Blackwarlock.ru - Secretum Scientia Societas - SSS: information portal conference of the Order of the Preservers of the Knowledge of the Ancient Sons
ЧИТАЛЬНЯ
- Автор темы Belsiger
- Дата начала
*ягодка*
New Member
Регистрация:22 Апр 2013
Сообщения:3
Реакции:0
Баллы:0
Сны Бени Аргонавта
Беня Аргонавт ненавидел ночь. Точнее даже не ночь, а то, что является следствием ночи — сны. Каждой ночи он ждал, как приговоренный к смерти ждет поворота ключа в замке двери его камеры, чтобы вывести его на расстрел. Бене снились кошмары, причем от раза к разу они становились все более и более мучительные. Кошмары были настолько сильные, что он испытывал буквально физическую боль во время сна и к утру был полностью разбит и подавлен. Коллеги по работе не могли не заметить, творящиеся с ним перемены. Состояние его ухудшалось прямо на глазах, и в один день старший менеджер остановил проходящего мимо него Беню, всмотрелся в его запавшие, окруженные черными синяками глаза, и в настоятельной форме порекомендовал ему взять отпуск на месячишко и съездить куда-нибудь подлечиться. Например, в местечко Дзжобру, где, как говорят, отличные минеральные источники, способные поставить даже такого «покойника» как Беню на ноги. От мысли о том, что теперь ему не надо будет вставать рано на работу, подкашивались ноги, но воспротивиться он не смел и в тот же день взял билеты на поезд до Дзжобру.
Беня вырос в небогатой семье. Отец занимался преподаванием физики и астрономии в местной гимназии, мать была музыкантом и играла на фортепиано в городской консерватории. Родители старались дать ребенку максимум образования при своих ограниченных финансовых возможностях. Не имея возможности устроить сына в хорошую гимназию занимались с ним самостоятельно. И Бени вырос среди книг и тихих звуков фортепьяно - тихим и незаметным человеком. Он не гонял с мальчишками в футбол во дворе, не дразнил соседских собак, всем этим забавам босоногого детства он предпочитал читать книги и мечтать. О, как же, он любил мечтать! В мечтах он покорял неизведанные миры, где еще не ступала нога человека, дрался с сотнями негодяев, был галантным кавалером и страстным любовником, красноречивым оратором, и суровым лидером. Но это было в его в фантазиях, а в жизни он был тем, кого обычно называют тихоня. Его биография запросто уместилась бы на листочке размером с тетрадь, а самым значительным подвигом его жизни был самостоятельный поход к зубному. Жениться он так и не смог — не хватило решимости сказать все, что он хотел. Так он и жил в одиночестве, в квартире доставшейся по наследству от родителей. Работал аналитиком в небольшом банке, копил деньги на старость, баловал себя покупкой книг, периодически выбирался в санаторий подправить здоровье. И так бы могло продолжаться до самой его смерти, если бы не начались сны...
Нет, он и раньше видел сны, обычные сны, которые вспоминаешь обрывками, и в мозгу от них лишь остается легкое «послевкусие» - слабое чувство горечи или радости, или неуловимое ощущение чего-то доброго и приятного, или же, напротив, липкое ощущение чего-то плохого. Такие сны забывались и только единицы запоминались надолго. Сны, сны... буквально пару месяцев назад он обожал сны. Это была его единственная радость в жизни. Еще сам до конца не понимая как, но он с легкостью мог направить свой будущий сон в нужное для него русло. Сны для него стали как посещение кино, точнее даже не кино, а библиотеки, ведь он уже заранее знал про что будет его сон.
Новые же сны Бени впечатывались в память — словно были выжжены раскаленным железом, он помнил каждую секунду своего сна. Поначалу новые сны лишь робко появлялись под утро и почти не оставались в памяти, но со временем они осмелели и полностью вытеснили обычные сны. Беня уже и не помнил когда ему последний раз снился обычный сон. Кошмар начинался всегда одинаково — сердце ёкало, как от неожиданного падения на спину, а затем ничего... Вообще ничего! Пропадали мысли, чувства, ощущение тела, пространства. Затем появлялась крохотная искорка света и начинался сон...
