Divider

Онмедзи. Книга

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
Здесь выложены переводы книг из целой серии рассказов о Абэ - но Сэймее известного японского писателя Юмэмакура Баку, первая из которых вышла в 1986 году и сразу стала бестселлером. К настоящему времени первая книга выдержала в Японии уже порядка 42 переизданий. По рассказам, вошедшим в первую книгу серии «Онмёдзи» снято два полнометражных фильма, телевизионный сериал, а так же нарисованы очень популярные среди молодежи комиксы.
Пока в России читают Мураками, Япония зачитывается книгами Юмэмакура Баку. Что же находят японцы в его коротких рассказах? Прежде всего, всех, от мала до велика, привлекает главный герой – онмёдзи. Абэ - но Сэймей. Персонаж многочисленных старинных легенд о духах и демонах, великий кудесник, предсказатель и врачеватель, мастер таинственного японского учения «онмё». Вполне реальный исторический деятель, насколько может быть реален герой легенд, человек, чья мать, по преданию, была белой лисицей-оборотнем, божество, чей храм стоит в центре Киото на том самом месте, где тысячу лет назад стоял дом самого Абэ – но Сэймея, и собирает с каждым годом все больше паломников. Приключения Абэ-но Сэймея и его друга Минамото-но Хиромаса, доброй души человека и прекрасного музыканта, рассуждения о природе волшебства, таинственный мир японских духов, где существуют пожирающие людей демоны, обожающие при этом играть на лютне, оборотни, мстящие людям или влюбленные девушки, превращающиеся в страшных чудовищ, страдая от неразделенного чувства - все описано прекрасным, образным языком и погружает нас в атмосферу древнего Киото, не вызывая, при этом, отторжения излишней натуралистичностью деталей.
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
Юмэмакура Баку. Онмедзи. Книга 1.
Как бива , называвшаяся Гэнсё, была похищена демоном.

Расскажу о странном человеке. Расскажу о человеке, похожем на плывущее по ветру облако в пустом ночном небе. Облако появилось во тьме, мгновение, другое – а оно уже изменилось, но эти изменения можно увидеть только если пристально вглядываться. Это должно быть то же самое облако, но кто поймет, какой оно формы…
О таком вот человеке я расскажу.
Его имя – Абэ но Сэймей.
Он – онмёдзи .
Родился он, судя по всему, во времена императора Дайго в 21 году эпохи Энги, но даты его рождения и смерти не имеют никакой прямой связи с нашим повествованием. Напротив, для вящей занимательности лучше не указывать четко такие цифры, так что скроем и то, и другое.
Будем свободно вести кисть, следуя за ходом событий - именно так лучше всего рассказывать об Абэ но Сэймее.
Эпоха Хэйан. Эпоха, когда тьма оставалась тьмой. Время, когда некоторая часть людей твердо верила в существование сверхъестественных вещей. Не в далеких лесах или глубоко в горах, а в сумраке Столицы, иногда даже под одной крышей, затаив дыхание, жили вместе люди, демоны и духи. Такая была эпоха.
Онмёдзи. Мастера Инь-Янь.
Если говорить понятно, то придется назвать их даже гадателями? А можно назвать и иллюзионистами, и заклинателями, но любое из этих слов не подойдет. Онмёдзи наблюдают за связью звезд, и наблюдают за связями людей. Они занимаются геомантией – и гадают, могут убить человека с помощью заклятия, и бывает, используют иллюзии. Они глубоко проникают в невидимые глазу вещи: судьбу, мир духов, демонов и им подобное, и обладают искусством подчинять себе это сверхъестественное.
Онмёдзи - это одна из придворных должностей, и на территории Большого двора было даже построено ведомство Инь-Янь, называвшееся Онмёрё.
Сам Сэймей занимал четвертый придворный ранг.
Первый ранг – великий главный министр.
Второй ранг – правый и левый великие министры.
Третий ранг – великие министры и средние министры.
По служебному положению своему он обладал весомым голосом при дворе.
Среди «Рассказов о древности» сохранилось несколько интересных рассказов про Абэ но Сэймея. Если следовать им, то Сэймей с детских лет учился у онмёдзи Камо но Тадаюки. В ту пору Сэймей частично проявил свой особый талант в качестве онмёдзи. Похоже, он был гением.
Это случилось, когда Сэймей был еще молод. Однажды ночью его наставник Тадаюки отправился в сторону нижней столицы – так говорится в «Рассказах о древности». Нижняя столица – это южная оконечность столицы Хэйан .
Проехав из Внутреннего двора через Судзакумон, Ворота Феникса, они прошли по Большой дороге Феникса почти до ворот Расёмон, находящихся на южном краю столицы. От центра Внутреннего двора до ворот Расёмон около 8 с чем-то ри .
Тадаюки ехал в повозке. Какая была повозка – не записано, но, скорее всего, это была бычья упряжка. Зачем же ночью он ехал в нижнюю столицу – тоже, конечно, не записано, но будет уместно предположить, что он тайно ехал к своей давней любовнице.
Среди сопровождающих затесался Сэймей. Тадаюки один сидел в повозке, а остальные шли пешком. Их, включая Сэймея, должно было быть двое или трое. Человек, ведущий быка, человек с фонарем, и еще один – молодой Сэймей. Возраст не указан, но можно предположить, что Сэймею в это время было немногим больше 10 лет.
Другие сопровождающие были одеты в удобное хитатарэ - куртку и штаны из недорогой ткани, или во что-то подобное, а Сэймей, возможно, был в слегка поношенных штанах – хакама, в кимоно с короткими рукавами и босоног. Его одежда – явно чьи-то обноски. Можно, конечно сказать, что, несмотря на надетые на нем обноски, в его ясном и свежем лице и во всем его виде сквозил дух гения, но вряд ли так было. Он был красивым, с благородными чертами лица, но при этом со стороны он, несомненно, выглядел на ребенка своих лет, такого, какие есть везде. Просто временами, когда что-нибудь случалось, он, бывало, говорил необыкновенно взросло. Таким вот мальчиком он был, наверное.
Учитель Тадаюки возможно видел иногда в глубине глаз молодого Сэймея отблески необычного гения, которого нет у других. Но не более. Потому что Тадаюки заметит таящийся в Сэймее талант только благодаря событию этой ночи.
Вернемся к рассказу.
Медленно продвигается повозка, и вот уже окраина Столицы. Тадаюки крепко уснул внутри повозки.
Идущий рядом с повозкой Сэймей вдруг взглянул вперед и увидел там нечто странной формы: это идут издали в сторону повозки «неописуемо страшные демоны». Взглянул на других слуг, но они словно абсолютно слепы - не видят демонов.
Сэймей тут же открыл окошко повозки:
- Господин Тадаюки… - Разбудив спавшего Тадаюки, торопливо поведал о том, что сейчас увидел своими глазами. Проснувшийся Тадаюки высунул голову из окошка и посмотрел вперед. Действительно, виднеются приближающиеся демоны.
- Остановить повозку! - окликнул Тадаюки слуг, - Прячьтесь за повозку, затаите дыхание и не двигайтесь! Ни в коем случае не шуметь! - Тадаюки, используя искусство, сделал так, чтобы и повозка, и они сами стали не видны демонским глазам, и так переждали демонов.
С тех пор Тадаюки всегда стал оставлять рядом с собою Сэймея.
Тадаюки передал Сэймею все то, что сам знал в искусстве Инь-Янь, Онмёдо . «Словно перелил воду из вазы» - как записано в «Рассказах о древности». Та вода, что была налита в вазу по имени Камо но Тадаюки, иначе говоря, искусство Инь-Янь, Онмёдо, полностью как есть перешла в вазу по имени Абэ но Сэймей.
Говорят, что после смерти Тадаюки, Абэ но Сэймей построил свой дом севернее Большой дороги Цутимикадо и западнее дороги Ниси-но-Тоин. Если смотреть от дворца Сисиндэн, Пурпурного дворца, бывшего центром Внутреннего двора, то это будет направление на северо-восток, иначе говоря, угол Уситора, угол Тигро-быка.
Направление Уситора – называется еще «Ворота демонов», та сторона, откуда приходит зло. На северо-востоке столицы Хэйан находился храм Энрэкидзи на горе Хиэидзан, а на северо-востоке Внутреннего двора находился дом онмёдзи Абэ но Сэймея – такая двойная структура конечно не случайна.
Причина в том, что градостроительная схема, система столицы Хэйан была тесно связана с тайным убийством Фудзивара но Танэцугу, она была создана для того, чтобы охранять самого императора Камму Тэнно от мстительного духа его высочества экс-наследного принца Савара, отрешенного от престола. Именно поэтому была брошена всего через 10 лет строящаяся столица Нагаока, и начато строительство новой столицы - Хэйан.
Однако это все было до рождения Сэймея и напрямую не имеет отношения к нашему нынешнему рассказу. Вернемся к «Рассказам о древности».
Итак, Сэймей жил в доме на стороне Ворот демонов, и к нему в дом пришел один старый буддийский монах. С собой он привел двоих детей лет десяти.
- По какому делу вы изволили прийти? - спросил Сэймей.
- Я живу в стране Харима, - отвечал монах. - Имя мое– Читоку.
Назвав свое имя, старик начал рассказывать. Оказывается, он издавна хотел учиться искусству Инь-янь, Онмёдо, и если верить тому, что он слышал, самый великий на этом пути мастер, онмёдзи – это Сэймей. Поэтому, пусть хоть немного, но не мог бы Сэймей объяснить недостойному законы Инь-янь. Что-то в этом роде поведал монах по имени Читоку Сэймею.
- Ага, - слушая слова монаха, думает Сэймей, - «Сей монах – знаток нашего искусства, и пожаловал сюда испытать меня». - Сэймей заметил истинную сущность этого монаха, что монах – выдающийся знаток законов искусства Инь-янь, Онмёдо, и пришел испытывать его, Сэймея.
- Скорее всего, двое детей, которых привел с собой монах – служебные духи. Хм-хм… - улыбнулся, должно быть, в глубине сердца Сэймей.
Служебных духов называют «сикидзин» – служебные боги, или пишут еще как «сикигами» – боги церемоний, оба названия одинаково часто употребляются, а в сохранившейся и в наши дни школе Онмёдо, школе Идзанаги на острове Сикоку, зовутся они именем «сикиодзи» - «принцы церемоний». Это тип духов, обычно не видимых глазу, не очень высокого класса, мелких духов стихий. Их с помощью искусства Инь-янь используют как служебных духов, но в зависимости от способностей онмёдзи, уровень подчиненных мелких духов бывает низким или высоким.
-Ого, а он не так прост! - кивая, восхитился Сэймей, потому что служебные духи, которых использовал монах, назвавшийся Читоку, были такого уровня, что их никак не мог бы подчинить неумелый человек.
- Я почтительно принимаю Вашу просьбу. Однако сегодня у меня есть дело, которое никак нельзя отложить, так что… - Сэймей предложил монаху сейчас уйти и прийти позже, выбрав благоприятный день. Говоря все это, Сэймей спрятал обе руки внутрь рукавов и, тайно сложив знак, пропел небольшое заклятие - сю .
- Ну что же, до следующего раза. Я выберу удачный день… - сложив обе руки и приложив их к голове в знак почтительной благодарности, ушел монах. Однако Сэймей не двинулся с места. Так же, сплетя руки на груди, он стоял и смотрел на небо. Вскоре, когда можно было подумать, что он ушел уже на 1 – 2 квартала, в остававшихся открытыми воротах показался вернувшийся монах. Монах, идя по улице, заглядывал всюду, где может спрятаться человек, а так же в проходящие повозки.
Монах снова встал перед Сэймеем.
- Дело в том, что стали невидимы двое детей, которые должны были идти за мною. Не могли бы Вы мне их вернуть? - сказал монах.
- Вернуть? - сказал Сэймей, сделав вид, что ничего не понимает, - А я ничего не делал! Вы же были рядом и знаете это. Как же я, просто стоя здесь, мог спрятать двух детей?
Услышав это, монах склонился перед Сэймеем:
- Извините. На самом деле то не дети, а служебные духи, которых я использую. Я сегодня пришел, чтобы испробовать Вашу силу, но это совершенно мне не подвластно. Прошу простить меня. - Монах совершенно растерян.
- Знаешь что, меня, конечно, можно испытывать, но такими пустяками меня не обмануть! - Сэймей хитро улыбнулся, внезапно поменяв манеру речи. Бывала на его губах такая усмешка, не грубая, но и не очень то вежливая. Эти губы прошептали маленькое заклятие - сю.
И тут, сразу же, с улицы прибежали двое детей. Каждый из них нес в руках сакэ и рыбу.
- А я их послал за покупками. Побаловался. Забирай их и уходи, – так сказал дурашливо Сэймей, и интересно было бы узнать продолжение, но в «Рассказах о древности» больше ничего не написано.
А еще однажды было: Абэ но Сэймей пошел в жилище к человеку, которого звали архиепископ Канчё из Хиросавы. Там было много молодых придворных и послушников, и все они пытались о чем-нибудь завести разговор с Сэймеем. Так как все они были наслышаны о Сэймее, содержанием разговора, естественно, стало «искусство». Был и человек, который откровенно спросил:
- Говорят, ты используешь сикигами, служебных духов. А вот, например, можно ли ими убить человека?
- Изволите нагло допытываться о тайнах, касающихся моего ремесла? – нарочно сделав страшные глаза, заглянул в лицо задавшему вопрос придворному, должно быть, Сэймей. И слегка насладившись возникшим в глазах того испугом, - Нет, так просто человека убить не возможно… - улыбнувшись, успокоил придворного, и, наверное, прибавил вот так:
- Хотя, вообще-то, есть много способов…
- В таком случае, получается, что маленькое насекомое – просто, так? – спрашивает другой придворный.
- Ну… да… - когда Сэймей так ответил, на край садика прискакали пять или шесть жаб.
- Можешь убить одну из них? – спросил придворный.
- Да. Но, убивать – это одно…
- Что-нибудь не так?
- Я могу убить, но я не могу вернуть к жизни, понимаете? Бесцельное убийство - преступление.
- Ну, хоть одну!
- Я тоже хочу увидеть!
- И я!
- И я! – собираются придворные и послушники. У всех глаза сияют любопытством: не по слухам, а на самом деле насколько же, в конце концов, велико искусство Сэймея? И такие у них взгляды, что отговорится здесь Сэймей, не станет использовать «искусство», и это само по себе станет поводом для разговоров: «Этот человек вовсе не таков, как о нем говорят».
Сэймей обвел пристальным взглядом их лица, и коротко буркнув: «Вы заставляете меня совершить преступление…», - протянул правую руку. Он сжал кончиками белых пальцев один листок из свежо зеленеющей кроны плакучей ивы, свисавшей с навеса, и небрежно оторвал. Подбросив этот листок в воздух, пропел заклятие.
Ивовый листок поплыл в пространстве и легко спланировал поверх одной из жаб. Жаба, лопнув с чавкающим звуком, умерла. Мясо и внутренности разлетелись вокруг.
«Послушники все цветом побледнели и ужасом ужаснулись» - передают «Рассказы о древности».
Говорят, что Сэймей, когда в доме не было людей, использовал сикигами. Никого рядом нет, а ставни поднимаются и опускаются, ворота закрываются, хотя нет закрывающего их. Похоже, вокруг Сэймея было много разных странностей, и если полистать другие источники, то все они говорят о том, что, как и в примерах с монахом Читоку или с жабой, Сэймей просто без разбору использовал свое искусство и удивлял людей. Похоже, он наслаждался этим. В его важничанье с видом будто ничего и не было, было что-то ребяческое.
Это лишь мое воображение, но не был ли этот человек – Сэймей – где-то небрежным в исполнении дворцовой службы, не был ли он объектом разнообразных слухов? Был он, наверное, высокий, белокожий, несравненно прекрасный молодой человек с ледяными глазами, и когда он, изысканно одетый, рассеяно шагал куда-то, женщины во дворце, наблюдая за ним, перешептывались о нем. Наверняка он получил от самых высокопоставленных дам одно-два письмеца с заключенными в них призывными стихами. С вышестоящими он был корректен, хотя внезапно мог сказать и грубовато. И, может, случалось ему, забывшись, обратиться к императору: «Эй, ты!». Губы его, на которых играла утонченная улыбка, в следующий раз складывались в грубоватую ухмылку. По своей работе онмёдзи он должен был знать подоплеку людских дел, а как придворный, он должен был быть довольно хорошо образованным. Неплохо, должно быть, знал наизусть китайские стихи, имел талант стихосложения, мог играть на одном – двух инструментах, на бива или на флейте.
Мне думается, что эпоха Хэйан – это эпоха утонченной тьмы. И в этой вычурной, изящной, омерзительной тьме как облако, несомое ветром, легко и свободно струился по жизни этот человек, о котором я собираюсь далее вести рассказ.

