стов, которое я приспособил для себя, - и получился жилой утес. В нем есть особые преимущества для той работы, которой я занимаюсь.
Мы приступили к еде, которая была уже на столе, и я получил возможность изучить наружность своего хозя¬ина. Был ли он пожилым человеком, не утратившим молодости, или молодым, преждевременно состаривши¬мся, - я не смог бы сказать, но зрелость его ума склоня¬ла меня к первой гипотезе, так как широкое знание людей и вещей и богатый жизненный опыт приводят к подобной зрелости.
В его лице было что-то от адвоката, а руки были руками художника. Это было сочетание, которое я и раньше часто встречал у друзей Тавернера, так как ин¬теллектуалы, соприкоснувшиеся с чем-то таинственным, обычно приходят к оккультизму. Его волосы были почти белыми, что составляло странный контраст с обветрен¬ным лицом и темными искрящимися глазами. У него была строгая спортивная фигура, рост заметно выше среднего, но его движения не были юношески легкими, а скорее отличались достоинством человека, привыкше¬го к публичным выступлениям. Это был интересный, оставляющий глубокое впечатление человек, но он не проявлял никаких признаков страдания, что можно бы¬ло ожидать, исходя из его письма.
Послеобеденные трубки создали атмосферу доверия, и, проведя некоторое время в молчании в теплом свете камина, мой хозяин, казалось, собрался с силами, и пос¬ле того, как несколько раз скрестил и распрямил ноги, наконец сказал:
- Ладно, доктор, это ведь деловой визит, вы прие¬хали не ради удовольствия, так что «хватит болтать и перейдем к нашим баранам». Я надеюсь, в данный мо¬мент я вам кажусь достаточно в здравом уме?
Наклоном головы я выразил согласие.
- В одиннадцать часов вы будете иметь удоволь¬ствие видеть, как я теряю голову.
- Можете ли вы мне сказать, что вы испытываете? - спросил я.
- Вы не являетесь одним из Нас, - сказал он (я, вероятно, забыл ответить на какой-то условный знак), - но вы должны пользоваться доверием Тавернера, иначе бы он вас сюда не послал. Поэтому я буду с вами откро¬венен. Я полагаю, вы признаете, что на земле и небесах есть много всякого, чему вас не учат в медицинских школах?
- Никто не может смотреть жизни прямо в глаза, не признавая этого, - ответил я. - Я отношусь с уважением к невидимому, хотя и не претендую на то, чтобы его понимать.
- Прекрасно, - последовал ответ. - Вы будете для меня полезнее брата-оккультиста, который может под¬держивать мои галлюцинации. Мне нужны факты, а не фантазии. Как только я буду уверен, что это галлюци¬нации, я смогу взять себя в руки, - именно неуверен¬ность сбивает меня с толку.
Он посмотрел на часы, сделал паузу, а затем с уси¬лием погрузился в «историю болезни».
- Я изучаю силы стихий- я полагаю, вы знаете, что это значит? Полуразумные сущности, стоящие за всеми силами природы. Мы делим их на четыре класса - зем¬ля, воздух, огонь и вода. Сейчас, я принадлежу земле, я земной.
Я вопросительно поднял брови, так как его вид опро¬вергал данное им себе определение.
Он улыбнулся.
- Я не говорил о теле, телесном. Это совсем другое дело. Но в моем гороскопе пять планет в знаке Земли, и, следовательно, моя природа связана с формальной сторо¬ной вещей. В данный момент для того, чтобы противос¬тоять этому состоянию, я сам установил контакт с жид¬кой стороной природы, стихией воды. Я в этом добился немалых успехов... - Он сделал паузу и нервным дви¬жением набил трубку. - Но не только я установил кон¬такт с силами воды, но и они установили контакт со мной. Одна особенно.
Его трубка опять потребовала внимания.