В кошмарных снах не было людей или жутких монстров, не было городов и лесов, никто никого не убивал, там вообще никого не было, кроме стихии... Чистая необузданная стихия... огня, ледяного холода. В его снах отсутствовали звуки, но других ощущений было более чем достаточно... Беня горел в океанах пламени, безмолвно орал в пугающей черной пустоте, погружался в кислотные океаны, бился и задыхался от миллиардов песчинок обрушившихся на него, мерз в лютой стуже огромных ледяных полей, проваливался в неосязаемую легкую пыль по плечи. Из этих снов невозможно было вырваться, не досмотрев их до конца.
И вот очередной кошмар настиг Беню в туалете, где он задремал в обнимку с любимой книжкой про космические путешествия. Рывок... падение... Лютый холод сжимает каждую клетку его тела ледяными клещами. Ощущение, что сердце бьется раз в десять минут, безмолвный крик вязнет на выходе из рта. Опять эта серебряная равнина покрытая пылью стремительно приближалась к Бене. И тут он закричал, так как он никогда в жизни не кричал, казалось его крик заполнил все частоты уходя в инфра и ультра диапазоны.
Не могу больше!!!! Я хочу обратно!!!! - закричал Беня и в ту же секунду он почувствовал удар по ногам, ощущение жуткого холода и провалился в пустоту...
На утро, прихлебывая кофе, Беня в полной прострации косил одним глазом в телевизор, другой глаз был закрыт от жуткой мигрени — эти ночные бдения не проходили бесследно. На экране лощеный телеведущий сверкая керамической улыбкой вещал о новостях культуры и бизнеса. Беня собрался уже выключать, но в этот момент пошли новости науки... Рука Бени с пультом телевизора задрожала, пальцы побелели от напряжения...
- Господи... - пробормотал Беня... Он узнал свой любимый тапочек... С телевизионного экрана на него смотрело изображение его тапочка, правда под непривычным ракурсом и видимо после многократной цифровой обработки, но не узнать его было невозможно.
Невозмутимый голос ведущего продолжал вещать: «Ученые до сих пор в затруднении, как трактовать полученные снимки от автоматического зонда, ведущего постоянную съемку поверхности Луны, есть мнение что...»
Август 2010.
Римини. Италия
Беня Аргонавт ненавидел ночь. Точнее даже не ночь, а то, что является следствием ночи — сны. Каждой ночи он ждал, как приговоренный к смерти ждет поворота ключа в замке двери его камеры, чтобы вывести его на расстрел. Бене снились кошмары, причем от раза к разу они становились все более и более мучительные. Кошмары были настолько сильные, что он испытывал буквально физическую боль во время сна и к утру был полностью разбит и подавлен. Коллеги по работе не могли не заметить, творящиеся с ним перемены. Состояние его ухудшалось прямо на глазах, и в один день старший менеджер остановил проходящего мимо него Беню, всмотрелся в его запавшие, окруженные черными синяками глаза, и в настоятельной форме порекомендовал ему взять отпуск на месячишко и съездить куда-нибудь подлечиться. Например, в местечко Дзжобру, где, как говорят, отличные минеральные источники, способные поставить даже такого «покойника» как Беню на ноги. От мысли о том, что теперь ему не надо будет вставать рано на работу, подкашивались ноги, но воспротивиться он не смел и в тот же день взял билеты на поезд до Дзжобру.
Беня вырос в небогатой семье. Отец занимался преподаванием физики и астрономии в местной гимназии, мать была музыкантом и играла на фортепиано в городской консерватории. Родители старались дать ребенку максимум образования при своих ограниченных финансовых возможностях. Не имея возможности устроить сына в хорошую гимназию занимались с ним самостоятельно. И Бени вырос среди книг и тихих звуков фортепьяно - тихим и незаметным человеком. Он не гонял с мальчишками в футбол во дворе, не дразнил соседских собак, всем этим забавам босоногого детства он предпочитал читать книги и мечтать. О, как же, он любил мечтать! В мечтах он покорял неизведанные миры, где еще не ступала нога человека, дрался с сотнями негодяев, был галантным кавалером и страстным любовником, красноречивым оратором, и суровым лидером. Но это было в его в фантазиях, а в жизни он был тем, кого обычно называют тихоня. Его биография запросто уместилась бы на листочке размером с тетрадь, а самым значительным подвигом его жизни был самостоятельный поход к зубному. Жениться он так и не смог — не хватило решимости сказать все, что он хотел. Так он и жил в одиночестве, в квартире доставшейся по наследству от родителей. Работал аналитиком в небольшом банке, копил деньги на старость, баловал себя покупкой книг, периодически выбирался в санаторий подправить здоровье. И так бы могло продолжаться до самой его смерти, если бы не начались сны...
