гаврилов
Active Member
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:26
Реакции:0
Баллы:0
Пророк
Ал-Мустафа, Несравненный среди всеми любимых, тот, кто был рассветом собственного дня, ждал 12 лет в городе Орфалесе. Он ждал своего корабля, что должен был вернуться и забрать его на остров, где он родился.
И на двенадцатый год, на седьмой день месяца жатвы он взошел на холм за городскими стенами и взглянул в сторону моря, и он увидел свой корабль, выходящий из тумана.
Тогда врата его сердца широко раскрылись, и его радость устремилась далеко в море. И он закрыл свои глаза и начал молиться в молчании души своей.
Но когда он спускался с холма, грусть вошла в его сердце, и он подумал о своем сердце:
— Как я смогу уйти отсюда спокойно и без печали?
Нет, не без раны в душе покину я этот город.
Длинными были дни боли, которые я провел в этих стенах.
И длинные были ночи одиночества.
А разве может кто-нибудь покинуть свою боль и свое одиночество без сожаления?
Слишком много частиц своей души раздарил я по этим улицам, и слишком много рожденного моей тоской бродит нагим среди этих холмов, и я не могу уйти от них без боли и сожаления.
Нет, не, одежду снимаю я с себя сегодня, но кожу сдираю с себя своими руками.
Нет, не мысли оставляю я за собой, а свое сердце, размягченное жаждой и голодом.
И все же я не могу быть здесь далее.
Море, которое зовет всех в себя, позвало и меня, и я должен идти.
Потому что не прислушаться к зову часов в ночи и остаться — значит застыть, окаменеть, навеки принять неизменную форму.
Хорошо бы взять с собой все, что здесь есть и уйти. Но как могу я? Голос не может взять с собой язык и те губы, что дали крылья ему.
Один должен он улететь и искать своей цели.
Ведь один, без гнезда своего должен орел пересекать потоки солнечного света.
И сейчас, когда он достиг подножия холма, он снова повернулся к морю и увидел свой корабль, входящий в гавань, а на корабле — моряков, людей его родной земли.
И его душа закричала им, а он сказал:
— Дети моей древней матери, вы, всадники приливов!
Как часто приплывали вы в моих снах. А сейчас вы пришли наяву, и это глубочайший из снов.
Я готов идти, и паруса мои подняты, и с нетерпением я жду ветра.
Только еще один раз вдохну я этот воздух покоя, еще раз оглянусь с любовью назад.
А потом стану среди вас — моряк среди моряков.
И ты, огромное море — бессонная мать.
Ты, которое одно дает мир и свободу реке и ручью.
Только еще один поворот сделает этот ручей, только еще один звук издаст он в своем скольжении.
И тогда я приду к тебе, мельчайшая капелька к безграничному океану.
И пока он шел, он видел издали мужчин и женщин, покидающих свои поля и свои виноградники и спешащих к городским воротам.
И он слышал их голоса, называющие его по имени, перекликающиеся от поля к полю, сообщая друг другу, что пришел его корабль.
И он сказал себе:
— Будет ли этот день расставания днем слияния наших сердец? И можно ли сказать, что закат мой станет воистину рассветом моим?
И что я дам тому, кто оставил свой плуг в полувспаханном поле, или тому, кто остановил колесо своего виноградного пресса?
Станет ли мое сердце деревом, тяжело согнувшимся от плодов, которые я могу собрать и дать им?
И брызнут ли мои чувства как волы фонтана, из которого я смогу наполнить их чаши?
Кто я — арфа, до которой может дотронуться рука Могущественного, или флейта, чтобы Его дыхание прошло сквозь меня?
Но я только искатель молчания, а какое сокровище мог я найти в молчании, чтобы уверенно раздарить его?
Если это день сбора моего урожая, то в какие поля сажал я свои семена и в какие забытые времена?
И если это час, когда я подниму свою лампу, то не мое пламя будет жечь фитиль.
Пустую и темную подниму я лампу.
И пусть Хранитель ночи зальет ее своим маслом и зажжет ее сам.
Все это он сказал словами. Но многое в его сердце осталось несказанным, потому что он сам не мог высказать вслух глубочайшие откровения. И когда он вошел в город, все люди вышли встретить его, и они плакали о нем — все как один человек.