- Это был самый замечательный, самый захватыва¬ющий опыт. Казалось, я получил все, чего мне недоста¬вало. Я был совершенным, полным жизненной энергии, в кругу космических сил. Фактически, я получил все, что искал и не смог найти в браке. Но, как будто в насмешку, меня зовет существо из воды, и именно в воде я должен встретиться с нею. Вокруг этого мыса бешено ревет прибой, ни один пловец не в состоянии справиться с ним даже в спокойную погоду, а ночью, в шторм, когда она обычно приходит, это верная смерть- но она требу¬ет, чтобы я шел к ней, и в одну из таких ночей я это сделаю. Вот в чем мой недуг.
Он остановился, но по напряженной работе его лица я видел, что он еще многое хочет рассказать мне. Поэто¬му я хранил молчание.
Он нагнулся и взял лежавший у камина предмет, который передал мне. Это был маленький тигелек, ис¬пользовавшийся, по-видимому, для плавления серебра.
- Вы будете смеяться, когда я вам скажу, для чего я это использовал. Чтобы делать серебряные пули - серебряные пули, чтобы ими стрелять. - Он закрыл лицо руками. - О, мой Бог, я пытался убить ее! - Шлюзы, сдерживавшие его чувства, открылись, и я ви¬дел, как поднимались и опускались его плечи под их напором.
- Я видел ее плывущей в лунном свете, и, когда ее плечо поднялось при взмахе руки, я выстрелил в эти круглые белые очертания, белые, как пена на фоне чер¬ной воды. И она исчезла. Тогда я подумал, что убил то, что я любил. Я молил небо и землю, чтобы она верну¬лась, и готов был плыть к ней в набегающие волны и утонуть вместе с ней. Я был похож на сумасшедшего, я днями бродил по берегу, не мог ни есть, ни спать. И тогда она явилась опять, но я знал, что буду жить или я, или она, и я, будучи земным и цепляясь за жизнь, выст¬релил в нее опять. А теперь я страдаю. Я люблю ее, я стремлюсь к ней, я зову ее вернуться из невидимого мира, а когда она приходит ко мне, я жду ее с ружьем.
Он резко оборвал свою речь и неподвижно уставился на угасающий камин, с пустой трубкой в руке. Я тайком взглянул на часы и увидел, что стрелки показывают одиннадцать. Его час наступил.
Он встал, пересек комнату, в дальнем конце ото¬двинул штору и открыл окно. Устремившись в образо-вавшийся проем, он уселся на подоконнике и непод¬вижно уставился в ночную тьму. Тихо ступая, я занял место позади него, откуда мог видеть, что происходит снаружи, и был готов в случае необходимости схватить его, чтобы удержать.
Какое-то время мы ждали- облака стремительно про¬носились по небу, временами пропуская серебряные по¬токи лунного света, но чаще они закрывали луну и остав¬ляли нас в ревущем грохочущем мраке этого истерзанного прибоем берега. Это и впрямь было похоже на «таин¬ственное окно, зовущее в опасные пенящиеся морские просторы волшебных покинутых земель». Я никогда не забуду этого бдения. Насколько мог видеть глаз, ничего, кроме вздымающейся воды, испещренной пеной, сверка¬ющей в лунном свете, где набегающие волны скрывают рифы и кружат в водовороте, подобно мельничному потоку.
Точеные черты лица моего компаньона приобрели отчетливость и неподвижность статуи римского импера¬тора, силуэт которого вырисовывался на серебряном фо¬не водной поверхности.
Он ни разу не шелохнулся, как будто был высечен из камня, пока я не заметил пробежавшего по нему трепе¬та, и я понял, что он увидел то, что ожидал. Я напряг глаза, пытаясь рассмотреть, что привлекло его внима¬ние, и действительно увидел, как прямо по лунной доро¬жке кто-то плывет. Уверенно направляясь к нам сквозь рифы, белое плечо поднималось при взмахе, точно как он описал, все ближе и ближе, в диком прибое, где не могла бы плыть ни одна живая душа, пока, не более чем в тридцати ярдах от основания утеса, я смог различить очертания женщины с волосами, струящимися подобно морским водорослям.