Нет, он и раньше видел сны, обычные сны, которые вспоминаешь обрывками, и в мозгу от них лишь остается легкое «послевкусие» - слабое чувство горечи или радости, или неуловимое ощущение чего-то доброго и приятного, или же, напротив, липкое ощущение чего-то плохого. Такие сны забывались и только единицы запоминались надолго. Сны, сны... буквально пару месяцев назад он обожал сны. Это была его единственная радость в жизни. Еще сам до конца не понимая как, но он с легкостью мог направить свой будущий сон в нужное для него русло. Сны для него стали как посещение кино, точнее даже не кино, а библиотеки, ведь он уже заранее знал про что будет его сон.
Новые же сны Бени впечатывались в память — словно были выжжены раскаленным железом, он помнил каждую секунду своего сна. Поначалу новые сны лишь робко появлялись под утро и почти не оставались в памяти, но со временем они осмелели и полностью вытеснили обычные сны. Беня уже и не помнил когда ему последний раз снился обычный сон. Кошмар начинался всегда одинаково — сердце ёкало, как от неожиданного падения на спину, а затем ничего... Вообще ничего! Пропадали мысли, чувства, ощущение тела, пространства. Затем появлялась крохотная искорка света и начинался сон...
В кошмарных снах не было людей или жутких монстров, не было городов и лесов, никто никого не убивал, там вообще никого не было, кроме стихии... Чистая необузданная стихия... огня, ледяного холода. В его снах отсутствовали звуки, но других ощущений было более чем достаточно... Беня горел в океанах пламени, безмолвно орал в пугающей черной пустоте, погружался в кислотные океаны, бился и задыхался от миллиардов песчинок обрушившихся на него, мерз в лютой стуже огромных ледяных полей, проваливался в неосязаемую легкую пыль по плечи. Из этих снов невозможно было вырваться, не досмотрев их до конца.
И вот очередной кошмар настиг Беню в туалете, где он задремал в обнимку с любимой книжкой про космические путешествия. Рывок... падение... Лютый холод сжимает каждую клетку его тела ледяными клещами. Ощущение, что сердце бьется раз в десять минут, безмолвный крик вязнет на выходе из рта. Опять эта серебряная равнина покрытая пылью стремительно приближалась к Бене. И тут он закричал, так как он никогда в жизни не кричал, казалось его крик заполнил все частоты уходя в инфра и ультра диапазоны.
Не могу больше!!!! Я хочу обратно!!!! - закричал Беня и в ту же секунду он почувствовал удар по ногам, ощущение жуткого холода и провалился в пустоту...
На утро, прихлебывая кофе, Беня в полной прострации косил одним глазом в телевизор, другой глаз был закрыт от жуткой мигрени — эти ночные бдения не проходили бесследно. На экране лощеный телеведущий сверкая керамической улыбкой вещал о новостях культуры и бизнеса. Беня собрался уже выключать, но в этот момент пошли новости науки... Рука Бени с пультом телевизора задрожала, пальцы побелели от напряжения...
- Господи... - пробормотал Беня... Он узнал свой любимый тапочек... С телевизионного экрана на него смотрело изображение его тапочка, правда под непривычным ракурсом и видимо после многократной цифровой обработки, но не узнать его было невозможно.
Невозмутимый голос ведущего продолжал вещать: «Ученые до сих пор в затруднении, как трактовать полученные снимки от автоматического зонда, ведущего постоянную съемку поверхности Луны, есть мнение что...»
Август 2010.
Римини. Италия
Belsiger
Well-Known Member
ИСПОРЧЕННЫЙ
...Игорь Дмитриевич не отличался особой запоминающейся внешностью. Про таких говорят: встретишь на улице — тут же забудешь. Собеседник напоминал всех моих знакомых плюс известных кумиров экрана и одновременно не напоминал никого. Такая потрясающая неприметность очень помогала Игорю в жизни. Она подвела его только один раз — когда наш герой женился.