2

Высокочтимый Минамото но Хиромаса пришел в дом Абэ но Сэймея в начале месяца Минацуки. По солнечному календарю – шестой месяц, а если говорить по современному, то это, пожалуй, будет где-то 10 июля. Сливовые дожди еще не закончились, но в этот день дождь, ливший все время, к удивлению, прекратился. Правда это не значит, что светило солнце. Все небо, от края до края, было белесым, словно затянутым тонкой бумагой.
Раннее утро. Листья деревьев и трава мокры, а воздух до дрожи прохладен. Минамото но Хиромаса идет, рассматривая изгородь дома Сэймея, тянущуюся по правую руку. Изгородь в стиле китайской династии Тан . На стене, на высоте от груди до лица – резные украшения, а сверху нависает крыша, крытая китайской серповидной черепицей. Такая изгородь напоминает буддийский храм или капище. Хиромаса одет в суйкан, простое кимоно, и обут в сапожки. Сапожки из кожи оленя. В воздухе висят бесчисленные капельки воды, мельче, чем туман, и если даже просто идти в этом воздухе, ткань суйкана впитывает водную пыль и тяжелеет.
Высокочтимый Минамото но Хиромаса – воин, на левом боку у него висит меч. На вид ему за 35. В походке и манерах есть свойственная военному человеку грубоватость, но на вид он вовсе не груб. На вид он очень аккуратен. И не весел. Нет в нем бодрости. Видимо какая-то тревога засела в его груди.
Хиромаса остановился перед воротами. Ворота распахнуты настежь, и если посмотреть внутрь, виден сад. Летние травы, заполонившие весь сад, еще мокры от ночного дождя и буйно зелены.
- Ну не заброшенный ли храм тут, а? – отразилось на лице Хиромасы.
Дикое поле – ну, может и не на столько, но похоже, что за этим садом практически не ухаживают.
И тут ноздрей Хиромасы достиг сладкий цветочный запах. Источник он сразу понял: среди трав стояло большое старое дерево – глициния, а на ветвях его цвело одно лишь соцветие.
- Да точно ли он вернулся? – пробормотал Хиромаса. Он, конечно, знал, что Сэймей – любитель оставлять траву и деревья расти, как им вздумается, но это, перед глазами, это слишком даже для него.
Когда Хиромаса перевел дух, из-за угла появилась девушка. Правда эта девушка была одета в каригину, легкое мужское кимоно, и широкие шаровары мужского фасона. Подойдя к Хиромасе, девушка легко поклонилась:
- Имею честь почтительно ожидать Вас, - сказала она Хиромасе.
- Ждала меня?
- Хозяин повелели: вскоре изволит пожаловать почтенный Хиромаса, так что встреть его и с почтением препроводи…
Хиромаса пошел следом за девушкой, размышляя: «Как же он узнал, а?». Его провели в комнату, где поверх дощатого пола лежало татами, а на татами, поджав ноги, сидел Сэймей и разглядывал Хиромасу:
- Пришел? – сказал Сэймей.
- А ты знал! – говоря это, Хиромаса уселся на такое же татами.
- Тот, кого я послал купить саке, известил меня, что Хиромаса направляется сюда.
- Саке?
- Ну, меня же некоторое время не было. Вот и захотелось выпить столичного саке. А ты, Хиромаса, ты как узнал, что я вернулся?
- Да был один, рассказал, что вчера ночью в твоем доме горел свет…
- Понятно.
- Где ты был почти месяц?
- В Коя.
- В Коя?
- Ну.
- А зачем, да так срочно?
- Было кое-что непонятное.
- Непонятное?
- Ну, или лучше сказать, было кое-что, что мне пришло в голову.
- А что именно? – спросил Хиромаса.
- Однако ж, - взглянув на Хиромасу, почесал голову Сэймей.
По этим двоим возраст не определить. Для постороннего взгляда Сэймей выглядит моложе. И не только моложе, пригожее на вид: прямой изящный нос, а губы красны, как будто впитали светлый кармин.
- Что «однако»?
- Ты – хороший человек, но тебе ведь не интересны разговоры такой направленности, нет?
- Погоди, какой такой направленности разговоры?
- Про сю, - сказал Сэймей.
- Сю?!
- Я ходил поговорить про сю.
- И о чем говорил?
- Например, о том, чем является сю.
- А разве сю не есть сю?
- Ну, да, это, в общем то так, но мне вдруг пришло в голову, чем является сю, и…
- Что-что пришло в голову? – спросил Хиромаса.
- Как тебе сказать… Вот, например, такое: не является ли сю именем?
- Что? Именем?
- Ну, не сердись, Хиромаса! Как на счет саке по старинке? – улыбнулся Сэймей.
- Я пришел не саке угощаться, но если предложишь, не откажусь.
- Ладно, давай уж… - Сэймей хлопнул в ладоши.
Тут же по коридору прошуршал шелк, и появилась девушка с изящным столиком в руках. На нем стояли кувшин, в котором, по всей видимости, было саке, и чашечки. Сначала, поставив столик перед Хиромасой, девушка ушла, но потом вернулась еще с одним столиком, который поставила перед Сэймеем. После этого девушка налила саке в чашечку Хиромасе. Принимая саке, Хиромаса разглядывал ее лицо. Хотя и она тоже была в мужском каригину и шароварах, но это была другая девушка, не та, что выходила прежде. Ей действительно было только-только 20, и пухлые губы, и белая шея словно аромат источали очарование.
- Что с тобой? – спросил Сэймей разглядывающего девушку Хиромасу.
- Она – другая. Не та, не первая, - сказал Хиромаса, а девушка с улыбкой склонила голову. Затем она налила саке в чашечку Сэймею.
- Она – человек? – спросил Хиромаса. Он хотел спросить, сикигами ли эта девушка, служебный дух, которыми управляет Сэймей, или нет.
- Проверишь? – сказал Сэймей.
- Проверять?
- Пошлем-ка ее тайно в твой дом сегодня ночью?
- Не смейся! Дурак, - сказал Хиромаса.
- Итак…
- Да, - и оба осушили чашечки. В опустевшие чашечки девушка налила саке. Глядя на нее, Хиромаса пробурчал:
- К тебе когда ни придешь, никогда ничего не понятно… - и вздохнул.
- Что тебе не понятно?
- Да я подумал: сколько же, в конце концов, людей в этом доме? Как ни придешь, все новые лица…
- Да ладно, не все ли равно? – ответив, Сэймей протянул палочки к лежавшей на тарелке жареной с солью рыбе.
- Форель?
- Утром приходили продавать, и я купил. Форель из реки Камогава .
Это была довольно крупная, взрослая форель. И если, зацепив палочками, разломить ее толстую тушку, то от разлома поднимается пар.
Дверь сбоку открыта, виднеется сад.
Девушка ушла, и это словно послужило Хиромасе сигналом вернуться к разговору.
- Так продолжение... Там про сю было.
- Ну что же, - подал голос Сэймей, попивая саке.
- Не выпендривайся!
- Хорошо. Вот например: что есть самое короткое сю в этом мире?
- Самое короткое сю? – и задумавшись буквально на секунду, - Нет, ты меня не заставляй думать, Сэймей! Ты объясни!
- Хм, ладно. Самое короткое сю в этом мире – имя.
- Имя?
- Угу, - кивнул Сэймей.
- Твое «Сэймей» и мое «Хиромаса» - наши имена?
- Именно! И «гора», и «море», и «дерево», и «трава», и «насекомые» - и такие имена тоже - одно из сю. Вот так вот.
- Не пойму…
- Сю – это ведь, в сущности, то, что связывает вещи.
- ?
- То, что связывает фундаментальное состояние вещей – имя!
- …
- Предположим, что в этом мире была бы вещь, которой не было бы дано имя. Эта вещь была бы ничем. Наверное, можно было бы сказать даже, что она не существует.
- Ты говоришь какие-то заумные вещи.
- Например, твое имя «Хиромаса». И ты, и я – оба люди, но ты – человек под сю «Хиромаса», а я – под сю «Сэймей». Вот так получается.
Но у Хиромасы на лице – несогласие:
- То есть, если у меня нет имени, то человека, который я, в этом мире нет, так что ли?
- Нет, ты есть. А вот Хиромаса исчезнет.
- Хиромаса – это я. Если исчезнет Хиромаса, то и я исчезну, разве не так?
Не утверждая, но и не отрицая, Сэймей слегка покачал головой.
- Есть вещи, не видимые глазу. И даже эти невидимые глазу вещи можно связать с помощью имени, которое есть сю.
- Да?
- Мужчина думает о женщине: «возлюбленная». Женщина думает о мужчине: «возлюбленный». Если этим чувствам дать имя, связав, будет - «любовь».
- Д-да? – но хоть Хиромаса и кивает, видно, что он все же пока не совсем понимает. - Однако ж, если не придумывать имя «любовь», мужчина будет думать о женщине: «возлюбленная», а женщина думать о мужчине: «возлюбленный»… - сказал Хиромаса.
- Само собой! – просто ответил Сэймей, - То и это – разные вещи, - и поднес ко рту саке.
- Все еще не понимаю.
- Ну, давай попробую сказать по другому.
- Ага.
- Посмотри на сад! – Сэймей указал пальцем на видневшийся сбоку сад, тот самый, где была глициния. - Там есть глициния?
- Ну, есть.
- Я дал ей имя Мицумуси.
- Имя?
- В смысле, заколдовал, наложил сю.
- И что из этого?
- Она просто ждала моего возвращения.
- Чего-чего?
- Цветок ведь еще цветет…
- Слушай, а ты проще выражаться не умеешь? - сказал Хиромаса.
- Ну что, похоже, я должен объяснять на мужчинах и женщинах, да? – сказав так, Сэймей посмотрел на Хиромасу.
- Объясняй! – сказал Хиромаса.
- Допустим, что у тебя есть женщина, в которую ты влюблен. И вот, с помощью сю, ты можешь этой женщине подарить с неба луну.
- Научи!
- Укажи на луну пальцем и скажи только: «Любезная девица, давай я подарю тебе эту луну!»
- Что?!
- И если девица ответит да, то тут луна станет ее.
- И это сю?
- Это станет основой сю.
- Совершенно не понимаю.
- Да можешь и не понимать. Даже бонзы из Коя, и те намереваются одним святым словом наложить сю на все - заколдовать весь этот мир.
Естественно у Хиромасы изумленье на лице:
- Слушай, Сэймей, ты что же, целый месяц с бонзами в Коя только про это и говорил?
- В общем, да. И не месяц, а всего то 20 дней.
- Сю не понимаю! – и Хиромаса отправил в рот саке.
- Слушай, а пока меня не было, что-нибудь интересное происходило, а? – спросил Сэймей.
- Ну, может тебе это не интересно, но 10 дней назад умер Тадами.
- Мибуно Тадами, который «полюбишь»?
- Да, да. Ослабев от истощения…
- Так ничего и не съев?
- Это все равно, что голодная смерть, - ответил Хиромаса.
- Это было в третьем месяце, в Яёй, да?
- Да.
То, о чем они кивали друг другу – состязание в стихах, проходившее в марте при дворе, во дворце Сэйрёдэн – дворце Чистой прохлады. Состязание в стихах – это когда делят поэтов на право и лево, а затем составляют по парам справа и слева стихи, сочиненные на заданную тему и выбирают, который из пары стих лучше, а который хуже. «Полюбишь», про которое сказал Сэймей, это начало стиха, сочиненного в тот раз Мибуно Тадами. Стих Тадами:

Полюбишь меня,
мне ж имя не время
пока говорить тебе:
Когда мало знаешь, тут
начинаются чувства.

В тот раз с Тадами сражался Тайра но Канэмори. Стих Канэмори:

«Прокрадусь тайком!» –
появилось на лице.
О, моя любовь!
Я думаю о тебе.
Никто не усомнится.

Разбиравший достоинства двух стихов и выносивший решение Фудзивара но Санэёри оказался в затруднении, а видевший все это император Мураками тихо прошептал одними губами стихи. Это было «Прокрадусь». И как только Фудзивара но Санэёри провозгласил победу Канэмори, «О горе!» - вскричал тонким голосом Тадами и побледнел. Все это долго было темой пересудов во дворце.
С того дня Тадами потерял аппетит, и все время лежал вниз лицом на полу в своем доме.
- Говорят, под конец, он умирал, грызя собственный язык.
Тадами пытался есть, но в пустую: пища не проходила внутрь.
- Выглядел он мягким, а нутро то было страшно злопамятного человека… - пробормотал Сэймей.
- А мне не верится! Из-за проигрыша стиха перестать есть! – с чувством сказав так, Хиромаса выпил саке. Уже наливали себе сами. Хиромаса посмотрел на Сэймея, наполняя сам опустевшую чашечку, и сказал:
- Говорят, является он!
- Является?
- Неупокоенный дух Тадами во дворце Сэйрёдэн.
- Хм… - Сэймей улыбнулся уголками губ.
- Ночные дежурные, несколько человек, говорят, что видели: ночью Тадами с синим лицом медленно идет сквозь шелковые нити дождя от дворца Сэйрёдэн ко дворцу Сисиндэн, бормоча: «полюбишь…».
- Как интересно…
- Не веселись, Сэймей. Это ж дело последних 10 дней. Если достигнет ушей императора, он испугается, начнет говорить о смене места пребывания…… - глядя на Хиромасу, говорящего это с неожиданно серьезным лицом, Сэймей согласно кивал.
- Ну и что там у тебя, Хиромаса? – вдруг сказал Сэймей.
- Что?
- Давай уж, говори! У тебя ж ко мне был какой-то разговор?
- А ты понял?
- У тебя на лице это написано. Потому что ты – хороший человек, - Сэймей говорил слегка подшучивая, но Хиромаса серьезен.
- Знаешь, Сэймей, - он заговорил другим тоном, - пять дней назад, вечером, было украдено Гэнсё, которое очень берег император.
- Неужели? – Сэймей с чашечкой в руках подался вперед.
Гэнсё – Видение – это имя бива. Музыкальным инструментам, особенно знаменитым, давали постоянные имена. Раньше эта бива была тайным сокровищем императора Дайго. Она была привезена из империи Тан и «обладала верхней декой из палисандра», как записано в «Учетных записях старых инструментов».
- Кто, когда, как украл – не понятно.
-Ах, какое затруднение! – сказал Сэймей, а на лице у него было написано, что ему-то ну ни чуточки не затруднительно. Он всегда перед Хиромасой как-то само собою открывал свое истинное лицо.
- Вот. А позавчера вечером я слышал звук Гэнсё.
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
3

В тот вечер, когда его ушей достиг звук Гэнсё, Хиромаса дежурил во дворце Сейрёдэн. События того времени, конечно же, записаны в «Рассказах о древности».
«Муж сей (Хиромаса) – выдающийся музыкант, и глубоко был опечален утратой Гэнсё, а после того, как все успокоились, во дворце Сэйрёдэн Хиромаса услышал доносящийся откуда-то с юга звук – некто играл на Гэнсё». Он открыл глаза, прислушался получше – и действительно, это был звук Гэнсё, который он хорошо помнил.
Хиромаса подумал, что это неупокоенный дух Мибуно Тадами от ненависти к императору Мураками из-за состязания в стихах выкрал Гэнсё и играет на ней где-то к югу от Судзакумон, Ворот Феникса. А еще он подумал, что это шум в ушах, но, прислушавшись, понял: нет, это слышится бива, и звук этот, без сомнения, принадлежит Гэнсё. Хиромаса был «выдающийся музыкант». Он не мог ошибиться.
Запутавшись в сомнениях, Хиромаса никому не сказал ни слова. Он взял с собой в сопровождающие только мальчика-пажа, и как был, в одном простом кимоно, шароварах и башмаках вышел из караульной комнаты у сторожевых ворот и направился к югу. Он вышел из Ворот Феникса, а звук бива слышится все еще где-то впереди. И тогда Хиромаса пошел по Большой дороге Феникса к югу: ведь если звук идет не от ворот Судзакумон, так может от каланчи, что дальше на юг? И это ни как не дух Тадами – если судить по звуку, похититель играет на бива, взобравшись вверх , на каланчу.
Однако когда Хиромаса пришел к каланче, он понял, что бива слышится еще дальше с юга. И еще – звук такой же, как и во дворце Сэйрёдэн. Странно. Невозможно представить, чтобы это играл живой человек.
Сопровождающий паж был бледен от страха.
Двигаясь все дальше на юг, они дошли до ворот Расёмон. Это самые большие ворота в Японии – величиной в 9 ма и 7 сяку , они чернели тяжелой громадой в темном небе.
Незаметно вокруг сгустился мелкий как туман дождь. Звук бива доносился сверху. Очень темно. В круге огня, который держит в руке паж, снизу видно Расёмон, под которым они стоят, но уже второй этаж растворяется во тьме, и ничего не разобрать. И в этой тьме пронзительно звенит бива.
- Уйдем! – говорит паж, но Хиромаса – прямой человек. Он пришел сюда, и не может просто так уйти.
Но как же прекрасна была музыка бива! Это была мелодия, которую Хиромаса раньше никогда не слышал, и ее звук глубоко проник в сердце Хиромасы.
Льются звуки. Играет бива. Грустная и прекрасная мелодия. До боли…
- Вот ведь же! – подумал Хиромаса, - Есть еще в этом мире тайные мелодии…
Всего-то в августе прошлого года Хиромасе довелось услышать тайную мелодию Рюсэн Такубоку, услышать в исполнении слепого монаха по имени Сэмимару. Чтобы услышать ее, он ждал 3 года.
Дело было так. В то время на заставе в Осаке жил, построив себе келью, некий слепой монах. Раньше он был слугой у министра Сикибу. Этот монах и был Сэмимару. По слухам, мастер бива, а еще, говорили, знал даже тайную мелодию Рюсэн Такубоку, которую никто больше не играет сейчас. Хиромаса и сам владел бива и флейтой, поэтому, когда его ушей достигли такие слухи, он не мог найти себе места, так хотел послушать музицирование этого монаха.
И Хиромаса отправил в Осаку к Сэмимару человека со словами: «Почто живешь в непредставимом месте! Пожалуй жить в Столицу!». И вот, монаху передали: «Зачем же вы живете в таком месте, о котором нельзя и помыслить без сожаления? Не хотите ли приехать и жить в Столице?», а Сэмимару, вместо ответа тронул струны бива и сложил стих:

Вот он, этот мир.
Проведи свои дни ты
Здесь ли, вдали ли –
неразличимы они:
что дворцы, что хибара…

«Как же жить в этом мире? Что прекрасный дворец, что хибара – разве мы не потеряем их однажды?» - такого рода смысл вложил монах в музыку своей бива. Услышав это, Хиромаса еще больше восхитился: «Воистину, это человек со вкусом!» - и во что бы то ни стало возжелал услышать, как Сэмимару играет на бива.
- Сэмимару не вечен. И сам я не знаю, когда умру. А если Сэмимару умрет, с ним из этого мира уйдет мелодия Рюсэн Такубоку. Как бы я ее хотел услышать! И не только ее, все, что угодно, услышать! Во что бы то ни стало! – так задумался Хиромаса, - Однако, нельзя же прийти и попросить: «Сыграй, пожалуйста!». Монах не будет чувствовать расположения, и даже если и сыграет, будет ли это мелодия от сердца – это еще вопрос. Вот бы услышать, как монах играет по велению сердца, так, как ему хочется…
Хиромаса – прямой человек. С того вечера, как он подумал об этом, так каждую ночь стал ходить к дому старого монаха. Спрятавшись возле кельи Сэмимару, он каждую ночь от всего сердца надеялся: «Может быть сегодня ночью он сыграет? Может быть сегодня?» - и так три года. Конечно, вряд ли он ходил в те дни, когда у него было дежурство во дворце, но и без того рвение его было велико.
- Ну, уж в эту то ночь, когда так красива луна, он сыграет! А может этот вечер, когда так громко плачут цикады, подходит для Рюсэн? – каждый вечер стучала надежда в сердце Хиромасы, каждый вечер он ждал: «Сегодня!»
И вот, третий год, пятнадцатая ночь августа. Месяц затянут неясной дымкой, и дует слабый ветерок. Вдруг послышалась мелодия. Это была та самая мелодия Рюсэн, лишь часть которой когда-то слышал Хиромаса. Сегодня он наслушался всласть.
В неверном свете месяца играл на бива старый монах, и, вкладывая всю душу, сложил стих:

Бушует буря
у осакской заставы.
Как она сильна!
Здесь совершенно один
я провожу эту ночь.