Человек у окна прямо вывалился наружу, протяги¬вая руки к пловчихе, и я, опасаясь, что он потеряет равновесие, осторожно обхватил его руками и втащил в комнату. Казалось, он забыл о моем присутствии и, как во сне, уступил давлению. Я осторожно опустил его на пол, где он лежал неподвижно, находясь в трансе. Я нагнулся, чтобы прощупать его пульс, и, когда я считал его замедленные удары, я услышал звук, который за¬ставил меня затаить дыхание в прислушаться. Казалось, будто море поднялось и заполнило комнату, но не мате¬риальное море, а его душа- неосязаемый призрак морской воды волнами поднимался до самого потолка, и мор¬ские твари выглядывали из нее.
Затем я увидел в окне очертания женщины. Светя¬щаяся своим собственным светом, она была ясно видна в зеленом мраке, похожем на морское дно. Волосы всплы¬вали, подобно морским водорослям, мерцающие плечи казались высеченными из мрамора, лицо было лицом Беаты Беатрикс, пробудившейся от сна, а глаза были цвета морской воды, когда в нее смотришь с высокой скалы, и, конечно, были видны следы от серебряных пуль, ранивших ее.
Мы посмотрели друг другу в глаза, и, я уверен, она видела меня так же ясно, как я ее, и она узнала меня, о чем свидетельствовала слабая улыбка, застывшая на ее губах. Я заговорил, как будто обращаясь к разумному существу:
- Не старайся завладеть им таким образом, - ска¬зал я, - или ты убьешь его. Верь мне, я все поставлю на свои места. Я все объясню.
Она смотрела на меня своими странными, зелеными, как море, глазами, проникая в самую душу- потом улыб¬нулась опять, по-видимому, удовлетворенная, медленно повернулась, как будто уплывая, и удалилась, а вслед за нею потек призрак морской воды, пока комната не опус¬тела.
Я пришел в себя, почувствовав насмешливый взгляд моего хозяина, сидящего на стуле и курящего трубку.
- Врачу, исцелися! - сказал он.
Я с трудом поднялся со своего места и рухнул на стул, зажигая сигарету негнущимися пальцами. Неско¬лько выпущенных клубков дыма успокоили мои нервы и вернули способность думать.
- Итак, доктор, - донесся слегка насмешливый голос, - каков ваш диагноз?
Я немного помедлил с ответом, сознавая важность того, что собирался сделать.
- Если я вам сообщу, что прошлой ночью я нахо¬дился у постели девушки, которую мы видели плывущей здесь, и что у нее было две пулевых раны в плече, что вы на это скажете?
Он подался вперед, его губы раскрылись, но из них не вылетело ни звука.
- Если я скажу вам, что пулевые раны появились самопроизвольно, без какого-либо внешнего воздействия и что доктор считает их истерическими стигматами, как вы это объясните?
- Клянусь Юпитером, - воскликнул он, - это похоже на возмездие! Я встретился с несколькими его проявлениями, когда изучал в шотландских журналах статьи о судах над ведьмами в шестнадцатом веке. По¬добные вещи часто бывают связаны с ведьмами, когда они могут воплощать своего астрального двойника вне физического тела и таким образом появляться на рассто¬янии. В глубине души я подозревал нечто подобное, когда делал свои серебряные пули. Старые сельские жи¬тели верят, что только серебряной пулей можно попасть в ведьму. Свинец на них не действует. Но вы хотите сказать, что вы действительно видели ... видели во плоти женщину, астральное тело которой мы наблюдали здесь в воде? Бог мой, доктор, это выше моего понимания! В глубине души я никогда не верил, что то, что я изучал, реально, я думал, это относится только к состоянию соз¬нания.