Жена, красавица Надежда, наверняка рассчитывала на незаметность супруга. Рассуждала Надежда здраво: и бабы на муженька вешаться не будут, и сама она станет собой являть разительный контраст рядом с партнером по браку. Но красавица-жена промахнулась. Как вскоре выяснилось — рассказывая об этом, Игорь Дмитриевич горделиво-кокетливо приосанился — бабы на «неприметного» вешались, и еще как. Происходить это стало уже в браке — словно для того, чтобы разглядеть в Игоре мужскую сущность, посторонним женщинам требовалось взглянуть на него сквозь дырку от обручального кольца. Началось все очень банально — с коллег по работе. Они, как нарочно, у Игоря Дмитриевича были сплошь слабого пола. И вот этот-то пол в скором времени стал причиной постоянных задержек Игоря на работе. То, понимаешь, он пьяный вернется с подозрительным то ли синяком, то ли засосом на шее, то от него вдруг повеет совершенно не мужской парфюмерией, то кто-то начинает дышать в трубку и чисто по-женски всхлипывать... Надежда такого оборота не ожидала и как-то однажды вечером решила расставить все точки на «i». То ли Игорь Дмитриевич был шибко уверен в себе, то ли наоборот, был несколько нетрезв (не обязательно от алкоголя, скорее от жаждущих мужского внимания сотрудниц), но так получилось, что высказал он красавице-жене всю самую что ни на есть голую правду-матку в глаза. Дескать, что поделаешь, коллектив женский, не смог сдержаться, допекли, так сказать, ну изменил два-три... ...надцать раз, с кем не бывает. Видимо, Игорь Дмитриевич был человеком донельзя (или, скорее, до безобразия), простой, иначе не стал бы вот так, с ходу о своих сомнительных подвигах да родной жене
Надежда, казалось, услышанное проглотила. Но так только казалось...
Месяца через три, когда моего собеседника отправили в командировку, и наш герой захотел провернуть кое-что старое, доброе, липкое, вечное, случилось непредвиденное. Ну то, что ему привиделась Надежда, было еще полбеды. А вот когда в сам момент близости Игорю Дмитриевичу стало плохо, подкосились руки, ноги и все остальное, перехватило дыхание, исчезло понимание, злостный изменник перепугался не на шутку. Акт прелюбодеяния-то ему удалось закончить, но вот то, что последовало за этим, собеседник вспоминал, заметно волнуясь, буксуя на каждом слове, производя впечатление инвалида, у которого отобрали костыли. На другой день неудачливый Дон Жуан резко затемпературил, да так резко, что не смог встать с постели(!). Игоря бросало то в жар, то в холод, и он наконец-то понял зловеще-загадочный смысл виртуального слова «лихорадка». Под вечер добавилась еще одна беда — все тело бедного командировочного покрылось странной красновато-бурой сыпью, к ночи превратившейся в жутко зудящиеся, лопающиеся язвочки. В ту ночь Игорь так и не заснул — он все пытался достичь недостижимого — успокоить пожирающий кожу зуд, сделать так, чтобы язвочки могли просуществовать самостоятельно — без бодро скребущих пальцев — хотя бы чуть-чуть, один спасительный миг. Командировка оказалась сорванной — несчастный напрочь лишился трудоспособности, превратившись в жуткий, расчесанный ком саднящей боли... Дома жена лишь очень нехорошо улыбнулась — злорадно и понимающе — как будто знала, отчего у супруга это. Лишь недели через две Игорь Дмитриевич пришел в себя. Язвочки исчезли, как будто их и не было, и собеседник решил, что странная болезнь — аллергия. Наверное, съел что-нибудь не то. Через месяц Игорь понял, что же это «не то».