«Услышав это, Хиромаса пролил слезу и подумал: «Как грустно!»» - так записано в «Рассказах о древности».
А старый монах добавил еще:
- Ах, какая полная смысла ночь! Нет ли, кроме меня, в этом мире человека, чувствующего смысл этой ночи? Не придет ли сегодня кто-нибудь, знающий толк в бива? Как хотел бы я провести вечер за разговором…
Когда эти слова коснулись ушей Хиромасы, он, не раздумывая, сделал шаг вперед:
- Такой человек здесь есть! – радость, волнение, раскрасневшееся лицо, и при этом старание соблюдать все приличия – таким предстал перед монахом этот прямой человек.
- Кто Вы?
- Вы, наверное, не помните меня. Я – Хиромаса, тот, кто некогда послал к Вам человека, приглашая жить в столицу.
- Ах, тогда! – Сэмимару помнил Хиромасу.
- Это Вы сейчас Рюсэн играли? – сказал Хиромаса.
- Конечно. Вы узнали? – в голосе Сэмимару смешались удивление и радость, и, услышав это, Хиромаса почувствовал себя на седьмом небе. В тот вечер старый монах, исполняя желание Хиромасы, играл для него тайную мелодию Такубоку.
Слушая разносящиеся с ворот Расёмон звуки бива, Хиромаса вспоминал события того вечера. То, что он слышал сейчас, превосходило Рюсэн Такубоку. Это было музыкальное произведение со странной мелодией, бесконечно печальное. Хиромасу охватило необычайное восхищение.
Он долго слушал доносящиеся из тьмы над головой звуки бива, и, наконец, позвал:
- Кто играет на бива на воротах Расёмон? Этот звук – Гэнсё, что прошлым вечером исчезла из дворца. Я услышал этот звук из дворца Сэйрёдэн и пришел за ним сюда. Эту бива очень ценит император… - и как только Хиромаса это сказал, звук бива резко прервался, исчезло и чувство чего-то шевелящегося наверху. А огонь в руках пажа – потух.

4

- Ну, и я вернулся домой, - сказал Хиромаса Сэймею. - Паж трясся и плакал, и чтоб зажечь огонь ему потребовалось много времени.
- И это было позавчера вечером?
- Да.
- А вчера вечером?
- Вчера вечером снова послышался звук бива.
- Пошел?
- Пошел. На этот раз один.
- Расёмон?
- Да. Пошел я один. Некоторое время слушал бива. Так человек точно играть не может. А когда я его позвал, знаешь, бива снова умолкла. Снова огонь потух. Но на этот раз я подготовился, и сразу же зажег новый. И полез наверх.
- Полез? На Расёмон?
- Именно.
Он был очень смелым человеком, этот Хиромаса. На верху не полумрак, полная темнота. Да окажись там все-таки человек, и то, ударь он внезапно сверху по взбирающемуся Хиромасе, и ничто не спасет.
- А потом не стал, - сказал Хиромаса.
- Не стал взбираться?
- Да. Когда я добрался до середины, раздался голос…
- Голос?
- То ли голос, то ли нет. Вой, человеческий или звериный. Страшный! – сказал Хиромаса. – Я ведь взбирался, задрав голову вверх, вглядываясь в темноту там, наверху. Ну и вдруг, сверху мне на лицо что-то упало.
- Что?
- Я когда вниз спустился, рассмотрел: сгнивший человеческий глаз. Наверное, выкопали из какой-то могилы. Потому и расхотелось лезть наверх, - сказал Хиромаса. - Да и не было смысла: ну взобрался бы я, а Гэнсё бы сломалось, и что?
- Так, ладно, а ко мне какое дело? – спросил Сэймей.
Уже давно кончились и саке, и форель.
- Сегодня ночью пойдем со мной.
- Ты снова пойдешь?
- Пойду.
- Император знают?
- Нет, пока. Знаю только я один. Пажу я накрепко приказал молчать.
- Хм.
- Там, на Расёмон, не человек, - сказал Хиромаса.
- А если не человек, то что?
- Не знаю. Может, демон! Как бы там ни было, если не человек, то это работа для Сэймея.
- В этом все дело?
- Вернуть Гэнсё – это да, конечно… Но, есть и еще одно. Я хочу еще раз эту бива послушать, понимаешь?…
- Ладно, пойдем.
- Да!
- А за это, можно одну вещь?
- Какую?
- Возьмем саке.
- Саке?
- А мне тоже захотелось послушать эту бива, и выпить под музыку саке! – Сэймей сказал это, Хиромаса молча вгляделся в лицо Сэймея и пробурчал:
- Ладно.
- Пойдем.
- Пойдем.
Так и получилось.

5

В этот вечер под ветвями сакуры, что перед крыльцом дворца Сисиндэн, собрались трое. Сэймей появился с небольшим опозданием. Он был небрежно закутан в белое каригину, а из его левой руки свешивался обвязанный веревкой большой кувшин. В правой руке он нес светильник, но так и не зажег его по дороге сюда. На ногах его были короткие сапожки из черной кожи.
Под сакурой уже стоял Хиромаса. Он был одет как на войну: официальное черное воинское облачение – сокутай и шапочка с закрученной лентой на голове. На левому боку - большой изогнутый меч, а в правой руке он сжимал лук. Стрелы висели на спине.
- Эй, привет! – позвал Сэймей.
- Здор&#242-во, - ответил Хиромаса.
Рядом с Хиромасой стоял щуплый человечек в одежде монаха. На спине у него висела бива, обвязанная веревкой.
- А это – Сэмимару, - представил Сэймею монаха Хиромаса.
Сэмимару, слегка согнув ноги в коленях, поклонился:
- Это Вы – господин Сэймей?
- Да. Я – Абэ но Сэймей из Ведомства Инь-янь, Онмёрё, - Сэймей заговорил вежливо, и держался почтительно. – Я имел честь слышать о Вас, почтенный Сэмимару, от Хиромасы, - сейчас и манера говорить была у Сэймея значительно изысканнее, чем когда они были просто вдвоем с Хиромасой.
- Я тоже слышал о Вас, господин Сэймей, от господина Хиромасы, - маленький монах склонил голову на тонюсенькой как у цапли шее.
- Когда я рассказал господину Сэмимару о слышащихся в ночи звуках бива, он изволил пожелать всенепременнейше самому послушать, - сказал Хиромаса.
Сэймей, оглядев Хиромасу, сказал:
- А ты каждую ночь в таком виде ходишь?
- Не, не… Просто сегодня вы еще, ну и… Если бы я был один, я не стал так уж… - пока Хиромаса говорил, со стороны дворца Сэйрёдэн послышался низкий мужской голос. Сиплый и мрачный.
- Полюбишь меня… - печально бормотал голос. Он приближался, и в ночи появилась, обогнув западный угол дворца Сисиндэн, белая тихая фигура. Холодный ночной воздух был полон как туманом каплями дождя, тонкими, словно шелковые нити, и человеческая фигура походила на сгусток мороси, вьющейся в воздухе, не падая на землю.
- Мне же имя не время пока говорить тебе… - рассеяно прошел под мандариновым деревом. Белое лицо смотрит в никуда. Изящная шапочка, украшенный меч на боку, а шлейф накидки парадного белого одеяния волочится по земле.
- Господин Тадами? – прошептал Сэймей.
- Сэймей, - взглянул Хиромаса на Сэймея.
- И вот по такой дурацкой причине тоже начинают являться. Оставим его, - Сэймей вовсе не имел желания сделать с духом что-либо методами искусства Инь-янь.
- Когда мало знаешь, тут начинаются чувства… - Перед дворцом Сисиндэн исчез. Голос, закончив стих, испарился, как дрожащий от зноя воздух тает в небе.
- Какой был печальный голос… - прошептал Сэмимару.
- И это ведь тоже был демон, - сказал Сэймей.
Звук бива послышался через некоторое время после этого.
Сэймей коротко хлопнул в ладоши, и тут из темноты тихо-тихо выступила женская фигура. Прекрасная женщина, с ног до головы завернутая в каракоромо - верхнюю накидку со шлейфом поверх двенадцатислойного кимоно. Подтягивая за собой шлейф, она вступила в круг света от огня в руках Хиромасы. Весь пышный шелк был одного цвета – цвета лиловой глицинии. Женщина остановилась перед Сэймеем. Белые маленькие веки ее были прикрыты.
- Мицумуси проводит нас, - сказал Сэймей. Женщина приняла из его рук фонарь своими белыми руками. Раз – и уже горит огонь.
- Мицумуси? – произнес Хиромаса, - Это же… Это же имя, которое ты дал старой глицинии? – Хиромаса вспомнил одно соцветие глицинии, которое цвело утром в саду Сэймея, и ее сладкий запах. Нет, не только вспомнил. Этот запах исходил и от стоящей перед ним женщины, и струился в ночном воздухе, достигая ноздрей Хиромасы.
- Сикигами? – спросил Хиромаса, а Сэймей с легкой улыбкой прошептал: «Сю!» Хиромаса посмотрел ему в лицо и сказал со вздохом:
- Какой же ты странный человек… во всем…
Хиромаса посмотрел Сэймея, который отдал фонарь женщине, потом перевел глаза на огонь в своих руках. Сэмимару тоже был без огня, фонарь держал только Хиромаса.
- Что, огонь только мне нужен?
- Я слеп, поэтому мне одинаковы утро и вечер, с вашего позволения, - тихо произнес Сэмимару.
Повернувшись спиной в накидке цвета лиловой глицинии, Мицумуси тихо пошла сквозь висящий как туман в воздухе дождь.
Звенели струны бива.
- Пойдемте-ка, - сказал Сэймей.

6

В тихом холодном ночном воздухе идет Сэймей. В его руке висит кувшин. Иногда он подносит кувшин к губам и пьет саке. Похоже, он наслаждается этой ночью и очарованием музыки бива.
- Хиромаса, выпьешь? – сказал Сэймей.
- Не хочу! – вначале отказался Хиромаса, но когда Сэймей подшутил над ним, что, дескать, он боится опьянеть и не попасть стрелами в цель, стал пить.
А в очаровании бива была печаль.
Сэмимару с самого начала шел молча, обратив свой слух к музыке и наслаждаясь ею.
- Первый раз слышу эту мелодию. Но сколь же она печальна! – коротко прошептал Сэмимару.
- Грудь стискивает… - сказал Хиромаса, пристраивая лук на плечо.
- Это, наверное, чужестранная мелодия! – сказал Сэймей, поднося ко рту саке.
В темноте на ветках деревьев дремали сочные листья, и запах зелени наполнял ночной воздух.
Они пришли к воротам Расёмон. С ворот, сверху, действительно слышатся звуки бива, и они трое в молчании некоторое время слушали музыку. Пока слушали, стало понятно, что мелодии сменяются. На которой-то по счету мелодии Сэмимару пробормотал:
- А вот эту мелодию я имею честь немного помнить…
- Что!? – Хиромаса посмотрел на Сэмимару.
- Была мелодия когда-то, которую покойный господин министр Сикибу изволили однажды сыграть мне, и объяснили, что об этой мелодии не известно даже названия. Думаю, она была вот такой, - Сэмимару отвязал со спины бива и взял ее в руки. Он заиграл, подстраиваясь под льющийся с Расёмон звук. Звон двух инструментов начал переплетаться. Вначале игра на бива Сэмимару была немного неуверенной, но, то ли звук бива Сэмимару был услышан, только с крыши Расёмон стала повторяться одна и та же мелодия. И с каждым повторением из пальцев Сэмимару уходила неуверенность, и наконец звук его бива стал практически таким же, как тот, что прилетал с крыши Расёмон.
Изумительный звук.
Гармоничные звуки двух инструментов, тая друг в друге, разносились в ночи. От них тело покрывалось гусиной кожей. Сэмимару, увлеченно прикрыв слепые глаза, извлекал из бива звуки, словно преследовал что-то поднимающееся внутри него волной. На его лице светилось счастье.
- Я – счастливец, Сэймей! – прошептал Хиромаса со слезами на глазах, - разве думал я, что человеческие уши могут услышать такую музыку!
Бива играли, и их звон поднимался в темное небо. Послышался голос. Низкий, словно звериный. Сначала он тихонько вплетался в звуки бива, и постепенно нарастал. Голос слышится с ворот Расёмон. Некто на Расёмон рыдает, играя на бива. Незаметно обе бива смолкли, и остался только этот рыдающий с завываниями голос. А Сэмимару обратил свои слепые глаза к небу, словно провожал улетающие в пространство отзвуки музыки.
К рыданиям начал примешиваться голос. Слова были на чужеземном языке.
- Слова то не китайские… - сказал Сэймей, и, послушав некоторое время, шепнул, - Язык страны Небесного бамбука.
Небесный бамбук – иначе говоря, Индия.
- Ты понимаешь, что ли? – спросил Хиромаса.
- Немного… - Сэймей ответил, и добавил еще:
- У меня среди бонз знакомых много, ну и…
- А что он говорит? – после вопроса Хиромасы Сэймей недолго прислушивался к голосу:
- Говорит: «Горе!», а еще говорит: «Радость!». Вот, а еще, похоже, зовет по имени какую-то женщину.
Язык страны Небесного бамбука – иначе говоря, древнеиндийский язык санскрит, брахманский язык. Буддийские сутры изначально были записаны этим языком, а появившиеся в Китае буддийские свитки были в большинстве своем записаны иероглифами, подобранными по звучанию.
В эпоху Хэйан было несколько человек, говорящих на языке брахманов, были в хэйанской Японии и настоящие индусы.
- Женское имя?
- Говорит: «Суриа».
- «Суриа»?
- С&#253-риа, а может Сурия, - Сэймей с выражением печали на лице взглянул вверх на Расёмон. Светом освещено лишь немного, а наверху плотно угнездилась тьма. Ко второму этажу этих темных ворот тихим голосом обратился Сэймей. На чужеземном языке.
Мгновенно прекратились рыдания.
- Что ты сказал?
- «Ты хорошо играл на бива», - сказал Сэймей, и уже над головами разносится низкий голос:
- Кто ты, играющий музыку моей страны и говорящий на языке моей страны? – легкий акцент есть, но японский чистый, правильный.
- Мы живем в этой столице, - сказал Хиромаса.
- А ваши имена? – спросил голос.
- Минамото но Хиромаса, - сказал Хиромаса.
- Минамото но Хиромаса. Тот, кто приходил сюда два вечера подряд? – сказал голос.
- Да, - ответил Хиромаса.
- Сэмимару я, - сказал Сэмимару.
- Сэмимару. Это ты сейчас играл на бива? – спросил голос, и Сэмимару вместо ответа заставил зазвенеть струны.
- Я – Масанари, - сказал Сэймей, и Хиромаса с изумлением на него посмотрел. «Зачем ты говоришь неправильное имя?» - было написано на его лице. Сэймей смотрел вверх на Расёмон, его лицо ничего не выражало.
- А еще один… - заговорил и прервался голос, - А! Это не человек, не так ли? – буркнул.
- Извольте видеть, - сказал Сэймей.
- Дух? – пробормотал голос, и Сэймей кивнул. Похоже, сверху было хорошо видно все, что внизу.
- А у Вас имя то есть? – спросил Сэймей.
- Кандата, - коротко ответил голос.
- Чужеземное имя?
- Да. Я родился в земле, которую вы зовете Страной Небесного бамбука.
- Уже давно не принадлежишь этому миру?
- Да, - ответил Кандата.
- Положение?
- Я – странствующий музыкант. Вообще то, я родился сыном наложницы раджи одной маленькой страны, но ее разрушила война с соседним государством, и я оставил родину. С детства более военного искусства меня интересовала музыка, и в возрасте 10 лет я уже вполне владел музыкальными инструментами. Лучше же всего у меня получалось играть на пятиструнных круглых гуслях - гэккин… - в голосе появились ностальгические нотки. - Путешествуя как перекати-поле с одними только гуслями, я добрался до Империи Тан и там провел долгие годы – дольше, чем где бы то ни было. А в эту страну я прибыл более 150 лет назад. Я приплыл на корабле проповедника Кукая.
- Ну надо же!
- Умер я 128 лет назад. В местечке неподалеку от храма Хокадзи в Столице Хэйан я делал бива и другие инструменты, но однажды ночью в дом проник вор. Этот разбойник перерезал мне горло, и я умер. Вот так все и было, с вашего позволения.
- И почему же ты стал таким, как сейчас?
- Я так хотел перед смертью еще раз увидеть своими глазами родину! Мне было жаль себя, изгнанника, который должен умереть в чужой земле. Наверное, эти мысли не дали мне уйти в нирвану…
- Действительно, - кивнул Сэймей, и позвал, - Однако ж, Кандата!
- Да? – ответил голос.
- Почему ты украл эту бива по имени Гэнсё?
- Почтительно отвечу правду: эту бива сделал я в то время, когда проживал в пределах Империи Тан, - тихим был, низким голос. Сэймей сильно выдохнул:
- Вот оно как было!
- Странная судьба, с вашего позволения, господин Масанари, - сказал голос. Он позвал по ложному имени, которое чуть ранее сказал Сэймей. Однако Сэймей не ответил.
- Господин Масанари, - еще раз сказал голос. Хиромаса посмотрел на Сэймея, Сэймей смотрел в темноту над воротами, и на его алых губах играла улыбка.
И тут Хиромасе пришла в голову мысль:
- Гэнсё может быть раньше и была Вашей, но сейчас она наша. Не можете ли Вы ее вернуть? – сказал Хиромаса, взглянув вверх.
- Вернуть то легко, но... – коротко сказал голос. Потом, после паузы, - Но, взамен, позволено ли мне будет высказать нижайшую просьбу?
- Чего?
- Это столь стыдное дело… Во дворце, куда я тайно прокрался, мне в сердце запала одна придворная дама…
- Что за!
- В 16 лет я взял за себя жену. А во дворце изволит быть придворная дама, что на одно лицо с моей женой…
- …
- Вообще же, если дозволите рассказать, началось все с того, что я ночь за ночью прокрадывался во дворец увидеть эту даму, и однажды нашел Гэнсё... Возможно, придворную даму насильно можно сделать своею, но, увы, я этого не могу. Поэтому я похитил Гэнсё, и, воскрешая в памяти прошлое, воскрешал свою жену С&#253-рию и успокаивал сердце игрою на бива…
- И?
- Поведайте все той женщине, приведите ее ко мне, прошу вас. Пусть лишь только на одну ночь. Позвольте на одну ночь связь с нею. После этого, утром, я верну даму, а сам я немедленно отсюда исчезну… - сказав так, владелец голоса некоторое время горько плакал.
- Понятно. - Это ответил Хиромаса. – Вернусь, и почтительно доложу об этом деле Императору, и если он склонит свой слух к подобной просьбе, то завтра вечером в это же время я приведу на это место женщину.
- Премного Вам благодарен.
- Так, а приметы женщины?
- Белокожая. На лице – родинка. Имя ее – Тамагуса. Такая вот дама, с вашего позволения.
- Если твоя просьба исполнима, завтра днем я воткну эту стрелу сюда. Если не выполнима, воткну стрелу, окрашенную в черный цвет, хорошо?
- Будьте так любезны, - ответил голос.
- Эй, там! – внезапно обратился к верху ворот молчавший до сих пор Сэймей, - А ты не сыграешь нам еще на бива, а?
- На бива…
- Ага.
- О, конечно же! С превеликой радостью. О, если бы это было раньше, я бы спустился вниз и имел бы честь почтительно сыграть для Вас, но, имея причиною страшное мое нынешнее обличье, позвольте мне сыграть Вам, оставаясь здесь, на обзорной площадке, - сказал голос.
И зазвенела бива. Нота за нотой, звук оставался в воздухе, словно нити паутины, не исчезая. Он был еще прекраснее, чем раньше.
Стоявшая до сих пор неподвижно Мицумуси, мягко склонившись, поставила светильник на землю. Встала. Раз – и в ночной воздух вознеслись ее белые руки, раскрылись, обнимая небо. Она начала танцевать под звуки бива.
- О!… - издал с придыханием восхищенный возглас Хиромаса.
Закончились танец и музыка, и сверху раздался голос:
- Прекрасный танец. А я почтительно прошу об окончании на сем сегодняшнего вечера, и позвольте мне на всякий случай показать вам мою силу.
- На всякий случай?
- Это, с вашего позволения, для того, чтобы вы завтра не изволили делать глупости… - голос еще не закончил говорить, как с Расёмон, со второго этажа на Мицумуси упала зеленая молния. В мгновение, когда ее охватило сияние, на лице Мицумуси отразилось страдание, красные губы открылись, и когда уже должны были показаться белые зубы, и сияние, и сама Мицумуси исчезли. Лишь что-то легко взвилось в круге света от поставленного вниз огня, и упало на землю. Сэймей подошел и поднял – это был цветок глицинии.
- Всячески прошу вас о любезности… - над головами пронесся голос, и все закончилось. В тихой ночной тьме шевелился лишь похожий на шелк туман.
Сэймей прижимал к алым губам сжатый в белых пальцах правой руки цветок глицинии. Он тихо улыбался.