И старцы города вышли вперед и сказали:
— Иди, но не уходи от нас.
Светом полдня был ты в полутьме нашей жизни, и твоя юность дала нам сны, чтобы сновидеть.
Не чужой ты среди нас и не гость, а наш сын и возлюбленный.
Не страдай, хоть наши глаза и будут скучать без лица твоего.
И жрецы и жрицы сказали ему:
— Пусть волны моря не разделят нас сейчас, и годы, что ты провел среди нас, станут памятью.
Ты разбудил в нас высокие чувства, и твоя тень была светом на наших лицах.
Мы так сильно любили тебя.
Но любовь наша была бессловесна и скрыта покровами.
А сейчас она громко кричит тебе и выходит к тебе обнаженная.
Ведь всегда было так: любовь не знает своей глубины до часа разлуки.
И другие тоже подошли и говорили ему. Но он не ответил им. Он только наклонил свою голову, и те, кто стоял ближе, увидели, как слезы падали на его грудь. И он и народ пошли на большую площадь, где стоял храм.
И там из храма вышла женщина, чье имя было Ал-Митра, Пророчицей звали ее.
И с особой нежностью взглянул он на нее. Была она той, кто первая нашла и поверила в него еще в тот день, когда он появился в их городе.
И она приветствовала его, говоря:
— Пророк Бога, в поисках высочайшего, долго выбирал ты пути для своего корабля. Но сейчас твой корабль пришел, ты должен уйти. Ты так тоскуешь по земле твоих грез и страстных желаний, что пусть наша любовь не свяжет тебя, и наши нужды не задержат тебя.
Но мы просим — перед тем как уйдешь от нас, поговори с нами и поделись с нами своим пониманием. И мы передадим его своим детям, а они — своим, и оно не погибнет.
И в своем одиночестве ты следил за нашими днями, и в своей бессоннице ты слушал, о чем мы рыдали и смеялись во сне.
Поэтому сейчас открой нам нас и скажи обо всем, что тебе было открыто из того, что существует между нашим рождением и смертью.
Ал-Мустафа, Несравненный среди всеми любимых, тот, кто был рассветом собственного дня, ждал 12 лет в городе Орфалесе. Он ждал своего корабля, что должен был вернуться и забрать его на остров, где он родился.
И на двенадцатый год, на седьмой день месяца жатвы он взошел на холм за городскими стенами и взглянул в сторону моря, и он увидел свой корабль, выходящий из тумана.
Тогда врата его сердца широко раскрылись, и его радость устремилась далеко в море. И он закрыл свои глаза и начал молиться в молчании души своей.
Но когда он спускался с холма, грусть вошла в его сердце, и он подумал о своем сердце:
— Как я смогу уйти отсюда спокойно и без печали?
Нет, не без раны в душе покину я этот город.
Длинными были дни боли, которые я провел в этих стенах.
И длинные были ночи одиночества.
А разве может кто-нибудь покинуть свою боль и свое одиночество без сожаления?
Слишком много частиц своей души раздарил я по этим улицам, и слишком много рожденного моей тоской бродит нагим среди этих холмов, и я не могу уйти от них без боли и сожаления.
Нет, не, одежду снимаю я с себя сегодня, но кожу сдираю с себя своими руками.
Нет, не мысли оставляю я за собой, а свое сердце, размягченное жаждой и голодом.
И все же я не могу быть здесь далее.
Море, которое зовет всех в себя, позвало и меня, и я должен идти.
Потому что не прислушаться к зову часов в ночи и остаться — значит застыть, окаменеть, навеки принять неизменную форму.
Хорошо бы взять с собой все, что здесь есть и уйти. Но как могу я? Голос не может взять с собой язык и те губы, что дали крылья ему.
Один должен он улететь и искать своей цели.
Ведь один, без гнезда своего должен орел пересекать потоки солнечного света.
И сейчас, когда он достиг подножия холма, он снова повернулся к морю и увидел свой корабль, входящий в гавань, а на корабле — моряков, людей его родной земли.
И его душа закричала им, а он сказал:
— Дети моей древней матери, вы, всадники приливов!