События, предшествовавшие следующей чесоточной ночи, повторились от и до. Самой пикантной (и, как понял Игорь Дмитриевич, основной), подробностью, превосходившей второй приступ «аллергии», был очередной внебрачный постельный эпизод. На этот раз зуд был во много раз сильней, яростней, отвратительней, и наш герой на какой-то момент даже потерял сознание. Теперь язвочки заживали почему-то очень долго, и неудачливому прелюбодею ничего на оставалось, как обратиться в больницу. Там Игоря долго исследовали, а потом развели руками — мол, данная болезнь науке неизвестна. Из больницы наш герой вынес два неоспоримых факта — первый, что «аллергия» возникает только на внебрачные связи (после жены ничего подобного не было), а второй — эта самая жена что-то знает о странной «аллергии». Что — оставалось догадываться. О фактах прелюбодейства Надежда знать не могла («Стопудово!» — клялся мне «аллергик»), тем не менее, каждый раз при виде изъязвленного мужа супруга весьма глубокомысленно улыбалась. Особенно в третий раз, когда Надежда даже громко, с хищным облегчением рассмеялась и бросила мужу в лицо: «Что, дорогой, хочется, да не можется?».
Что самое смешное — в третий раз ничего не было. В том самом, генитальном смысле. В третий раз Игорь Дмитриевич просто шел по улице. На работу. А навстречу плыла сногсшибательная девушка в соблазнительной, короткой, несмотря на середину осени, обтя-а-агивающей юбке. И фигура у девочки была высший класс, и личико. В общем, до того все было при ней, что Игорю Дмитриевичу эту ягодку захотелось попробовать. До остервенения захотелось. Наш герой, естественно, сдержался, как на его месте сделал бы любой, и даже не стал знакомиться с прелестницей — как сделал бы далеко не любой, и проследовал дальше, как... В общем, как говорил один генеральный секретарь, «процесс пошел». Почувствовав знакомые аллергические симптомы, Игорь принялся искать скамейку или хоть что-то, на что можно было лечь или облокотиться — третий приступ по силе ничем не уступал второму... Дошло до того, что даже изменяя в мыслях, наш герой получил точно такую же реакцию, как если бы изменил на самом деле... Корчась на лавочке от «по- сткоитального синдрома» (как окрестил свою «болезнь» больной), мой собеседник в какие-то доли секунды связал воедино и самую первую сцену с извечным «с кем не бывает», и злорадные, к месту, ухмылки Надежды, и ее недавнее, бьющее прямо в точку «хочется, да не можется»...
— Как только в моем мозгу все склеилось, — вспоминал Игорь Дмитриевич, — и я сообразил, что Надька все знала (откуда — я еще тогда не понимал), сразу руки в ноги и домой. Ох и трудным оказался для меня этот путь!.. Иду, а меня из стороны в сторону так и мотает... Голова гудит, тело горит, но я зубы стиснул и дошел-таки. Надька едва дверь открыла, быстро смекнула, что к чему... Я хоть и был слаб, как кусок марли, схватил жинку в охапку и давай пытать. С применением силы... Каюсь, вдарил. Может, даже больше, чем следует. Надька рукоприкладства не любила — трусовата была, что ли, не знаю. Короче, призналась быстро. Оказалось, благоверная еще когда я, как дурак, бахвалился, что мол, коллег по работе нужно всех обслужить, задумала на меня навести порчу. Ну и навела, зараза. Родная бабка помогла. Она у ней кой-чего по этой части соображала. Хотя что я говорю — соображала — она же была совсем сумасшедшая! Жила на отшибе в Клещихе, в частном секторе. Я был у ней лишь однажды. Впечатление получил самое скверное. Тяжело как-то в бабкином доме было, холодно, неуютно, да еще сама старуха каждые пять минут что-то завывала, по-звериному, по-дикому... Меня лишь одно смутило — как невменяемая старуха могла понять, чего от нее хочет внучка? И главное, как хитро придумано было —чтобы, значит, я никого, кроме жены, иметь не мог. В противном случае всякие болячки тут как тут. И что самое хреновое — со временем эта порча усиливается до того, что достаточно одной-единственной мысли, чтобы...