7

Вечер следующего дня. Под воротами Расёмон стоят четыре человека. Тонкие иголки дождя мягко сыплются из темного неба.
Сэймей, Хиромаса, и еще один мужчина и одна девушка стоят под дождем. Мужчина – воин по имени Касима но Такацугу. На боку у него длинный меч, в левой руке лук, а в правой он сжимает несколько стрел. Это храбрец, который года два назад из этого лука и этими стрелами застрелил появившуюся во дворце кошку-чудовище. Девушка – Тамагуса. Большеглазая и горбоносая, красивая девушка лет 18 – 19.
Сэймей разве что без саке, а так в том же виде, что и прошлым вечером. И Хиромаса одет так же, как вчера, но только без лука и стрел.
Над головами этих четверых играет бива. Они молча слушают музыку. Наконец, бива замолчала.
- Я ждал с нетерпением! – слетел сверху на головы голос. Голос был тот же, что вчера, но в нем звучали ноты нескрываемой радости.
- Как договаривались, - сказал Хиромаса.
- А мужчина один поменялся, да?
- Да. Сэмимару не пошел. А мы не знаем, будешь ли ты действовать по договору или нет, если мы не все сделаем как договаривались. Вот и попросили прийти другого человека.
- Понятно…
- Итак, мы передаем тебе девушку, так что давай сюда бива.
- Женщину вперед, - сказал голос. Сверху витками спустилась веревка. – Дайте ухватиться за нее женщине, я подниму ее наверх. И когда удостоверюсь, что нет ошибки, сразу же спущу вам бива.
- Ладно, - Хиромаса вышел вперед вместе с девушкой. Она ухватилась за веревку, и когда она ухватилась, веревка пошла вверх. Девушка поднялась наверх и исчезла из виду. И через миг:
- О! – раздался голос, - С&#253-риа! – голос дрожал от радости. – Точно, эта женщина. – И скоро прошуршало, и сверху спустилось нечто черное, обвязанное веревкой. Хиромаса отвязал веревку.
- Гэнсё! – Хиромаса с бива, обладавшей палисандровой верхней декой, вернулся туда, где стояли двое, и показал бива Гэнсё Сэймею.
В этот момент с вершины Расёмон раздался отвратительный голос - наполненный болью вой раненного зверя.
- Обман! – звериный вопль, шум возни. Вслед за этим раздался леденящий душу женский крик, и тут же прервался. Смешавшись, звуки достигли земли.
Прошумело, как будто из маленькой кадки льется вода и падает на землю.
Теплый сырой запах разнесся в ночном воздухе. Запах крови.
- Тамагуса! – Сэймей, Хиромаса, Такацугу закричали одновременно и кинулись под ворота. Там виднелось черное пятно. В свете поднесенного факела это оказалась красная кровь. Сверху доносились хруст и чавканье, от которых волосы по всему телу вставали дыбом.
С глухим звуком что-то шлепнулось вниз: окровавленная белая женская рука, на которой еще оставались пальцы.
- Все пропало! – закричал Такацугу.
- Что произошло? – Хиромаса схватил Такацугу за плечо.
- Тамагуса промахнулась.
- Что!?
- Должно быть, она пыталась перерезать шею чудовищу ножом, который осветил против духов монах с горы Эйсан, и, похоже, промахнулась… - говоря это, Такацугу наложил стрелу на лук. – Тамагуса – моя младшая сестра! Это мы сами с ней вместе решили так сделать. Чтоб мою сестру, да с моего согласия насиловало чудовище – это же позор до следующих перерождений!
- Как же… - начал говорить Хиромаса, но в это время с ворот Расёмон вихрем взвилась зеленая молния и повисла в темном небе. Такацугу натянул лук и отправил стрелу в самую середину сияния. Раздался звук, похожий на собачий лай, и молния упала вниз.
Встал абсолютно нагой мужчина чужеземного вида, цвета черного, с длинным носом. На тощей груди выпирают ребра. Два сверкающих злобой глаза вперились в троих людей. Разрывая края губ, выглядывают клыки. Во рту закушена женская рука. От крови женщины и от собственной крови все вокруг рта красно. Тело от пояса вниз покрыто звериной шерстью, и ноги – звериные. И из этой звериной шерсти в небо торчит мужской корень. Из головы, словно рог, растет глубоко воткнувшаяся стрела. Самый настоящий демон.
И этот демон льет кровавые слезы.
Сглотнув, демон проглотил руку, которую держал в зубах. Несчастные глаза, наполненные злобой и ненавистью, смотрят на людей.
Такацугу снова ударил стрелой. Стрела снова вошла в голову демона.
- Нет! – Сэймей закричал, и в этот миг демон прыгнул. Налетев на собиравшегося пустить следующую стрелу Такацугу, он клыками разорвал ему горло. Такацугу упал на спину, стрела улетела в темное небо. Демон печальными глазами посмотрел на оставшихся двоих.
Хиромаса вытащил из ножен меч.
- Замри, Хиромаса! – сказал демон.
- Замри, Масанари! – добавил еще, повернувшись к Сэймею.
Хиромаса как вытащил меч, в той же позе стал недвижим.
- Горе… - надтреснутым голосом прошептал демон. Со свистом из его губ вылетело страшное зеленое пламя. – О горе, горе… - на каждое слово изо рта демона вырывались вспышки зеленого пламени и растворялись во тьме.
Лицо Хиромасы покрылось испариной. В правой руке меч, в левой – сжимает Гэнсё, и как ни пытается, не может двинуться.
- Сожру ваше мясо и уйду с Гэнсё! – сказал демон, и тут.
- А мяса то я тебе не дам, – сказал Сэймей. Он холодно улыбался.
Сэймей небрежно шагнул вперед и вынул меч из руки Хиромасы.
- Ты обманул меня, Масанари! – сказал демон, а Сэймей только смеется, не отвечая. Ведь если тебя позовут по имени, пусть и это имя и ложное, а ты отзовешься, то попадешь под заклятие. Прошлой ночью Хиромаса сказал свое настоящее имя, и более того, ответил, когда его позвали по имени, поэтому он попал под заклятие. А Сэймей сказал ложное имя.
У демона шерсть стала дыбом.
- Замри, Кандата! – сказал Сэймей. Так, со вздыбленной шерстью, демон – Кандата - и стал недвижим. Сэймей небрежно воткнул меч в живот Кандаты и повернул. Выплеснулось море крови. Сэймей достал из живота Кандаты нечто в крови и ошметках мяса. Это была живая собачья голова. Она, громко клацая клыками, попыталась вцепиться в Сэймея.
- А ты и правда был собакой… - пробормотал Сэймей. – Вот оно, истинное тело демона. Похоже, что демонский дух Кандаты вселился в найденную им где-то умирающую собаку… - И он еще не кончил говорить, а неподвижное тело Кандаты начало меняться.
Изменяются черты лица, зарастают шерстью. То, что выглядело лицом, оказалось собачьим задом. В этот зад были воткнуты две стрелы.
Раз – и тело Хиромасы обрело свободу.
- Сэймей! – громко вскричал он. Голос его дрожал.
Кривое ссохшееся собачье тело покатилось по земле, где до этого момента стоял Кандата, и только окровавленная собачья голова шевелилась в руках Сэймея.
- Гэнсё сюда, - сказал Сэймей, и Хиромаса подошел, прижимая к себе бива.
- В этот раз пусть переселится в неживое существо, в это бива. - Сэймей взял собачью голову правой рукой, а левую выставил прямо перед нею. Щелкнув клыками, собачья голова вцепилась в его руку. В этот момент Сэймей отпустил правую руку, и ею прикрыл оба глаза собаки. Глубоко вгрызшаяся в руку Сэймея собачья голова не упала.
- Положи, пожалуйста, Гэнсё на землю, - сказал Сэймей, и Хиромаса положил бива на землю.
Присев на корточки, Сэймей положил грызущую его руку собачью голову на Гэнсё.
Из прокушенной левой руки Сэймея льется кровь.
Он внимательно взглянул сверху на собачью голову.
- Эй, ты, - ласковым голосом сказал Сэймей собачьей голове, - Как же хорошо ты играл! – прошептал он, и медленно отпустил руку, закрывавшую глаза собаке. Собачьи глаза остались закрыты. Сэймей вынул левую руку из клыков. Текла кровь.
- Сэймей… - сказал Хиромаса.
- Кандата переселился в бива.
- Ты заколдовал?
- Да, - прошептал Сэйм
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
Женщина без ротика

1
Минамото но Хиромаса, нет, Высокочтимый Минамото но Хиромаса, воин, пришел в дом Абэ но Сэймея на Большой дороге Цутимикадо, когда месяц Сацуки перевалил за середину. По солнечному календарю это пятый месяц, а по современному летоисчислению - середина июня.

Как обычно, ворота были распахнуты настежь, и если встать у ворот, через них хорошо был виден сад, буйно заросший травой так, словно здесь не усадьба. Словно здесь - какая-то поляна из диких гор, без изменений обнесенная изгородью. Изгородь же, окружающая дом, была в китайском стиле, с резными украшениями, и покрыта сверху китайской серповидной черепицей. Внимательно оглядев и изгородь, и сад, Хиромаса вздохнул.

Послеполуденное солнце косыми лучами заливает сад. В сиянии лучей колыхались под ветром летние травы. Среди травы виднелась дорожка. Ее никто специально не прокладывал, просто люди ходили, и она обозначилась сама собой. Как звериная тропа. Над дорожкой нависла трава. Если пройти здесь ночью или утром, то штаны - хакама мгновенно тяжелели, впитав оставшуюся на траве росу. Правда, сейчас, под солнечными лучами, трава уже успела высохнуть.

Хиромаса, никого не окликая, прошел через ворота. Он был одет в суйкан - кимоно из плотной ткани с круглой горловиной и широкими рукавами, а короткий шлейф его штанов едва касался травинок. Кончик висящего на бедре меча в краснолаковых ножнах - сюдзая - изгибался сзади как хвост зверя, идущего в траве.

Обычно в это время уже полагалось начаться сливовым дождям, но пока на них не было даже намека. Смешиваясь с запахом травы, носа Хиромасы достиг сладковатый цветочный запах - запах капского жасмина, который в Японии еще называют "безротиком". Похоже, где-то в усадьбе уже расцвели безротики. (Капский жасмин, или гардения - крупные цветки белого цвета с 6 ромбовидными лепестками. Обладает приятным запахом. "Безротик" - калька с японского названия. - Прим. пер.)

Возле входа в дом Хиромаса остановился.

- Он, как всегда, беспечен… - створки двери были широко распахнуты в стороны.

- Сэймей, ты дома? - позвал Хиромаса. Ответа не последовало. Прождав один вздох: - Я вхожу! - он зашел в прихожую с земляным полом.

- Башмаки сними, Хиромаса! - раздался вдруг голос прямо у него из под ног. Хиромаса опустил взгляд: там, на земле, стояла на задних лапках маленькая полевая мышка и глядела на Хиромасу черными глазками. Как только их взгляды встретились, мышь коротко пискнула и убежала. Сняв сапожки из кожи оленя, Хиромаса вошел в дом.

- На задний двор, что ли? - он прошел по веранде-коридору, ведущему вокруг дома. За домом, на веранде, выходящей в сад за домом, в белом каригину - легком кимоно с широкими рукавами - лежал Сэймей, положив колено правой ноги на подушку. Он любовался садом. Перед Сэймеем стояли кувшин и чашечки. Две чашечки. Сбоку, на тарелке из грубо обожженной глины лежало марубоси - иваси, сушенные с головами.

- Чем занимаешься? - окликнул его Хиромаса.

- Тебя заждался, Хиромаса. - не меняя позы, сказал Сэймей. Похоже, он откуда-то знал, что Хиромаса придет.

- А как ты узнал, что я приду?

- Ты же по пути проходил мостик Ичидзё-модори-баси?

- Да, проходил.

- А когда проходил, прошептал там: "Дома ли, Сэймей?"

- И это было, помню. Но откуда ты это знаешь?

Сэймей, не ответив, коротко рассмеялся, поднялся и сел, скрестив ноги.

- Ах, да! Слух же был, что ты под мостом завел себе сикигами, служебного духа. Тебе этот сикигами сказал?

- Пусть так. Ладно, садись, Хиромаса! - пригласил Сэймей.

Сэймей высокий и белокожий. Изумительно прекрасное лицо с холодными глазами. На губах, словно впитавших светлый кармин, играет улыбка. Возраст по нему определить невозможно. Не будет странным, если ему окажется уже за сорок, но при этом он выглядит юношей, которому не исполнилось еще и тридцати.

- Со мной сейчас мышь заговорила! Сэймей, она говорила твоим голосом, - сказал Хиромаса, сев рядом с Сэймеем. Сэймей протянул руку, подцепил сушеную иваси, разорвал ее и кинул в сад. Раздался писк, и стоявшая там на земле мышь деловито запихала в рот брошенную Сэймеем рыбу. С иваси в зубах мышь исчезла в траве.

- Я сейчас эту мышь отблагодарил, - сказал Сэймей.

- У тебя никогда не поймешь, что и как происходит, - простодушно сказал Хиромаса. Он сидел, выпрямив спину.

Ветер снова принес сладкий запах. Хиромаса посмотрел в сад. В глубине белыми точками цветов оделся безротик - капский жасмин.

- Нет, но как же хорошо пахнет безротик! - сказал Хиромаса, и Сэймей улыбнулся:

- Как необычно…

- Необычно? Что именно?