- Но разве состояния сознания не реальны?
- Да, конечно, реальны, на своем уровне. Всему этому учат оккультные науки. Но я всегда думал, что они полностью субъективны, что это лишь мыслеобразы. Никогда не случалось, чтобы их мог разделить со мной кто-нибудь еще.
- Похоже, что вы - мы оба - разделили сны этой девушки, так как она убегала от своей мрачной действ¬ительности, представляя себя плывущей по морю.
- Расскажите мне о ней. На кого она похожа? Где вы ее встретили?
- Прежде чем я отвечу на этот вопрос, вы должны мне сказать, почему вы просите об этом. Вы хотите из¬бавиться от нее? Если это так, я, возможно, уговорю ее оставить вас в покое.
- Я хочу познакомиться с нею, - последовал не¬охотный ответ. - Я был однажды довольно сильно обма¬нут и много лет не разговаривал с женщинами, но это, кажется, что-то другое. Да, мне было бы приятно с ней познакомиться. Скажите мне, кто она? Как ее зовут? Кто ее родные?
- Она такая, как вы видели. Выглядит очень не¬обычно. Многие не сочли бы ее красивой, другие были бы восхищены. Ей около двадцати. Разумная, с благо¬родными манерами, ее речь выдает образованную жен¬щину. Имени ее я не знаю, так как она лежит на боль¬ничной койке и поэтому имеет только номер. Не знаю также, кто ее родные. Я не могу себе представить, чтобы они у нее были, так как, насколько я заметил, она ли¬шена всего. Она работает продавщицей в магазине, если быть точным, в магазине одежды.
Во время этого рассказа лицо моего хозяина изме¬нилось необъяснимым образом. Щеки ввалились, глаза утратили свой блеск и стали запавшими, сеть морщин избороздила его кожу. Он сразу превратился в старого, усталого, потерявшего веру в себя человека. Я был в полном замешательстве от вида этой ужасающей переме¬ны, пока его слова не дали мне ключ к разгадке.
- Я думаю, - произнес он голосом, лишенным вся¬кого выражения, - что мне лучше это оставить. Про-давщица, вы говорите? Нет, это было бы самое неподходящее, самое неблагоразумное. Никогда нельзя жени¬ться ни на ком вне своего класса. Я... э-э... Нет, не будем больше об этом говорить. Я должен взять себя в руки. Сейчас, когда я понимаю, в чем дело, я уверен, что у меня хватит силы воли вернуться к нормальному состо¬янию. Я и в самом деле чувствую, что вы меня уже вылечили. Я уверен, что больше никогда не вернусь к своим видениям, их власть надо мной уничтожена. Если вы не откажете мне в своем обществе еще несколько дней, пока я почувствую, что мое здоровье восстано¬вилось, я буду в полном порядке. Я прошу вас, доктор, не возвращаться к этому, я хочу изгнать все пережитое из своей памяти.
Наблюдая, как он согнулся, сидя на своем стуле, - сломленная безжизненная тень человека, прекрасным видом которого я восхищался, - я понял, что выздоров¬ление будет тяжелее болезни. Усилием своей натрениро¬ванной воли он разорвал слабую магнетическую силу, привязывающую его к этой девушке, и с разрывом ее источник его жизненной энергии иссяк.
- Но послушайте, - запротестовал я, - вы увере¬ны, что поступаете правильно? Девушка может быть вполне порядочной, даже если она вынуждена работать, чтобы не погибнуть. Если она имеет для вас такое зна¬чение, вы, несомненно, отказываетесь от чего-то очень важного.
В ответ он поднялся и молча вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и я понял, что все доводы беспол¬езны. Он был ограничен своими рамками и не мог вы¬рваться из них на свободу, которая означала жизнь. На земле, земную.