Игорь Дмитриевич весь сжался и остановился на полуслове. По судорожно сжатым губам и затуманенному взгляду я догадался — он там, в прошлом, рядом со своей ареной, со своей порчей. — Вскоре после разборки Надюха исчезла. Я сначала думал — к мамане намылилась, чтобы опять против меня чего-нибудь затеять, а когда некоторых вещей не обнаружил... понял — ушла... Думал, придет, вернется. Но пролетела неделя, другая, а от Надюхи не было ни слуху, ни духу. Где я ее только не искал — на работе, у той же бабки — все без толку. Особенно я напирал на старуху, однажды чуть не избил ее, все хотел заставить эту умалишенную, чтобы она порчу с меня сняла. Добился только того, что бабка заверещала. как оглашенная, выскочила во двор и стала по огороду бегать, вопя и матерясь. Бегает и сбрасывает с себя одну манатку за другой. И это в ноябре месяце! Ну, я не стал ждать, пока она догола разденется — смылся от греха подальше. И вовремя — число охотников посмотреть на старую дуру росло с каждой минутой.
Смыться-то я смылся, да только проблема моя как была, так и осталась... Раньше я хоть с женой мог, а теперь, когда жены нет... Ну, ты меня понял...
«Ну и положеньице! — думал я, только сейчас замечая в глазах Игоря Дмитриевича, во всем его облике великий половой голод...». — Да и рассказал это я тебе, — продолжал обезумевший от воздержания собеседник, — чтобы с божьей помощью — в последнее время таким религиозным стал — газета с моей историей в руки к Надюшке попала... Мало шансов, но все-таки... Ведь уже с осени я ни с кем не могу... Ой, не про то я, не про то... Чтобы она, значит, прочитала и поняла, как мне без нее плохо. Возвращайся, Надюша, я буду любить тебя, как прежде, и никогда, слышишь, никогда не буду тебе изменять. Только ты мне нужна, одна ты...
К этому добавить было нечего. В принципе, и сами эти последние (в нашей беседе) слова были лишними — Надя прекрасно понимала, в какой ситуации окажется Игорь вследствие ее отсутствия. «Только ты нужна...». Конечно, куда ему теперь деваться, болезному-бесполезному?!
А все-таки, Надежда... Может, снимете с мужа порчу, а? Нехорошо все-таки лишать сильный пол проникающего в самую суть и глубь вещей начала...
Алексей ГРИГОРЬЕВ
1998 10 сентября №37 НОВОСИБИРСКИЕ НОВОСТИ
...Игорь Дмитриевич не отличался особой запоминающейся внешностью. Про таких говорят: встретишь на улице — тут же забудешь. Собеседник напоминал всех моих знакомых плюс известных кумиров экрана и одновременно не напоминал никого. Такая потрясающая неприметность очень помогала Игорю в жизни. Она подвела его только один раз — когда наш герой женился.
Жена, красавица Надежда, наверняка рассчитывала на незаметность супруга. Рассуждала Надежда здраво: и бабы на муженька вешаться не будут, и сама она станет собой являть разительный контраст рядом с партнером по браку. Но красавица-жена промахнулась. Как вскоре выяснилось — рассказывая об этом, Игорь Дмитриевич горделиво-кокетливо приосанился — бабы на «неприметного» вешались, и еще как. Происходить это стало уже в браке — словно для того, чтобы разглядеть в Игоре мужскую сущность, посторонним женщинам требовалось взглянуть на него сквозь дырку от обручального кольца. Началось все очень банально — с коллег по работе. Они, как нарочно, у Игоря Дмитриевича были сплошь слабого пола. И вот этот-то пол в скором времени стал причиной постоянных задержек Игоря на работе. То, понимаешь, он пьяный вернется с подозрительным то ли синяком, то ли засосом на шее, то от него вдруг повеет совершенно не мужской парфюмерией, то кто-то начинает дышать в трубку и чисто по-женски всхлипывать... Надежда такого оборота не ожидала и как-то однажды вечером решила расставить все точки на «i». То ли Игорь Дмитриевич был шибко уверен в себе, то ли наоборот, был несколько нетрезв (не обязательно от алкоголя, скорее от жаждущих мужского внимания сотрудниц), но так получилось, что высказал он красавице-жене всю самую что ни на есть голую правду-матку в глаза. Дескать, что поделаешь, коллектив женский, не смог сдержаться, допекли, так сказать, ну изменил два-три... ...надцать раз, с кем не бывает. Видимо, Игорь Дмитриевич был человеком донельзя (или, скорее, до безобразия), простой, иначе не стал бы вот так, с ходу о своих сомнительных подвигах да родной жене
Надежда, казалось, услышанное проглотила. Но так только казалось...