- Не думал я, что ты, как придешь, еще даже и саке не пригубив, начнешь говорить о цветах…

- У меня тоже бывает настроение замечать красоту!

- Знаю, знаю. Ты - хороший человек. - Сэймей подхватил чашечки и налил в них саке.

- Я сегодня не саке пить пришел!

- Но ведь и не отказываться же от саке пришел?

- Сладкие твои речи!

- Это саке еще слаще! - Сэймей уже держит чашечку в руках. Хиромаса все так же с прямой спиной, взял в руки чашечку.

- Итак.

- Да, - сказав так друг другу, они осушили свои чашечки. В опустевшие чашечки налил саке по второму кругу Хиромаса.

- Здоров ли господин Тадами? - сказал Сэймей, поднося вторую чашечку саке ко рту.

- Да. Иногда, когда я дежурю вечером, вижу его, - ответил Хиромаса.

Господин Тадами - это Мибуно Тадами, который на состязании в стихах в марте прошлого года сочинил стихотворение, и, когда оно проиграло стихотворению, сочиненному Тайра но Канэмори, Тадами умер, перестав есть.

Стих Тадами:

Полюбишь меня,
мне ж имя не время
пока говорить тебе:
Когда мало знаешь, тут
начинаются чувства.

А вот стихотворение Тайра но Канэмори:

"Прокрадусь тайком!" -
появилось на лице.
О, моя любовь!
Я думаю о тебе.
Никто не усомнится.

Причина того, что Тадами болезненно не мог есть, была в этом проигрыше, такой слух ходил при дворе. А неупокоенный дух проигравшего поэта иногда являлся во дворце. Он проходил в темноте, читая стих своего сочинения "Полюбишь", и пропадал. Вот такое безвредное это было привидение.

- Слушай, Хиромаса.

- Чего?

- А пойдем в следующий раз, послушаем стих Тадами. Саке возьмем…

- Не болтай ерунды! - Хиромаса возмущенно посмотрел на Сэймея.

- А что, плохо, что ли? - за разговором Сэймей не забывал подносить ко рту саке.

- Я, знаешь ли, последнее время нахожусь в состоянии крайне угнетенном. Мне все только и делают, что рассказывают про разнообразные привидения.

- Да? - Сэймей, грызя рыбу, посмотрел в лицо Хиромасе.

- Ты слышал, что Правый великий министр из рода Оно-но-мия, Санэцугу, видел это?

- Нет еще.

- Кажется, где-то 7 дней назад? Когда Санэцугу возвращался домой после визита в императорский дворец, он ехал к югу по Большой дороге Омия. И увидел перед телегой маленькую вазочку для масла.

- Хм.

- И эта вазочка для масла, словно живая, прокатилась перед телегой, и пока Санэцугу смотрел, что это за подозрительная вазочка такая, она остановилась перед воротами некой усадьбы.

- Ну и?

- А ворота были закрыты, и внутрь не зайти. Тогда вазочка начала подпрыгивать, чтобы долететь до замочной скважины. И, когда, наконец, допрыгнула, сквозь замочную скважину залетела внутрь.

- Как интересно… - пробормотал Сэймей.

- Санэцугу вернулся домой, но ему не давал покоя этот случай, и он приказал людям сходить посмотреть, что в том доме творится.

- Так, так. Ну и, в том доме кто-нибудь умер?

- Угадал! Посланный посмотреть человек рассказал Санэцугу, что в том доме была молодая девушка, она долго болела и не вставала с постели. И в тот день, в полдень, она внезапно умерла. Вот что было!

- И такое бывает…

- Бывают же такие злокозненные духи - мононокэ…

- Возможно, бывают.

- Слушай, Сэймей, а вот не люди и животные, а вещи, они творят чудеса?

- Само собой! - уверенно сказал Сэймей.

- Это ж вещи, неживые вещи!

- Даже в неживой вещи живет дух.

- Не может быть.

- Может быть. Дух живет в любых вещах.

- И в вазочке для масла?

- Да.

- Как-то не верится…

- И не только в вазочке! Даже в валяющемся вон там камне есть дух.

- Почему? В людях и зверях есть дух, это я понимаю. Но почему в вазочке и камне живет дух?

- Ну-ну, значит, то, что у людей и зверей есть дух - это не странно?

- Самой собой!

- Ладно, спрашиваю. Почему не странно, что у человека и зверей есть дух?

- Это… - начал говорить Хиромаса и умолк. - Непочему! В людях и зверях есть дух - это само собой.

- Вот и почему же?

- Потому…- еще раз начав говорить, Хиромаса снова умолк. - Я не знаю, Сэймей! Я вроде бы знаю, но вот подумал, и вдруг перестал понимать… - прямо сказал Хиромаса.

- Пойми, Хиромаса, если не странно, что в людях и зверях есть дух, то тогда не странно, что в вазочке и камне есть дух.

- Хм.

- Если странно, что в вазочке и камне есть дух, тогда странно, что в человеке и зверях есть дух.

- Хм.

- А вот, Хиромаса, собственно говоря, дух - что это такое?

- Не спрашивай меня о сложных вещах!

- Дух - это то же, что и сю.

- Опять сю?

- Можно, конечно, рассматривать и сю, и дух как разные вещи, но можно рассматривать и как одинаковые. Зависит от точки зрения.

- Да?… - кивает Хиромаса. В его глазах нет и проблеска понимания.

- Например, предположим, что здесь есть камень.

- Да.

- Иначе говоря, он изначально, с момента появления, несет на себе заклятие-сю "камень" как свою судьбу.

- Да.

- И вот, я возьму этот камень, кого-нибудь им стукну и убью.

- Да.

- Итак, этот камень - камень или оружие?

Хиромаса тихонько помычал, а потом сказал:

- Мм… Это будет и камень, наверное, и оружие тоже, да?

- Именно, Хиромаса! Ты правильно понял!

- Ну, понял, - с простоватым лицом кивнул Хиромаса.

- Вот и то, что сю и дух - одно и то же, оно в этом смысле.

- Гм.

- Получается, что я на вещь, которая камень, наложил сю - заклятие "оружие".

- Слушай, да. Ты же как-то говорил, что имя - самое короткое сю…

- Среди сю есть разные сю. И имя, и использование камня как оружия в смысле наложения сю - одно и то же. В этом суть сю. Это может любой.

- Угу.

- Так вот. Еще в древности говорили: похожее по форме - похоже по духу. Это действительно так!

- ? …

- Форма - тоже один из видов сю.

- Гм, - Хиромаса снова перестал понимать.

- Например, пусть здесь будет камень, похожий формой на человека.

- Ага.

- Это будет, иначе говоря, камень, на который наложили сю "человек". И получается, чем больше он похож, тем более сильное сю на нем лежит. Дух камня приобретет, пусть совсем чуть-чуть, черты человеческого духа. Если на этом остановиться, то ничего страшного, но… Но если за то, что он похож на человека, все начнут этому камню поклоняться, то на этот камень ляжет еще более сильное сю, и дух в нем станет сильнее.

- Да?

- И порой камни, творящие чудеса, - это камни, которым люди поклонялись год
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
Онмёдзи. Юмэмакура Баку.
рассказ 3. Хозяин Черной речки. гл.1.
Хозяин Черной речки

1

Ночь была так хороша, что душа становилась прозрачной.
Стрекотали насекомые. Белокрылые цикады, сверчки, зеленые кузнечики - все они давно уже трещали в мураве. Ровный полукруг молодой луны из зенита склонялся по небу на запад. Сейчас луна уже висит, должно быть, где-то над горой Арасияма. Возле луны плавает пара серебристых облаков. Они плывут по ночному небу на восток, поэтому наблюдающий за луной, видит, что она движется с довольно-таки заметной скоростью на запад.
В небе звезд - без счета. А на траву в саду выпала ночная роса. Ее капельки блестят во тьме. Кажется, что небесные звезды спустились в каждую росинку, и в саду – звездное небо.
- Хороший вечер, Сэймей… - сказал Хиромаса, высокочтимый Минамото-но Хиромаса, воин. Он выглядит простоватым, но где-то, нельзя сказать точно где, в его чертах проглядывает миловидность. Только это вовсе не слабая бабская миловидность – в этом мужчине даже миловидность, и та грубоватая. И «хороший вечер» - это тоже сказано с грубоватой прямотой. «Хороший вечер» - это не похвала, Хиромаса не старается выглядеть изящным, говоря это. Он сказал так именно потому, что так подумал, и его собеседник это хорошо понимает. Если бы там была собака, Хиромаса сказал бы: «Там собака», - вот к этому близка сказанная им фраза.
Сэймей, к которому он обратился, лишь хмыкнул. Он смотрел на луну и слушал слова Хиромасы, а может быть, и не слушал. Этого человека окутывала удивительная атмосфера.
Абэ но Сэймей – онмёдзи. Белая кожа. Правильный нос. Глаза черные со светло-коричневыми крапинками. Одетый без затей в белое каригину, шелковое, с просторными рукавами, он опирался спиной на столб веранды. Правая нога согнута в колене, на колено он положил локоть правой руки. В этой руке он сжимал опустевшую, только что выпитую чашечку.
Перед ним, скрестив ноги, сидел Хиромаса. Между ними двоими стояли наполовину опустевший кувшин с саке и тарелка. На тарелке – посоленная и поджаренная форель. Сбоку от этой тарелки - плошка-светильник, над ней дрожало пламя.
Хиромаса пришел в дом Сэймея на дороге Цутимикадо вечером этого дня. Как всегда без сопровождающих слуг.
- Дома, Сэймей? – сказав так, он прошел через стоящие на распашку ворота. В правой руке он нес деревянное ведерко с водой. В ведерке плавали форели, те самые форели, что сейчас лежат на тарелке. Хиромаса сам, специально принес их.
Не так уж часто бывает, чтобы воин, состоящий на придворной службе, без сопровождающих шел с деревянным ведерком с форелями в руке, но Хиромасе совершенно нет до этого дела.
Необычно было и то, что Сэймей сам вышел навстречу.
- А ты – настоящий Сэймей? – спросил Хиромаса вышедшего к нему Сэймея.
- Настоящий, конечно, - сказал Сэймей, но Хиромаса еще смотрел подозрительно, потому что когда бы он ни приходил в дом к Сэймею, всегда сначала выходит какой-нибудь дух или мышь.
- Хорошие форели, - Сэймей заглянул в ведерко в руках Хиромасы. В ведерке, посверкивая время от времени брюшками темно-серого цвета, плавали толстые форели. Всего их было шесть.
И вот теперь форели, поджаренные, лежали на тарелке. Осталось две. По две съели Сэймей и Хиромаса.
После слов «хороший вечер», взгляд Хиромасы пробежал по рыбе на тарелке и остановился:
- Как странно… - сказал Сэймею Хиромаса, поднося к губам чашечку с саке.
- Что? – сказал Сэймей.
- Да дом твой!
- Ну, и что в моем доме странного?
- Людей даже духу нет.
- И почему это странно?
- Людей и духу нет, а форель пожарили, - сказал Хиромаса. У него была причина удивляться. Некоторое время назад, проведя на веранду пришедшего Хиромасу, Сэймей сказал:
- Ну что ж, кому-нибудь поручим пожарить эту форель? – и, взяв ведерко в руку, исчез в глубине дома. Когда вернулся, он уже был без ведерка с форелью, взамен он держал поднос с кувшином саке и двумя чашечками.
- А рыба? – спросил Хиромаса.
- Сейчас жарят, - только и ответил спокойно Сэймей. Некоторое время он попивал саке мелкими глотками. Потом:
- А, уже пора! – сказал, поднялся и снова исчез в глубине дома. Когда Сэймей затем вернулся, в его руках была тарелка с поджаренными форелями. Вот что было.
Куда в этом просторном доме исчезал Сэймей, Хиромаса не понял, опять же, не было никаких признаков, что жарится форель. Да ладно там пожарить форель, в этом доме вообще кроме Сэймея словно бы и нет людей! Когда придешь, бывает, видишь кого-нибудь, но их число всегда не одинаково. Бывает много, а бывает лишь один. Бывает даже никого. Нельзя и помыслить, что Сэймей – быть такого не может! – живет в таком то доме и всего лишь один, но, сколько же тогда здесь людей? – представить сложно.
То ли, в зависимости от необходимости, Сэймей использует только служебных духов - сикигами, и на самом деле здесь нет ни одного настоящего человека, то ли один-другой живой человек на самом деле есть – этого Хиромаса не знал.
А Сэймея сколько ни спрашивай, он только смеется и ни разу не ответил. Потому то Хиромаса в связи с форелями еще раз и спросил про этот дом.
- Форель жарит не человек, а огонь! – сказал Сэймей.
- Что?
- А смотреть за этим огнем может и не человек.
- Ты использовал сикигами?
- Как тебе сказать…
- Объясни, Сэймей!
- Я сейчас сказал: «может и не человек», это, конечно же, в том смысле, что может и человек.
- Так кто же?
- Да не все ли равно?
- Мне - не все равно, - сказал Хиромаса. Тут Сэймей в первый раз за время разговора перевел взгляд с неба на Хиромасу. На губах - улыбка. Губы красные, словно окрашенные в светлый кармин.
- Ну что, поговорим о сю? – сказал Сэймей.
- Опять сю?
- Да.
- Ой, у меня голова заболела.
Глядя на сказавшего это Хиромасу, Сэймей снова улыбнулся. В прошлом Хиромаса уже несколько раз слышал от Сэймея рассказы, что самое короткое сю – имя, или что на камне тоже лежит сю. И каждый раз, когда Сэймей рассказывал, Хиромаса запутывался. В тот момент, когда Сэймей говорил, а Хиромаса слушал, ему казалось, что он понимает, а как только разговор заканчивался, спроси его тогда, о чем это было, и он не смог бы рассказать.
- Сикигами используют с помощью заклятия - сю, это так. Но ведь и людей используют с помощью сю.
- ? …
- Связать долгами и связать сю - в основе своей одно и то же. Так же, как у имени, сущность сю – сам человек, иначе говоря, тот, на кого накладывается сю.
- Гм.
- Даже если попытаться связать заклятием «долги», есть люди, которых можно связать, а есть те, кого невозможно связать. Но те, кого невозможно связать долгами, они, случается, легко связываются заклятием «любовь».
- Хм… - У Хиромасы на лице написано, что он и понимает, и не понимает одновременно. С таким лицом он скрестил руки на груди. Весь напрягся. – Сэймей, я тебя прошу, верни разговор.
- Вернуть?
- Ну. Я перед этим сказал: «людей никого и духа нет, а форели пожарили – это странно».
- Угу.
- Поэтому я спросил: «Ты служебным духам - сикигами приказал пожарить»?
- Не все ли равно?
- Не все.
- Человек или сикигами – все равно, жарило сю.
- Я не понимаю, что ты пытаешься сказать. – Хиромаса всегда говорит напрямую.
- Ну, так вот, я говорю, что жарит ли человек, или жарит сикигами, все равно.
- И что же равно?
- Слушай, Хиромаса, значит, если я приказал человеку пожарить форель – это не странно?
- Да.
- Если так, тогда то, что я приказал служебному духу пожарить рыбу – тоже ничуть не странно.
- Хм.
- Странность, на самом то деле, вовсе не в этом! Вот если бы форель пожарилась без приказа, иначе говоря, без наложения сю, - вот это было бы странно!
- Гм, - хмыкнул Хиромаса, все еще сидя со скрещенными руками. – Нет-нет, ты меня не обманешь, Сэймей!
- Я и не обманываю.
- Нет, ты пытаешься обмануть.
- Как с тобой трудно!
- А ты не затрудняйся, Сэймей. Я хочу знать, кто смотрел за огнем, на котором жарилась форель: человек или сикигами. Объясни только это, и ладно. – Вопрос Хиромасы очень прям.
- Тебе этот ответ нужен?
- Да.
- Сикигами, - просто ответил Сэймей.
- Ах, сикигами, - сказал Хиромаса, словно успокоившись.
- Доволен?
- Да, доволен, но… - на лице Хиромасы написана какая-то неудовлетворенность.
- Что случилось?
- Да как-то все слишком просто…- Хиромаса сам налил себе в чашечку саке и отправил в рот.
- А что, слишком просто – скучно?
- Да, - ответив, Хиромаса поставил пустую чашечку.
- Простак ты, Хиромаса, - сказал Сэймей. Перевел взгляд в сад. Правой рукой взял жареную форель и впился в нее белыми зубами.
Сад был заросшим. За ним почти не ухаживали. Он словно кусок земли из гор, обнесенный изгородью в китайском стиле. Лазорник – традесканция с синими цветками, пушистая зеленая туя, гуттуйния с мелкими белыми цветочками, другие сорные травы, которые можно увидеть в горах – зеленеют по всему саду. Под большим серым вязом цветет темными фиолетовыми цветками гортензия. На толстом камфорном дереве вьется глициния. На другом краю сада густая зелень с уже осыпавшимися цветами. Молодой бамбук тоже уже довольно вырос. Вся эта зелень шелестит в темноте. Хиромасе не видно ничего, кроме тьмы разросшегося сада, а Сэймей, похоже, может различить каждую травинку. Однако и Хиромасе виден едва-едва пробивающийся свет луны, и роса на траве, в которой уснули звезды. Ему приятно ощущать и ветер, пролетающий через сад и заставляющий в темноте шуршать траву и листья.
Месяц Фумицуки. По солнечно-лунному календарю – вечер третьего дня шестой луны. А по-современному, возможно, начало августа, или около того. Лето. Днем потеешь, даже просто сидя в тени дерева и не двигаясь, а на обдуваемой ветром ночной веранде или на застланном досками полу коридора, если просто сесть прямо на пол, можно почувствовать подобие прохлады. От росы на траве весь сад остывает, и воздух становится прохладнее.
Пока они пили, роса на траве все увеличивалась, словно созревала как плод.
Прозрачная ночь.
Звезды с неба словно опускались одна за другой на траву.
Сэймей бросил в садовую траву не съеденные рыбьи головы и кости. Из травы раздался хруст, затем шорох травы исчез вдали. В ту секунду, когда в траве раздались звуки, Хиромаса увидел зажегшиеся два зеленых огонька – глаза животного. Похоже, что какой-то мелкий зверь съел кости, брошенные Сэймеем, и убежал в траву.
- Благодарность за поджаренную форель, - сказал Сэймей, заметив, что Хиромаса смотрит в его сторону вопрошающими глазами.
- А.. – просто кивнул Хиромаса. Некоторое время они молчали.
Дул ветер. Шевелилась трава в саду. В темноте дрожали огоньки звезд. И тут, из звезд земных взвилось, описав дугу, желтое с синей каймой сияние. Как будто дыша, сияние несколько раз становилось то сильнее, то слабее, и вдруг – стало невидимым.
- Светлячки.
- Светлячки. – Прошептали одно и то же слово Сэймей и Хиромаса. И снова тихое молчание. Еще два раза взлетали светлячки.
- Может пора, Хиромаса? – вдруг тихо сказал Сэймей.
- Пора?
- Разве ты не с просьбой ко мне пришел? – сказал Сэймей, и Хиромаса, почесав голову, кивнул:
- Да. А ты понял, что ли, Сэймей?
- Да.
- Потому что я прост, да? – не дожидаясь, пока Сэймей об этом скажет, сам сказал Хиромаса.
- Так что за дело? – сказал Сэймей. Он сидел, опершись спиной на столб, и глядел на Хиромасу. Маленькое пламя огонька в плошке дрожало, и на щеки Сэймея ложились оранжевые отблески.
- Это такое дело, Сэймей! – Хиромаса вытянул шею вперед.
- Какое?
- Вот, форель сегодня была вкусная?
- Да, хорошая форель.
- Эта форель!
- Что с форелью?
- Честно говоря, я ее получил.
-Да?
- Получил от птичника Камо но Тад&#225-сукэ.
- Тысячерукий Тад&#225-сукэ?
- Да, именно он!
- Он живет где-то за храмом Хосэйдзи.
- А ты хорошо осведомлен. Да, его дом близко к реке Камогава, он там разводит бакланов.
- И что с ним?
- У него там - колдовство.
- Колдовство, говоришь?
- Угу. – Вернув вытянутую вперед голову в обычное положение, кивнул Хиромаса. – Этот Тад&#225-сукэ – дальний родственник по линии моей матушки.
- Ах, вот как, он происходит из рода воинов?
- Нет, строго говоря, это не так. Из рода происходит внучка птичника Тад&#225-сукэ.
- Понятно.
- Иначе говоря, дочь человека из рода моей матушки – это внучка Тад&#225-сукэ.
- Гм.
- Человек тот был довольно таки любвеобильный мужчина. Какое-то время он ездил к дочери Тад&#225-сукэ, и от этой связи родилась девочка – внучка птичника Тад&#225-сукэ Аяко.
- Понятно.
- И дочь Тад&#225-сукэ, и любвеобильный мужчина несколько лет назад из-за болезни покинули этот мир, ну, а родившаяся от них дочь пока жива. В этом году ей будет 19 лет.
- И?
- Заколдовали ее, эту внучку Аяко.
- Какое колдовство?
- Видимо, она кем-то одержима, но мне точно не известно.
- Вот как, - Сэймей с довольной улыбкой на лице смотрел на Хиромасу.
- Старик мне плакался прошлой ночью. Я его по-расспрашивал, и выходит, что это дело по твоему ведомству. Вот потому я и пришел с этой форелью.
- Расскажи подробно.
И побуждаемый Сэймеем, Хиромаса, запинаясь и останавливаясь, начал рассказывать.
2