Я отправил Тавернеру подробный отчет об этом деле и спокойно занялся ожиданием его указаний относитель¬но дальнейшего поведения. Ситуация была несколько напряженной. Мой хозяин был похож на человека, жизнь которого полностью провалилась. Казалось, он стареет с каждым днем, с каждым часом. Он сидел в своем вырубленном в утесе жилище, отказываясь дви¬гаться, и всякий раз мне с величайшим трудом удавалось уговорить его отправиться на прогулку по ровным песча¬ным отмелям, на мили простирающимся во время отли¬ва. Когда вода поднималась, он отказывался к ней под¬ходить, казалось, он испытывал ужас перед морем.
Так прошло два дня, от Тавернера не было ни слова, пока, по возвращении с утренней прогулки, мы не обна¬ружили узкую полоску бумаги, просунутую под дверь нашей пещеры. Это было обычное почтовое уведомление, сообщавшее, что в наше отсутствие была принесена те¬леграмма и теперь она ожидает меня в почтовом отде¬лении. Не сожалея о том, что заведенный нами порядок был нарушен, хотя и слегка тревожась за своего паци¬ента, я немедленно отправился в трехмильную прогулку в город за своей телеграммой. Я шел по опасной тропе, вырубленной в крутом склоне, а дальше - по дороге вдоль утеса. Хотя и можно было добраться до города по отмели, наступало время прилива, и я сомневался, что успею обогнуть мыс прежде, чем подножье утеса будет затоплено водой. В любом случае, мой хозяин считал, что постороннему человеку слишком рискованно пытать¬ся сделать это. Идя по травянистому покрову мыса, я испытывал глубокое волнение, подобное опьянению про¬голодавшегося человека. Воздух был полон золотистых пылинок, танцующих в лучах солнечного света, трава, скалы, море жили полной жизнью, и я мог чувствовать их спокойное дыхание. И я подумал о человеке, которого оставил в его жилище на склоне утеса, человеке, кото¬рый так далеко зашел в своем стремлении раздвинуть границы жизни, но который не отважился сделать пос¬ледний шаг.
В почтовом отделении этого пустынного заброшенно¬го морского курорта я получил, как положено, свою те¬леграмму.
«Посылаю больную со стигматами. Она прибывает в 4:15. Организуйте жилье и встретьте ее».
Я присвистнул, что заставило почтмейстера и весь его штат броситься к конторке, и я, посоветовавшись с ними, получил какие-то адреса, по которым и отпра¬вился, и в конце концов мои поиски подходящего при¬станища увенчались успехом. Какой будет развязка, я не мог себе представить, но в любом случае от меня это теперь не зависело.
В назначенное время я прибыл на станцию и вскоре вытащил свою протеже из жалкой горсточки прибыв¬ших. Она выглядела очень утомленной своим путешест¬вием, слабой, несчастной и потрепанной. Из-за дыма двигателя и спертого воздуха в такси не чувствовалось запаха моря, который мог бы вернуть ей силы, и пока мы ехали к снятому жилью, я с трудом вытягивал из нее слова. Но когда она высадилась из злополучного шаткого транспорта и в лицо ей ударил порыв пропитанного солью ветра, а внизу под собой она услышала шум неви¬димых в сумерках волн, перекатывавших гальку, эф¬фект был фантастическим. Девушка вскинула голову, как испуганная лошадь, и я увидел, как в нее вливается энергия. И когда я представлял ее хозяйке пансионата, она мало напоминала выздоравливающего пациента, в качестве которого я ее сюда привел.
Когда я возвратился в вырубленную в скале крепость моего хозяина, его учтивость не позволила ему задать мне вопрос о причине моего долгого отсутствия, да я и не думаю, чтобы это его слишком интересовало, так как он казался настолько погруженным в себя, что утратил спо¬собность воспринимать происходящее. Я с трудом за¬ставил его преодолеть свою вялость и взять вечернюю газету, которую я принес из города, но она лежала у него на коленях непрочитанной, в то время как он уставился на гор