Месяца через три, когда моего собеседника отправили в командировку, и наш герой захотел провернуть кое-что старое, доброе, липкое, вечное, случилось непредвиденное. Ну то, что ему привиделась Надежда, было еще полбеды. А вот когда в сам момент близости Игорю Дмитриевичу стало плохо, подкосились руки, ноги и все остальное, перехватило дыхание, исчезло понимание, злостный изменник перепугался не на шутку. Акт прелюбодеяния-то ему удалось закончить, но вот то, что последовало за этим, собеседник вспоминал, заметно волнуясь, буксуя на каждом слове, производя впечатление инвалида, у которого отобрали костыли. На другой день неудачливый Дон Жуан резко затемпературил, да так резко, что не смог встать с постели(!). Игоря бросало то в жар, то в холод, и он наконец-то понял зловеще-загадочный смысл виртуального слова «лихорадка». Под вечер добавилась еще одна беда — все тело бедного командировочного покрылось странной красновато-бурой сыпью, к ночи превратившейся в жутко зудящиеся, лопающиеся язвочки. В ту ночь Игорь так и не заснул — он все пытался достичь недостижимого — успокоить пожирающий кожу зуд, сделать так, чтобы язвочки могли просуществовать самостоятельно — без бодро скребущих пальцев — хотя бы чуть-чуть, один спасительный миг. Командировка оказалась сорванной — несчастный напрочь лишился трудоспособности, превратившись в жуткий, расчесанный ком саднящей боли... Дома жена лишь очень нехорошо улыбнулась — злорадно и понимающе — как будто знала, отчего у супруга это. Лишь недели через две Игорь Дмитриевич пришел в себя. Язвочки исчезли, как будто их и не было, и собеседник решил, что странная болезнь — аллергия. Наверное, съел что-нибудь не то. Через месяц Игорь понял, что же это «не то».
События, предшествовавшие следующей чесоточной ночи, повторились от и до. Самой пикантной (и, как понял Игорь Дмитриевич, основной), подробностью, превосходившей второй приступ «аллергии», был очередной внебрачный постельный эпизод. На этот раз зуд был во много раз сильней, яростней, отвратительней, и наш герой на какой-то момент даже потерял сознание. Теперь язвочки заживали почему-то очень долго, и неудачливому прелюбодею ничего на оставалось, как обратиться в больницу. Там Игоря долго исследовали, а потом развели руками — мол, данная болезнь науке неизвестна. Из больницы наш герой вынес два неоспоримых факта — первый, что «аллергия» возникает только на внебрачные связи (после жены ничего подобного не было), а второй — эта самая жена что-то знает о странной «аллергии». Что — оставалось догадываться. О фактах прелюбодейства Надежда знать не могла («Стопудово!» — клялся мне «аллергик»), тем не менее, каждый раз при виде изъязвленного мужа супруга весьма глубокомысленно улыбалась. Особенно в третий раз, когда Надежда даже громко, с хищным облегчением рассмеялась и бросила мужу в лицо: «Что, дорогой, хочется, да не можется?».
Что самое смешное — в третий раз ничего не было. В том самом, генитальном смысле. В третий раз Игорь Дмитриевич просто шел по улице. На работу. А навстречу плыла сногсшибательная девушка в соблазнительной, короткой, несмотря на середину осени, обтя-а-агивающей юбке. И фигура у девочки была высший класс, и личико. В общем, до того все было при ней, что Игорю Дмитриевичу эту ягодку захотелось попробовать. До остервенения захотелось. Наш герой, естественно, сдержался, как на его месте сделал бы любой, и даже не стал знакомиться с прелестницей — как сделал бы далеко не любой, и проследовал дальше, как... В общем, как говорил один генеральный секретарь, «процесс пошел». Почувствовав знакомые аллергические симптомы, Игорь принялся искать скамейку или хоть что-то, на что можно было лечь или облокотиться — третий приступ по силе ничем не уступал второму... Дошло до того, что даже изменяя в мыслях, наш герой получил точно такую же реакцию, как если бы изменил на самом деле... Корчась на лавочке от «по- сткоитального синдрома» (как окрестил свою «болезнь» больной), мой собеседник в какие-то доли секунды связал воедино и самую первую сцену с извечным «с кем не бывает», и злорадные, к месту, ухмылки Надежды, и ее недавнее, бьющее прямо в точку «хочется, да не можется»...