Клан Тадасукэ из поколения в поколение занимался разведением бакланов для рыбной ловли. Старый Тадасукэ – четвертый в роду. Лет ему, если посчитать, уже шестьдесят два. Построив дом поблизости от храма Хосэйдзи к западу от реки Камогава, он жил там вместе с внучкой Аяко. Его жена умерла восемь лет назад. Из детей была только одна дочь, она родила ребенка от приходившего любовника. Этот ребенок – Аяко.
Дочь Тадасуке, то есть, мать Аяко, тридцати шести лет от роду умерла от эпидемии, это случилось пять лет назад, когда девочке было всего четырнадцать лет. Отец Аяко говорил, что возьмет девочку к себе, но пока шли разговоры, и сам он умер от той же эпидемии. Так и прошло 5 лет, как Аяко осталась жить у своего деда.
У Тадасукэ были золотые руки. Он мог одновременно управлять более чем двадцатью бакланами, и это искусство управления было так хорошо, что некоторые звали старика: «Тысячерукий Тадасукэ». Ему разрешалось приходить даже во дворец, и по случаю придворных развлечений на лодках старого птичника часто звали ловить рыбу. Много раз его звали в личные птичники в дома придворных, но он всем отказал и в одиночку работал с бакланами.
Около двух месяцев назад Тадасукэ подумал, что у его внучки, Аяко, завелся мучжина. Было подозрение, кто-то к ней приходит.
Дед и внучка спали в разных спальнях. До того, как девочке исполнилось 14 лет, они спали в одной комнате, но умерла мать Аяко, и пол года спустя они стали спать в разных комнатах. То, что бывают вечера, когда спальня Аяко пуста, старик заметил чуть больше месяца назад.
В тот вечер Тадасукэ внезапно проснулся среди ночи. Шел дождь. Было слышно, как нити тихого мягкого дождя падали на крышу. Когда старик засыпал, дождя не было, видимо, он пошел ночью. Время – только начался час мыши, то есть заполночь.
- Почему я проснулся? – подумал Тадасукэ, и тут снаружи донесся громкий плеск разлетающейся воды. – Вот оно, - вспомнил старик: во сне он слышал такой же звук. Этот звук воды и прогнал его сон. Похоже, что-то упало в ров во дворе. У старого птичника была отведена до двора дома вода из реки Камогава. Он запрудил воду, сделал ров и выпустил туда форель, карасей и карпов.
- Может быть, во рву плещет форель, а может что другое? – подумал он. И пока размышлял, расслабился, но только погрузился в легкую дрему, как снова громко всплеснула вода.
- А вдруг это за рыбой пробралась выдра или еще кто? А если не то, так вылетел какой-нибудь баклан и влетел в ров? – старик решил проверить, что творится снаружи, и зажег огонь. Просто одевшись, он собрался выйти на улицу, но вдруг встревожился: что с внучкой, с Аяко? Слишком уж в доме тихо.
- Аяко… - позвав, Тадасукэ открыл дверь. Но внучки, которая должна бы там спать, нет. В тесноте темной комнаты дрожит лишь огонек в руке Тадасукэ. – Может, пошла по нужде наружу? – подумал Тадасукэ, но грудь его стиснула смутная тревога.
Спустившись на земляной пол, старик открыл дверь и вышел на улицу. И там он увидел Аяко. Девушка влажными глазами посмотрела на деда и молча зашла в дом. Ее волосы, одетое на ней тонкое кимоно, от того, наверное, что она попала под дождь, были мокры, хоть отжимай.
- Аяко, - позвал Тадасукэ, но девушка не отвечает. – Куда ты ходила? – не оборачиваясь, она выслушала вопрос деда, вошла в комнату и закрыла дверь. В тот вечер на этом и закончилось.
На следующее утро, сколько бы Тадасукэ ни спрашивал, что было ночью, Аяко лишь качала головой. Похоже, она ничего не помнила. Она была настолько обычной, что старик готов был даже подумать, что он спал и видел сон. Так постепенно Тадасукэ забыл об этом происшествии.
В следующий раз нечто подобное случилось с Тадасукэ через десять дней. Все было как в первый вечер. Старик внезапно проснулся в полночь. Слышался звук воды. Действительно с улицы, со стороны рва - громкий плеск. Это не рыба. Нечто довольно большое бьет по воде. Пока старик прислушивался, плеск донесся снова. Тадасукэ вспомнил, что было десять дней тому назад. Тихо поднялся, не одеваясь, не зажигая огня, он прокрался к комнате Аяко, открыл дверь. Из окна тонко струился лунный свет, и комната выглядела призрачно. Никого не было. Нос учуял странный запах – звериный. Постель под рукой была теплой.
Снаружи раздался громкий всплеск. Тадасукэ, стараясь не шуметь, подошел к двери и взялся за нее рукой. Он хотел открыть дверь, но задумался: если резко открыть дверь, есть опасность быть замеченным тем, кто шумит водой во рву. Тогда старик вышел наружу через задний ход. Пригнувшись, обошел вокруг дома и, стараясь не шуметь, пошел в сторону рва. Из-за угла дома он тихо выставил голову.
На небе висит луна. И в свете луны в воде во рву что-то движется. Нечто белое. Голый человек. Женщина. Женщина, погрузившись в ров выше пояса, с серьезным лицом разглядывает воду.
- Аяко… - потрясенно пробормотал Тадасукэ. Это была его внучка, Аяко. Полностью обнаженная, почти по-грудь погрузившись в воду, сверкающими глазами она вглядывалась в поверхность. Сверху лился лунный свет. По мокрой белой коже Аяко скользило, сверкая, голубое лунное сияние. Прекрасное, но не нормальное зрелище.
А у Аяко в зубах – большая форель. Пока старик смотрел, Аяко, шумно хрустя, начала есть рыбу с головы. Это было чудовищно.
Доев, Аяко слизнула языком оставшуюся вокруг рта кровь. Язык был в полтора раза длиннее, чем обычно. Затем, с громким всплеском подняв брызги лунного света, Аяко головой вперед нырнула в воду. Когда ее голова снова показалась над поверхностью, она держала в зубах на этот раз карпа. И вдруг – откуда-то сбоку раздались хлопки. Кто-то хлопал в ладоши. Скосив глаза, Тадасукэ увидел там человеческий силуэт. На краю рва стоял мужчина. Мужчина с вытянутой спиной и длинной шеей, он был одет в черное каригину, легкое кимоно с широкими рукавами, и черные штаны - хакама, потому-то старик его и не заметил.
- Восхитительно! – улыбаясь, мужчина смотрел на Аяко. Нос у него торчал далеко вперед, а других особенностей внешности не было. При общем ровном впечатлении, это был человек с чрезвычайно большими глазами. И вот, он в тонкой улыбке растянул края губ и беззвучно рассмеялся.
- Жри, - тихо приказал мужчина, и Аяко начала быстро есть с головы, не очищая даже от чешуи, сырым, большого карпа, что был у нее во рту. Мороз пробирал по коже.
На глазах у Тадасукэ Аяко съела карпа, не оставив даже косточки. И снова нырнула, вынырнула, шумно расплескав воду, с форелью в зубах. С большой форелью.
- Аяко! – закричал Тадасукэ и выступил из-за дома. Аяко посмотрела на деда, в этот момент форель, что была у нее в зубах, сильно дернулась и выпала изо рта девушки. В том месте, откуда затекающая в ров вода вытекала из него, была установлена загородка, сплетенная из бамбука, чтобы вода уходила, а рыба не могла уплыть. Выпавшая форель перелетела эту бамбуковую плетенку и упала в узкий поток с той стороны.
- Жжжааааллль… - выставив зубы простонала Аяко, и издала свистящий нечеловеческий выдох. Подняла голову. Посмотрела на своего деда.
- Что ты делаешь? – спросил Тадасукэ, а Аяко заскрипела зубами. Взгляд ее был страшен.
- Папенька пожаловали? – сказал стоявший на краю рва мужчина в черном каригину. – Увидимся! – бросив так, он резко развернулся и быстро исчез в темноте.

3

- О-го-го! – воскликнул Сэймей. Радостно прищурив глаза, он смотрел на Хиромасу. – Как интересно, правда же? – сказал он Хиромасе.
- Не веселись так, Сэймей. Это ведь очень серьезный разговор. – Хиромаса почти грубо посмотрел на улыбающегося Сэймея.
- Расскажи, что дальше, Хиромаса!
- Да, - ответив, Хиромаса снова выставил вперед голову, - Так вот, когда наступило утро, Аяко, оказалось, совершенно не помнит, что она делала ночью.
- И?
- Слушай дальше: именно в это время Тадасукэ наконец-то заметил.
- Что заметил?
- Что Аяко носит в животе чье-то дитя.
- О!
- Отяжелела она, и живот выступает.
- Так.
- С матерью-то Аяко так же было. И если Аяко понесла дитя от приходящего любовника – это тем более рана на сердце Тадасукэ. Ему уже больше шестидесяти двух, сколько он еще сможет присматривать за Аяко, старик и сам не знает. Он подумал, что если бы была возможность, если все благоприятно, то либо внучку в жены этому мужчине, а если это не возможно, то хоть в служанки - отдать.
- Хм.
- Однако ж, Сэймей!
- Ну?
- Мужчина-любовник – он никак не нормальный!
- Возможно.
- Есть мысль, что может быть он - оборотень.
- Ага.
- И тут то Тадасукэ подумал.
- Что подумал?
- Что Аяко спрашивать – никакой каши не сваришь, а потому он решил напрямую узнать истинное лицо ночного гостя.
- Интересно.
- Не веселись, Сэймей! И вот, Тадасукэ устроил засаду.
- Хм-хм.
- Приходя, любовник сначала заходит в спальню Аяко, а потом уводит девушку наружу и заставляет жрать рыбу.
- Гм.
- И старик решил сторожить и не спать. Если ночной гость придет, то сразу его схватить, или не хватать, а спросить, что у него за намерения.
- Хм.
- И вот, он попробовал ждать, но ни в этот вечер, ни на следующий мужчина не пришел.
- Но пришел же, в конце концов?
- Пришел, - ответил Хиромаса.