Как часто приплывали вы в моих снах. А сейчас вы пришли наяву, и это глубочайший из снов.
Я готов идти, и паруса мои подняты, и с нетерпением я жду ветра.
Только еще один раз вдохну я этот воздух покоя, еще раз оглянусь с любовью назад.
А потом стану среди вас — моряк среди моряков.
И ты, огромное море — бессонная мать.
Ты, которое одно дает мир и свободу реке и ручью.
Только еще один поворот сделает этот ручей, только еще один звук издаст он в своем скольжении.
И тогда я приду к тебе, мельчайшая капелька к безграничному океану.
И пока он шел, он видел издали мужчин и женщин, покидающих свои поля и свои виноградники и спешащих к городским воротам.
И он слышал их голоса, называющие его по имени, перекликающиеся от поля к полю, сообщая друг другу, что пришел его корабль.
И он сказал себе:
— Будет ли этот день расставания днем слияния наших сердец? И можно ли сказать, что закат мой станет воистину рассветом моим?
И что я дам тому, кто оставил свой плуг в полувспаханном поле, или тому, кто остановил колесо своего виноградного пресса?
Станет ли мое сердце деревом, тяжело согнувшимся от плодов, которые я могу собрать и дать им?
И брызнут ли мои чувства как волы фонтана, из которого я смогу наполнить их чаши?
Кто я — арфа, до которой может дотронуться рука Могущественного, или флейта, чтобы Его дыхание прошло сквозь меня?
Но я только искатель молчания, а какое сокровище мог я найти в молчании, чтобы уверенно раздарить его?
Если это день сбора моего урожая, то в какие поля сажал я свои семена и в какие забытые времена?
И если это час, когда я подниму свою лампу, то не мое пламя будет жечь фитиль.
Пустую и темную подниму я лампу.
И пусть Хранитель ночи зальет ее своим маслом и зажжет ее сам.
Все это он сказал словами. Но многое в его сердце осталось несказанным, потому что он сам не мог высказать вслух глубочайшие откровения. И когда он вошел в город, все люди вышли встретить его, и они плакали о нем — все как один человек.
И старцы города вышли вперед и сказали:
— Иди, но не уходи от нас.
Светом полдня был ты в полутьме нашей жизни, и твоя юность дала нам сны, чтобы сновидеть.
Не чужой ты среди нас и не гость, а наш сын и возлюбленный.
Не страдай, хоть наши глаза и будут скучать без лица твоего.
И жрецы и жрицы сказали ему:
— Пусть волны моря не разделят нас сейчас, и годы, что ты провел среди нас, станут памятью.
Ты разбудил в нас высокие чувства, и твоя тень была светом на наших лицах.
Мы так сильно любили тебя.
Но любовь наша была бессловесна и скрыта покровами.
А сейчас она громко кричит тебе и выходит к тебе обнаженная.
Ведь всегда было так: любовь не знает своей глубины до часа разлуки.
И другие тоже подошли и говорили ему. Но он не ответил им. Он только наклонил свою голову, и те, кто стоял ближе, увидели, как слезы падали на его грудь. И он и народ пошли на большую площадь, где стоял храм.
И там из храма вышла женщина, чье имя было Ал-Митра, Пророчицей звали ее.
И с особой нежностью взглянул он на нее. Была она той, кто первая нашла и поверила в него еще в тот день, когда он появился в их городе.
И она приветствовала его, говоря:
— Пророк Бога, в поисках высочайшего, долго выбирал ты пути для своего корабля. Но сейчас твой корабль пришел, ты должен уйти. Ты так тоскуешь по земле твоих грез и страстных желаний, что пусть наша любовь не свяжет тебя, и наши нужды не задержат тебя.
Но мы просим — перед тем как уйдешь от нас, поговори с нами и поделись с нами своим пониманием. И мы передадим его своим детям, а они — своим, и оно не погибнет.
И в своем одиночестве ты следил за нашими днями, и в своей бессоннице ты слушал, о чем мы рыдали и смеялись во сне.
Поэтому сейчас открой нам нас и скажи обо всем, что тебе было открыто из того, что существует между нашим рождением и смертью.