— Как только в моем мозгу все склеилось, — вспоминал Игорь Дмитриевич, — и я сообразил, что Надька все знала (откуда — я еще тогда не понимал), сразу руки в ноги и домой. Ох и трудным оказался для меня этот путь!.. Иду, а меня из стороны в сторону так и мотает... Голова гудит, тело горит, но я зубы стиснул и дошел-таки. Надька едва дверь открыла, быстро смекнула, что к чему... Я хоть и был слаб, как кусок марли, схватил жинку в охапку и давай пытать. С применением силы... Каюсь, вдарил. Может, даже больше, чем следует. Надька рукоприкладства не любила — трусовата была, что ли, не знаю. Короче, призналась быстро. Оказалось, благоверная еще когда я, как дурак, бахвалился, что мол, коллег по работе нужно всех обслужить, задумала на меня навести порчу. Ну и навела, зараза. Родная бабка помогла. Она у ней кой-чего по этой части соображала. Хотя что я говорю — соображала — она же была совсем сумасшедшая! Жила на отшибе в Клещихе, в частном секторе. Я был у ней лишь однажды. Впечатление получил самое скверное. Тяжело как-то в бабкином доме было, холодно, неуютно, да еще сама старуха каждые пять минут что-то завывала, по-звериному, по-дикому... Меня лишь одно смутило — как невменяемая старуха могла понять, чего от нее хочет внучка? И главное, как хитро придумано было —чтобы, значит, я никого, кроме жены, иметь не мог. В противном случае всякие болячки тут как тут. И что самое хреновое — со временем эта порча усиливается до того, что достаточно одной-единственной мысли, чтобы...
Игорь Дмитриевич весь сжался и остановился на полуслове. По судорожно сжатым губам и затуманенному взгляду я догадался — он там, в прошлом, рядом со своей ареной, со своей порчей. — Вскоре после разборки Надюха исчезла. Я сначала думал — к мамане намылилась, чтобы опять против меня чего-нибудь затеять, а когда некоторых вещей не обнаружил... понял — ушла... Думал, придет, вернется. Но пролетела неделя, другая, а от Надюхи не было ни слуху, ни духу. Где я ее только не искал — на работе, у той же бабки — все без толку. Особенно я напирал на старуху, однажды чуть не избил ее, все хотел заставить эту умалишенную, чтобы она порчу с меня сняла. Добился только того, что бабка заверещала. как оглашенная, выскочила во двор и стала по огороду бегать, вопя и матерясь. Бегает и сбрасывает с себя одну манатку за другой. И это в ноябре месяце! Ну, я не стал ждать, пока она догола разденется — смылся от греха подальше. И вовремя — число охотников посмотреть на старую дуру росло с каждой минутой.
Смыться-то я смылся, да только проблема моя как была, так и осталась... Раньше я хоть с женой мог, а теперь, когда жены нет... Ну, ты меня понял...
«Ну и положеньице! — думал я, только сейчас замечая в глазах Игоря Дмитриевича, во всем его облике великий половой голод...». — Да и рассказал это я тебе, — продолжал обезумевший от воздержания собеседник, — чтобы с божьей помощью — в последнее время таким религиозным стал — газета с моей историей в руки к Надюшке попала... Мало шансов, но все-таки... Ведь уже с осени я ни с кем не могу... Ой, не про то я, не про то... Чтобы она, значит, прочитала и поняла, как мне без нее плохо. Возвращайся, Надюша, я буду любить тебя, как прежде, и никогда, слышишь, никогда не буду тебе изменять. Только ты мне нужна, одна ты...
К этому добавить было нечего. В принципе, и сами эти последние (в нашей беседе) слова были лишними — Надя прекрасно понимала, в какой ситуации окажется Игорь вследствие ее отсутствия. «Только ты нужна...». Конечно, куда ему теперь деваться, болезному-бесполезному?!
А все-таки, Надежда... Может, снимете с мужа порчу, а? Нехорошо все-таки лишать сильный пол проникающего в самую суть и глубь вещей начала...
Алексей ГРИГОРЬЕВ
1998 10 сентября №37 НОВОСИБИРСКИЕ НОВОСТИ