4

Тадасукэ с приходом ночи не спал, стерег. Когда Аяко засыпала, он с большим трудом поднимался и ждал, затаив дыхание, за потайной дверцей, сжимая за пазухой топорик. Однако когда он ждал, мужчина не приходил. Первая ночь прошла без происшествий, и следующая так же. Тадасукэ засыпал, когда начинало рассветать, и спал всего несколько часов. На рассвете четвертой ночи он начал думать, что мужчина, раз его застали, больше не придет. Наконец, настала пятая ночь.
Тадасукэ, как всегда, сел над своей потайной дверцей скрестив ноги и сложив на груди руки, и тихо ждал в темноте. Перед его мысленным взором всплыл внучкин живот, быстро округлившийся за последние дни. Это было жалкое зрелище. Из темноты доносилось дыхание спящей Аяко, его послушаешь, и сам захочешь спать. И старик задремал.
Проснулся он от того что жившие на улице бакланы шумно завозились. Открыл глаза. И тогда в темноте кто-то постучал глухо в дверь. Поднявшись, старик зажег огонь.
- Господин Тадасукэ… - голос из-за двери. С огнем в руке Тадасукэ открыл дверь, там стоял мужчина, которого он видел в тот вечер. У ночного гостя, одетого в черное каригину и черные штаны-хакама мужчины, были красивые глаза. Его сопровождала девочка лет десяти.
- Кто Вы? – спросил Тадасукэ.
- Все вокруг зовут меня Хозяином Черной речки, - ответил мужчина.
Тадасукэ поднес огонь и пристально осмотрел мужчину и девочку. Мужчина, хоть и красив на вид, но где-то в нем проскальзывает вульгарность. И волосы у него мокры. И нос чувствует запах зверя. От поднесенного огня он отворачивается в сторону, словно его слепит. А у девочки, если хорошо присмотреться, слишком большой рот. Мерзость. Это точно не люди.
- Наверное, оборотни, - подумал старик.
- И какому делу я обязан посещением уважаемого Хозяина Черной речки? – спросил он.
- Госпожа Аяко – воистину красивая девица, поэтому я подумал, не взять ли мне ее в жены, и вот, пришел, - последовал ленивый ответ. В дыхании - запах рыбы. Они пришли вдвоем с девочкой по темноте, но в руках не держат огня. Такие просто не могут быть людьми.
Тадасукэ для начала пропустил этих двоих в дом, и, встав им за спины, достал из-за пазухи и сжал в руке топорик.
- Госпожа Аяко, дома ли? – говорил Хозяин Черной речки, и в его спину внезапно вонзил топорик старик. Никакой реакции. Лезвие топорика разрезало лишь одежду стоявшего на том месте Хозяина Черной речки. Разрезанный шелк каригину легко упал вниз.
Глядь, а дверь в комнату Аяко распахнута и там стоит голый Хозяин Черной речки. Его спина видна глазам Тадасукэ. Из зада Хозяина Черной речки растет аспидно-черный толстый хвост.
- Проклятый! – попытался шагнуть вперед Тадасукэ, но ноги не двигаются. И не только ноги. Тадасукэ, сжимая топорик, так и остался недвижим.
Аяко, радостно засмеявшись, поднялась. Похоже, от сильного желания у нее из головы вылетело все, даже то, что ее дед стоит рядом. Аяко быстро скинула с себя одежду и осталась голой. В свете месяца из окна видно ее белое нагое тело. Двое прямо тут же обнялись, затем Аяко, притягивая мужчину вниз рукой, сама первая легла. Затем, в течение нескольких часов двое перед Тадасукэ предавались совокуплению всевозможными способами. Закончив, они голыми вышли во двор. Послышался шум воды. Похоже, они ловили рыбу во рву. Потом вернулись, и оба сжимали в руках по большой еще живой форели. Они начали быстро есть эту рыбу с головы. Ни костей, ни хвостов, ни чешуи не осталось.
- Еще приду, - сказав так, Хозяин Черной речки ушел, и наконец-то тело Тадасукэ обрело свободу. Он, крича, прибежал в комнату к Аяко. Но девушка лежала и похрапывала – она спала. На следующее утро Аяко проснулась, но опять ничего не помнила.
И с тех пор каждый вечер стал являться мужчина. Как ни старайся, а прямо перед приходом ночного гостя на Тадасукэ нападает сон, он задремывает, а когда очнется – мужчина уже в доме. Мужчина, снова по всякому сойдясь с Аяко, вместе с ней выходит наружу, возвращаются они с рыбой и вдвоем сырой ее едят. Любовник уходит, а Аяко, проснувшись на следующее утро, ничего не помнит, что было ночью. И только растет ее живот. И так каждую ночь.
Не вынеся этого, Тадасукэ пошел за советом к геоманту по имени Чио, живущему на западном конце восьмой улицы. Чио – геомант, два года назад он пришел с востока и поселился на той улице. Он считался человеком, которому по силам снять одержимость. Лет ему за пятьдесят, глаза ярко посверкивают, усы отпустил – такой вот почтенный муж.
- Понятно, - выслушав рассказ Тадасукэ, кивнул Чио. – Я приду через три дня, – сказал он и погладил усы. И вот, на третий день в вечерний час геомант Чио пришел в дом птичника Тадасукэ. Они договорились заранее, поэтому Аяко в доме не было, ее послали в город с поручением.
В углу дома перевернули большую, плетеную из бамбука, корзину. Под нее спрятался Чио. Вокруг корзины рассыпали растолченный уголь от зажаренных форелей – геомант сам это приготовил.
Когда наступила ночь, час мыши, наконец-то пришел ночной гость. Сразу, как вошел, он повел носом:
- Эй! – потряс головой, буркнул: «Кто здесь?» и обвел комнату взглядом. Корзина должна была броситься ему в глаза, но его взгляд просто миновал ее.
- А, так это форель, - убеждая сам себя, прошептал Хозяин Черной речки, - Аяко, ты здесь, да? – привычно вошел в комнату Аяко.
Геомант Чио вылез из корзины, когда двое любовников начали оргию. Тадасукэ, как всегда, не мог двигаться, а вот геомант – мог. Тадасукэ видел, как Чио прокрался в комнату Аяко и достал из-за пазухи короткий меч. Не замечая этого, Хозяин Черной речки насиловал Аяко. Черный хвост мужчины стучал по полу. Чио, выставив вперед кончик короткого меча, внезапно пригвоздил им хвост к полу. Со звериным воем вскочил Хозяин Черной речки, но хвост то у него прибит к полу, поэтому он не смог подняться, и упал на пол. Чио достал из-за пазухи веревку и споро связал Хозяина Черной речки. В это время Тадасукэ обрел свободу.
- Аяко! – подбежал он с криком. Однако Аяко лежала в той же позе, как во время полового акта, и не пыталась двинуться. Глаза были закрыты и она тихонечко храпела - Аяко еще спала.
- Аяко, - сколько ни звал Тадасукэ, но Аяко не просыпалась.
- Я поймал чудовище, - сказал Чио.
- Ууу.. Ты надул меня, Тадасукэ! – прорычал Хозяин Черной речки и застучал зубами.
- Аяко не просыпается, - сказал старик геоманту.
- Ну-ка, что там? – привязав Хозяина Черной речки к столбу, геомант Чио подошел к Аяко. Он прикасался к ней руками, пел заклятия, но девушка в той же позе и не просыпается. Видя это, Хозяин Черной речки захохотал в голос и сказал:
- Разве ж она проснется! Эту девицу могу разбудить только я!
- Говори! Как? – сказал Чио.
- Не могу, – сказал Хозяин Черной речки.
- Говори!
- Развяжите веревку – объясню.
- Если развяжем, ты захочешь убежать.
- Ха-ха-ха!
- Ты ведь не человек, чудовище. Как на счет показать нам свое истинное тело?
- Я – человек, - сказал Хозяин Черной речки.
- А хвост что?
- Хвост - ничего. Если бы вы меня не обманули, тебе-слабаку никогда бы не поставить меня в такое положение.
- Но я смог тебя поймать…
«Говори, как разбудить девушку?» - «Развяжи веревку» - такой диалог продолжался до утра.
- Не скажешь – выколю глаз!
- Хм, - фыркнул Хозяин Черной речки, - и вдруг в его левый глаз Чио воткнул короткий меч и раз провернул. Мужчина издал звериный крик. Однако и теперь он ничего не сказал.
Рассвело. Взошло солнце, и как только его лучи упали в окна, Хозяин Черной речки стал меньше говорить. Тогда было решено, что ночной гость не любит солнца. Его вытащили во двор, и там заново привязали к стволу камфорного дерева. В привязанной к дереву веревке оставалась слабина, и на этой веревке связанный мужчина мог немного двигаться, как собака на привязи. Под солнечными лучами Хозяин Черной речки стал прямо на глазах сдавать.
- Ладно, - наконец сдался он, - я расскажу, как разбудить девушку. Только сначала дайте мне напиться. – Мужчина загнанным взглядом посмотрел на геоманта Чио и Тадасукэ.
- Если дадим воды – скажешь? – сказал Чио.
- Скажу, - ответил Хозяин Черной речки. Тадасукэ налил в плошку воды и принес.
- Нет, нет! – сказал связанный, - Больше! – старик принес воды в бадье.
- Еще! Еще! – сказал Хозяин Черной речки.
- Что это ты задумал? – спросил геомант.
- Ничего не задумываю! А может быть ты боишься дать мне, такому жалкому, воды? – посмотрел Хозяин Черной речки на Чио подбадривающим взглядом. – Если не дадите воды, девушка так спящей и умрет!
Геомант замолк. Тадасукэ вытащил бочку в один обхват, поставил ее на землю, и в нее деревянными ведрами натаскал воды. Наконец, бочка наполнилась. Привязанный к дереву мужчина блестящими глазами осмотрел воду и поднял голову.
- Так и быть, объясню вам способ прежде, чем испить воды. Подойди сюда, - сказал он. Чио на несколько шагов приблизился к Хозяину Черной речки.
В этот миг с дикой скоростью взвился Хозяин Черной речки. С криком отпрянул геомант, он стоял на расстоянии, на которое, как Чио думал, веревка, даже если натянется до предела, никак не достанет. И тут случилось невероятное: по воздуху шея Хозяина Черной речки вытянулась во много раз. С хрустом вцепился мужчина в горло геоманту. Разрывая мясо громко щелкнули зубы.
- О, нет! – одновременно с криком Тадасукэ из шеи геоманта Чио со свистом брызнула кровь. Хозяин Черной речки обернулся к старику. Лицо мужчины стало звериным. Оно все заросло тонкой шерстью. Один глаз лопнул и оттуда текла кровь. Во рту у зверя – розовый кусок мяса. Это мясо он вырвал из горла геоманта. Хозяин Черной речки пробежал несколько шагов до бочки и нырнул туда вперед головой. Фонтаном поднялась вода. Мужчина исчез. На успокоившейся поверхности воды в бочке плавали веревка, которо
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
Юмэмакура Баку
ОНМЁДЗИ

Жаба

1

- Потрясающе! - Хиромаса уже некоторое время сидел, вздыхал и издавал возгласы нескрываемого восхищения: - Какая замечательная история! - сложив руки на груди, он кивал сам себе.
Сидел он на веранде в доме Абэ но Сэймея. Сидел, скрестив ноги, спрятав толстые руки в рукава своего одеяния из плотного шелка. И, похоже, был чем-то сильно восхищен.
Высокочтимый Минамото-но Хиромаса пришел в дом Абэ-но Сэймея около часа назад. Он появился как обычно, неожиданно, с мечом на боку и без сопровождающих. Пройдя через заросший сад, он вошел в дверь:
- Эй, Сэймей! Ты дома? - позвал он.
- Да, - раздалось из глубины погруженного в тишину дома. Это был женский голос. Наружу тихими шагами вышла белокожая длинноволосая девушка лет двадцати трех - двадцати четырех. Она была с ног до головы закутана в тяжелое каракоромо - двенадцатислойное кимоно с накидкой и шлейфом. Но, несмотря на облачение из тяжелого шелка, в ее походке не было тяжести, только воздушность. Казалось, ее может унести даже легкий ветерок.
- Господин Хиромаса, - алыми губами девушка произнесла имя гостя. Удивительно: они видят друг друга первый раз, а девушка уже заранее знает имя Хиромасы. - Мой господин Сэймей уже ожидает Вас, - и девушка провела Хиромасу на веранду.
Веранда - это коридор, пристроенный вдоль наружной стены дома. Крыша над ним была, а ставней не было, так что он был открыт всем ветрам и дождям. Сэймей сидел там, беспечно скрестив ноги, сложив руки на груди, он опирался спиной на стену и смотрел в сад. В саду привольно росли полевые травы.
Когда Хиромаса обернулся к девушке, проводившей его сюда, она уже исчезла. Но его взгляд упал на стену в противоположном конце комнаты: там стояла складная ширма с изображением девушки. Если присмотреться, то девушка на картине была похожа на ту, что только что стояла здесь, а может быть, и не похожа. Хиромаса вздохнул, засмотревшись на изображение девушки.
Месяц Нагацуки, седьмой день девятой луны по солнечно-лунному календарю, по солнечному - начало октября.
Лицо Хиромасы было слегка красно, глаза сияли - он был немного возбужден.
- Что с тобой, Хиромаса? - переведя на него взгляд из сада, спросил Сэймей. Хиромаса, приходя в себя, открыл рот, желая что-то сказать про картину на ширме, но передумал и начал с главного:
- Сэймей! Сегодня я услышал во дворце Сэйрёдэн воистину изящную историю, и так захотел ее тебе рассказать, что вот, пришел.
- Изящную историю?
- Да! - ответил Хиромаса.
- И какую же?
- О почтенном лютнисте, монахе Сэмимару!
- О! Неужели, о самом Сэмимару? - переспросил Сэймей. Он тоже был знаком с Сэмимару, и прошлым вечером они встречались втроем с Хиромасой. Сэмимару - это слепой лютнист, человек, которого можно назвать наставником Хиромасы в игре на бива. Хиромаса хоть и простой воин, но играет на бива, причем чрезвычайно хорошо. Три года он ходил к Сэмимару, и даже научился у того тайной мелодии Рюсэн Такубоку. А в прошлом году они вместе забирали у иноземного демона похищенную из дворца Сисиндэн бива по имени Гэндзе, тогда же и познакомились Сэймей и Сэмимару.
- И что же случилось с почтенным Сэмимару?
- Ничего, просто удивительно, насколько же почтенный Сэмимару все-таки великий лютнист!
- Ты о прошлогоднем случае с Гэндзё?
- Нет, нет! Я о том, что произошло всего то месяц назад!
- Да?
- Почтенного монаха Сэмимару позвали в усадьбу, что находится в местечке Оуми.
- Наверное, позвали поиграть на бива?
- Нет, не за этим. Хотя играть-то он играл. Вероучитель, хозяин той усадьбы, знакомец почтенного Сэмимару, придумал какой-то повод и пригласил его к себе.
- А, понятно.
- Однако на самом деле, хозяин усадьбы позвал Сэмимару вовсе не ради того дела, истинная цель у него была другая.
- И какая же цель?
- У хозяина усадьбы был знакомый по имени Нанигаси, виртуозный лютнист. И вот хозяин вознамерился дать Сэмимару оценить, насколько же хорошо играет на бива Нанигаси.
- Хм.
- Дело в том, что сам Нанигаси просил об этом хозяина. Однако ж, Сэймей! Сколько там не проси, а почтенный Сэмимару - не тот человек, которого можно специально заставить сделать такое.
- Потому то они и позвали Сэмимару по другой причине?
- Вот именно!
- И?
- Ну, и, когда основное дело они обсудили, вдруг из соседней комнаты послышались звуки бива.
- Понятно. Вот, значит, как они сделали.
- Да, и вот, Сэмимару на какое-то время приклонил свой слух к звукам этой бива, и вскоре неспешно протянул руку к лежавшему рядом собственному инструменту и начал играть.
- Хм.
- Ах, как бы я хотел это послушать, Сэймей! Он ведь сыграл в тот раз тайную мелодию "Холодная сакура"! - простодушный Хиромаса закатил в восхищении глаза.
- Ну, так что же вышло, - спросил Сэймей.
- Так вот, почти сразу, как Сэмимару начал играть, звук бива из соседней комнаты прекратился!
- Так-так, я так и думал.
- Хозяин послал человека в соседнюю комнату проверить, что случилось, и оказалось, что Нанигаси, который должен был там сидеть и музицировать, исчез. Явился страж от ворот и доложил, что только что пришел игравший до сих пор на бива Нанигаси, сказал, что просьба исполнена, и ушел из дома.
- О!
- Никто ничего не понял. Вернулись в комнату, спрашивают, что случилось, а почтенный Сэмимару только улыбается и не отвечает. Послали догнать Нанигаси и спросить, но он тоже ничего не ответил. А причину поняли через некоторое время после этого.
- И какова же причина?
- А вот слушай, Сэймей! Сэмимару, наконец, пришла пора возвращаться, но за день до отъезда…
- Да?
- В тот день хозяин усадьбы и Сэмимару пошли в гости в соседнюю усадьбу, где жил знакомый хозяина, происходивший из аристократического рода. И там произошло почти то же самое!
- Этот, сосед из аристократического рода, позвал какого-то лютниста и посадил играть в соседней комнате?
- Именно так и произошло, Сэймей! Этот тип, из аристократов, слышал о том, что случилось несколько дней назад, и сделал необходимые приготовления.
- Хм.
- Сначала они поговорили о том, о сем, и вот, когда наступила ночь, наконец послышался звук лютни. Однако почтенный монах Сэмимару лишь слегка нагнул голову, показав, что слушает, и ничего про ту бива не говорил, и явно не собирался играть на лежащей рядом собственной лютне.
- Хм.
- И вот, этот, сосед из аристократического рода, потерял терпение и обратился к Сэмимару.
- Что спросил?
- Спросил: "Почтенный вероучитель, как Вы находите эту музыку?"
- Хм.
- А Сэмимару сказал в ответ: "Такой, какой она слышится".
- И?
- Наследник аристократического рода его спрашивает опять: "Если Вы, почтенный монах, сейчас сыграете на бива, что произойдет?"
- …
- "Ничего не произойдет", - ответил Сэмимару.
- ….
- "Бива замолкнет?" - спросили его, "нет, не замолкнет" - ответил Сэмимару.
- Ого! -блеск в глазах Сэймея выдавал глубокую заинтересованность.
- И когда его настойчиво упросили все же сыграть, наконец-то Сэмимару сыграл на бива, но…
- Что произошло?
- Музыка из соседней комнаты не умолкала, и только по окончании третьей мелодии, наконец, смолкла.
- Я так и думал.
- Хозяин усадьбы в Оуми, который пригласил к себе Сэмимару, никак не мог смириться с таким результатом. Возвратившись домой, он спросил Сэмимару, какая же игра на бива была лучше, та, которую он слышал несколько ночей назад, или сегодня?
- Хм.
- А Сэмимару улыбнулся, покачал головой - и не ответил. Так он и уехал домой. Сэймей, а вот ты что про это думаешь? - закончил вопросом Хиромаса.
- Ты что это, проверяешь меня, Хиромаса?
- Ага. А то все время ты всякие сложные разговоры ведешь про сю и все такое, - улыбнулся Хиромаса.
- Как я думаю… Ты хочешь, чтобы я решил, кто из двоих, Нанигаси, который играл сначала, или тот, который играл вторым, кто из них лучше играет на бива?
- Ну, в общем, да.
- Спрошу одно, Хиромаса. Есть ли люди, которые играли бы на бива лучше, чем почтенный Сэмимару?
- Нет, - не колеблясь ответил Хиромаса.
- Раз так, тогда легко понять, кто из двоих лучше.
- Так кто же?
- Тот, первый, который оборвал свою игру на середине.
- Потрясающе, Сэймей! Так и есть!
- Я так и думал…
- Так и думал? А как ты догадался? Объясни!
- Ведь оба они хуже играют, чем Сэмимару?
- Да.
- Тогда ответ прост.
- Как прост?
- Первый лютнист, услышав бива Сэмимару, перестал играть. Это значит, что он, услышав великого лютниста, устыдился своей неумелости.
- Угу.
- Иначе говоря, у него есть способности понимать музыку почтенного Сэмимару. А второй музыкант, он даже не понял, насколько же хороша бива Сэмимару, он, скорее всего, просто бесстыдно продолжал играть на своем инструменте.
- Точно, Сэймей! На самом деле все точно так и было!
- Хиромаса, а ты-то вот откуда это знаешь?
- Да так, был один человек, который ездил вместе с почтенным Сэмимару в Оуми. И он на обратном пути случайно услышал слова, что Сэмимару обронил про этих двоих. А я сегодня днем слышал рассказ этого человека во дворце Сэйрёдэн.
- Вот как.
- Слушай, - Хиромаса, сложив руки на груди, взглянул на Сэймея, - Какой же утонченный человек почтенный Сэмимару!
Вот по этому и сидит сейчас Хиромаса на веранде, и сам себе кивает, и испускает проникновенные вздохи.
- Я хотел тебе об этом рассказать, выбрал сегодня вечером время и вот, пришел, - пояснил Хиромаса.
- Ты, наверное, хотел бы вместе выпить саке? - Хиромаса утвердительно хмыкнул, но Сэймей легонько покачал головой, - И я бы этого хотел, но сегодня не получится, увы.
- Почему?
- Есть дело. Вообще-то, я уже должен был уйти, но понял, что, скорее всего, ты придешь, и потому ждал тебя.
- Тебе сказал дух из под моста Ичидзё-модори-баси? - все уже знали слух, что Сэймей поселил под мостом Ичидзё-модори-баси служебного духа - сикигами, и по мере надобности вызывал его и пользовался им.
- Ну что, пойдешь со мной?
- Вместе?
- Да, туда, куда я сейчас направляюсь.
- А можно?
- Тебе - да.
- А что ты идешь делать?
- Да вот, жаба…
- Жаба?
- Это долго рассказывать. Если ты идешь, я расскажу по дороге. - Сэймей говорил, обращаясь к Хиромасе, но его взгляд был направлен не на Хиромасу, а обращен в ночную тьму заросшего сада. Глаза у этого человека холодные. Губы слегка окрашены алым, и на них застыла мягкая, словно наполненная сладким медом, улыбка. Кожа белая.
Сэймей перевел взгляд из сада на Хиромасу:
- Если ты пойдешь, есть пара дел, с которыми ты бы мне помог…
- Раз так, пойти, что ли?
- Да.
- Пойдем.
- Пойдем.
Так они и сделали.

2

Они ехали в повозке. В бычьей упряжке. Повозку тянул большой черный бык. Стояла сентябрьская ночь. Тонкий месяц, как кошачий коготь, вцепился в небо.
Пока ехали мимо храмового комплекса Судзакуин, что у Большой дороги Феникса, и до поворота на запад Большой Четвертой улицы Хиромаса дорогу еще узнавал, но затем они еще несколько раз повернули, и он перестал понимать, куда они едут. Похоже, что много раз поворачивали то туда, то сюда.
Слабый свет от народившегося месяца лился с неба, но месяц слишком тонок, и вокруг - почти тьма. Лишь небо тихо распространяет синее сияние. Правда "синее сияние" - это если сравнивать с тьмой на земле, вообще же, это не тот цвет неба, который можно назвать сиянием. Воздух холодный и влажный, беспричинно ощущается холод, но при этом на коже проступает пот. Всего лишь сентябрь, потому ночью еще не должно быть холодно, но ветер, проникающий через бамбуковую занавесь повозки, заставляет кожу почувствовать прохладу. И при этом - пот. Хиромаса никак не мог разобрать, какое из этих ощущений - настоящее.
Звук колес, с тихим шорохом едущих по земле и камням, чувствовался седалищем.
Сэймей уже некоторое время молчал, перекрестив руки на груди.
"Странный человек", - думал о нем Хиромаса. Когда они вдвоем вышли из дома Сэймея, перед воротами стояла эта повозка, а слуг ни души не было. Повозка была, а быка - не было. "Кто же повезет эту повозку?" - подумал было Хиромаса, и сразу же заметил: в оглобли повозки уже запряжен бык. Огромный черный бык. "Этот огромный бык внезапно возник здесь!" - удивился Хиромаса, но это было не так. Из-за того, что бык был черного цвета, он растворялся во тьме, и Хиромаса просто на секунду не понял, что он там стоит. И еще стояла одна женщина, облаченная в пышное каракоромо, та самая, что выходила встречать Хиромасу.
Хиромаса и Сэймей сели в повозку, и тяжело, протяжно скрипнув, повозка двинулась с места. С тех пор прошел уже час. Хиромаса, подняв переднюю бамбуковую занавесь, смотрел наружу. Запах свежих и сочных листьев, растворенный в ночном воздухе, проникал в повозку. Одиноко виднелась черная выгнутая спина быка. А перед ним сквозь тьму шла и вела быка девушка в шелках двенадцатислойных одеяний. Казалось, что ее силуэт, порхая, плывет в воздухе. Невесомая, как ветер. Во тьме видно, что шелк одежд девушки призрачно светится, словно горит, фосфоресцируя. Она была подобна прекрасной демонице.
- Слушай, Сэймей! - обратился Хиромаса к Сэймею.
- Чего?
- Вот если нас кто-нибудь сейчас увидит, что он подумает?
- И что же?
- Он, наверное, подумает, что это живущее в столице чудище возвращается в свой призрачный мир. - Так сказал Хиромаса, а Сэймей вроде бы тонко улыбнулся одними губами. Темно, поэтому, конечно, улыбки не видно, но Хиромаса ее почувствовал.
- А что ты будешь делать, если это окажется правдой, Хиромаса? - вдруг низким голосом сказал Сэймей.
- Эй! Не пугай меня, Сэймей!
- Ты же знаешь слухи при дворе, что моя матушка - лиса… - мягкий голос.
- Э-эй!
- Ну же, Хиромаса, ты знаешь, какое у меня сейчас лицо?
Хиромасе показалось, что во тьме нос у Сэймея заострился как у лисицы.
- Прекрати врать, Сэймей!
Сэймей в ответ рассмеялся своим обычным голосом. Сильно выдохнув, Хиромаса напряженным голосом выпалил:
- Дурак! Опасно же, я уже собрался руку на меч положить! - Хиромаса сердился.
- Правда?
- Да! - прямо кивнул Хиромаса.
- Как страшно!
- Страшно было мне!
- Да ну?
- Ты же знаешь, да? У меня слишком серьезный характер. Если бы я понял, что ты - чудовище, я бы, наверное, вытащил бы клинок!
- Хм…
- Ну?
- Однако ж, если я - чудовище, зачем вынимать меч?
- Что зачем? - Хиромаса переспросил, затрудняясь с ответом. - Потому что чудовище же!
- Но ведь чудовища разные бывают.
- Да.
- Есть такие, кто людям приносит беды, и не такие.
- Угу, - Хиромаса покрутил шеей, затем кивнул. - Но, Сэймей, почему-то мне кажется, что я бы вынул меч на самом деле. - Хиромаса говорил очень серьезно.
- Да, ты бы сделал.
- Поэтому, Сэймей! Прошу тебя. Больше со мной не шути так. У меня бывают иногда моменты. Я не понимаю шуток. Я становлюсь прямым. Я тебя, Сэймей, люблю. Пусть даже ты и чудовище, понимаешь? Поэтому, я не хочу направлять на тебя меч. Но если ты сделаешь как сейчас, я растеряюсь. Не буду знать, что делать. И рука сама потянется к мечу!
- Хм.
- Поэтому, Сэймей. Даже если ты и чудовище, понимаешь? Когда будешь показывать мне свое истинное лицо, вот. Прошу, делай медленно. Чтоб не испугать меня. Если ты так сделаешь. Со мной будет все в порядке, - Хиромаса говорил запинаясь, но очень серьезно и прямо.
- Я понял, Хиромаса. Извини, я был не прав, - сказал Сэймей. Некоторое время они молчали. Тихо доносился звук колес, катящихся по земле. И вдруг замолчавший было Хиромаса снова открыл рот:
- Слушай, Сэймей, - ясный и решительный голос. - Даже если ты - чудовище, я - за тебя. - Сказано коротко и просто.
- Хороший ты человек, Хиромаса, - только и буркнул Сэймей. И снова лишь звук повозки. Повозка в темноте все еще куда-то движется. Уже не понятно, едут ли они на запад или на восток.
- Сэймей, в конце концов, куда мы едем? - спросил Хиромаса.
- В такое место, о котором даже если я расскажу, ты не поймешь.
- Не может быть! Мы же не едем в призрачный мир, о котором я тут говорил?
- В широком смысле, туда и едем, - сказал Сэймей.
- Эй, эй!
- Не клади руку на меч, Хиромаса. Это будет уместно немного погодя. Для тебя есть твоя роль.
- Ты только загадками можешь изъясняться? Ладно, хотя бы что мы едем делать, это то может можно сказать?
- Пожалуй.
- Что мы едем делать?
- Четыре дня назад в воротах Отэнмон (1) появилось чудовище.
- Что?
- Ты не слышал?
- Нет.
- Протекают они в дождь, те ворота, - странную фразу вдруг произнес Сэймей.
- В дождь?
- Издавна так повелось. Особенно в ночь, когда дождь идет при западном ветре - обязательно протекают. И сколько не проверяй, на крыше нет повреждений. Ну, такое вообще часто случается.
- Ты, вроде, собирался про чудовище рассказать?
- Ну, подожди, Хиромаса. Повреждений нет, а протекать протекает. Поэтому, буквально несколько дней назад их решили ремонтировать. Один мастер забрался на ворота и все там осмотрел.
- Да?
- Во время своей проверки он обнаружил, что одна из досок под крышей - в каком-то странном состоянии.
- Что там было?
- Эта доска выглядела как одна, а на самом деле состояла из двух досок, наложенных одна на другую, половинной толщины. Это и заметил мастер.
- Ну, и?
- Сняли эту доску, разъединили половинки, а между ними оказался заложен листок.
- Какой листок?
- Листок с написанными на нем священными словами. С Заклятием Павлиньего Царя.
- Это что еще такое?
- В древности, в Индии, стране Небесного Бамбука, знали, что павлин ест ядовитых насекомых и ядовитых змей. Павлиний Царь - почитаемое божество магического усмирения духов.
- …
- Короче, скорее всего какой-то бонза из Коя (2), а может из Тэндая (3), написал заклятие и спрятал, чтобы успокоить магический дух.
- О!
- Так вот, а мастеровой, когда отдирал доски, порвал листок. Когда доску вернули на прежнее место, на следующий день пошел дождь с западным ветром, но крыша не протекла. Однако в тот вечер появилось чудовище.
- Да ты что!?
- Получается такое дело: вместо того, чтобы протекать в дождь, теперь появляется чудовище.
- Что, между дождем и чудовищем есть связь?
- Не то, чтобы совсем нет. Положив бумажку с заклятием связать духа - это кто угодно может, но тут страшна "отдача".
- Отдача?
- Например, связать чудовище с помощью сю, это похоже на то, как связать тебя, Хиромаса, веревкой, да так, чтобы ты не двигался.
- Меня?
- Да. Если тебя связать, ты же рассердишься?
- Рассержусь.
- И, наверное, чем крепче будешь связан, тем сильнее разозлишься?
- Угу.
- А если потом веревка из-за чего-нибудь развяжется?
- Я, наверное, пойду и зарублю того, кто меня связал.
- Вот оно!
- Что?
- Дело в том, что есть существа, которые проявят еще более злобный характер, если их слишком сильно опутать заклятиями-сю.
- Ты словно про меня говоришь…
- Про тебя - это был пример. Злобный характер - это, конечно же, не про тебя, Хиромаса!
- Ладно, ладно. Продолжай дальше.
- Вот, и поэтому сю специально немножечко ослабляют.
- …
- Не связывают накрепко, а так, чтобы оставалась небольшая возможность свободно двигаться.
- Вот как! - Однако по Хиромасе видно, что он все еще не понял.
- И вот, на этот кусочек свободы на том месте, где заключили зло, случается какая-нибудь маленькая неприятность. Если говорить о том, что произошло в этот раз, то она проявилось в том, что крыша протекала от дождя.
Хиромаса хмыкнул, словно бы кое-как понял.
- Ну, а что случилось с чудовищем?
- Да, вот, в вечер следующего дня…
- В тот вечер, когда был дождь и ветер с запада?
- Да. Мастер с двумя подмастерьями пошел к воротам Отемон посмотреть, в каком состоянии находится место, где протекает. И вот тогда-то протека не оказалось, а видели чудовище.
- А какое чудовище?
- Ребенок.
- Ребенок?
- Да. Ребенок висел вниз головой, вцепившись в столб, и сверлил взглядом мастера и его подмастерьев.
- Что, вот так, руками и ногами?
- Да, Коленями и двумя руками. Работники собирались поднялись наверх, на ворота, и подняли в верх фонарь, а тут оно: висит на столбе и глядит вниз страшными глазами. И белым облачком сверху дохнуло, вдобавок.
- Ничего себе!
- И, похоже, этот ребенок переполз со столба на потолок, а потом как перышко пролетел по воздуху больше 6 сяку (4).
- Маленький ребенок?
- Да. В общем-то, ребенок как ребенок, а голова, говорят, у него была жабья.
- Так ты потому и говорил тут "жаба"?
- Да. И с тех пор - каждый вечер! Каждый вечер является этот ребенок.
- А мастер?
- Мастер как уснул, так до сих пор и не просыпается. У одного из подмастерьев началась лихорадка, и он умер прошлой ночью.
- И тебя вызвали?
- Да.
- И что получилось?
- Если снова наклеить там листок с заклятием, наверное, что-нибудь бы получилось. Но это временная мера. Даже если все получится, одним протеканием крыши от дождя на этот раз не отделаемся.
- И?
- И я провел расследование. Выяснил кое-что об этих воротах. Похоже, что когда-то давно там уже являлось нечто подобное.
- Хм…
- Так вот, я узнал, что в прошлом на месте ворот умер ребенок. Это я в Архивном ведомстве выяснил.
- Ребенок?
- Угу, - коротко буркнул Сэймей.
- Какое запутанное дело… - сказал Хиромаса. Сказал, и вдруг закрутил головой по сторонам в темноте. Ощущение катящихся по земле колес, которое было до сих пор, исчезло.
- Ой, Сэймей! - сказал Хиромаса.
- Заметил, что ли?
- Заметил? Это же! Ты! - нет ни звука повозки, ни ощущения движения.
- Хиромаса! - словно уговаривая, сказал Сэймей, - Все, что ты теперь увидишь, услышишь - считай, что это - сон. Я даже не уверен, что смогу тебе все объяснить.
Хиромаса потянулся поднять бамбуковую занавесь повозки, но тут из темноты вытянулась рука Сэймея и задержала его руку.
- Хиромаса! Ты можешь открыть занавесь, но: что бы ты там не увидел, пока занавесь поднята - ни в коем случае не произноси ни звука. А если произнесешь, то я не только не смогу тебя защитить, я сам окажусь в смертельной опасности. - И рука Сэймея разжалась.
- Понял, - громко сглотнув, Хиромаса поднял занавесь.
Тьма - была. Тьма, где нет ничего. И месяца - нет. Нет земли, нет неба. И только спина черного быка ясно виднелась во тьме. А перед быком, слегка покачивая полами шелковых одеяний, шла, показывая дорогу, девушка. Она испускала красивое слабо фосфоресцирующее сияние.
- О… - безотчетно издал грудной звук Хиромаса. Во тьме, впереди по движению, зажглось бело-голубое пламя. И вдруг оно сделалось огромным и превратилось в демона. Пока он смотрел, пламя стало женщиной со спутанными волосами. Женщина вглядывалась в пустоту и клацала зубами. Хиромаса разглядывал дальше, и пламя, свернувшись, превратилось в толстую змею с синей чешуей, которая исчезла во тьме. Он продолжал вглядываться: во тьме копошились мириады невидимых глазу существ. Невидимых - и вдруг становящихся видимыми. Вдруг покажется человеческая голова, а волосы у нее окажутся из звериных голов, костей, кишок, каких-то непонятных вещей. Нечто, как письменный стол. Губы. Демон странной формы. Глаз. Пестик растения. Вагина. И среди этих странных предметов, куда-то направляясь, движется бычья упряжка. Из-за слегка приподнятой занавеси прилетал слабый тошнотворный ветер. Запах тлена.
Хиромаса опустил занавесь. Он был мертвенно бледен.
- Ты видел, Хиромаса? - спросил Сэймей, и Хиромаса резко кивнул.
- Я видел чертов огонь, - сказал Хиромаса, - Он стал демоном, потом женщиной, потом змеей, - и исчез…
- Да? - тихо отвечал Сэймей.
- Слушай, Сэймей. Это вот - ночное шествие ста демонов?
- Именно.
- Я, когда демона увидел, я чуть не крикнул.
- Хорошо, что не крикнул.
- А если бы крикнул, тогда что?
- Они бы все накинулись и мгновенно сожрали бы всю повозку, даже костей бы не оставили.
- И как же мы попали в такое место?
- Есть много способов. Я использовал самый простой.
- Какой же способ?
- Ну, ты же знаешь про "перемену направлений"?
- Конечно знаю, - ответил Хиромаса.
Суть "перемены направлений" в том, чтобы поехать в другом направлении, если в день, когда вы отправляетесь из дома, то направление, куда вам нужно идти, оказывается стороной света, где пребывает в это время бог направлений Накагами (5), затем остановиться на ночь где-нибудь, но не в том месте, которое является целью вашего путешествия, а на следующий день ехать туда, куда нужно. Этот способ Искусства Инь-Ян применяется для того, чтобы предотвращать беды от вредоносных духов.
- Много раз повторяешь такое по большим и малым улицам столицы, и пока кружишься - можешь попасть сюда.
- Вот как…
- Вот так, - ответил Сэймей. - И еще, у меня есть к тебе одна просьба.
- Что, Сэймей?
- Эта повозка - так сказать, граница, которую я сделал, и редко что может пробраться внутрь, но есть и такие существа, которые могут внутрь проникнуть. Давай подумаем: сегодня - пятый по счету день со дня Петуха в стихии Земли-Инь (6), то есть сегодня Накагами меняет сторону света своего пребывания. Чтобы сюда добраться, мы пять раз переехали его дорогу, поэтому скоро кто-нибудь явится поглядеть на нас.
- Сюда?
- Да.
- Не пугай меня, Сэймей!
- А я не пугаю.
- Придет демон?
- Нет, не демон, но и демон одновременно.
- Тогда, человек?
- Нет, не человек. Но так как ты, Хиромаса, человек, то, если, конечно, у них там не будет какого-то особого плана, он появится в человеческом обличие и будет говорить человеческими словами.
- Что делать, когда он придет?
- Меня он не увидит.
- А меня?
- А тебя очень ясно увидит.
- И что тогда со мной будет?
- Ничего не будет. Делай так, как я тебе скажу.
- Что делать?
- Скорее всего, придет Досэй, потому что стихия Земли сейчас в состоянии Инь.
- Это ты так духа земли называешь?
- Объяснять сложно, поэтому думай так.
- Ну, и?
- Скорее всего, он спросит тебя так: "Ты, с человеческим телом, по какой такой причине ты находишься в подобном месте?"
- Угум.
- Когда он тебя так спросит, ответь следующее.
- Как ответить?
- "Понимаете ли, с позавчерашнего дня страдал я болезненным беспокойством. И спросил знакомого своего, нет ли какого-нибудь хорошего лекарства. А сегодня от этого знакомца получил микстуру, которая хороша против червя беспокойства".
- Хм.
- "Это была сушеные листья травы хасиридокоро (7), я ее запарил и выпил три чашки вот такой вот величины. После этого как будто что-то случилось с моим сердцем, и вот я тут растерянный стою" - вот это ответь.
- И это поможет?
- Да.
- А если он еще о чем-нибудь спросит?
- Что бы он тебе ни сказал, повторяй на все вопросы то, что я тебе только что сказал.
- И все будет в порядке? Точно?
- Да, - ответил Сэймей.
- Ладно, понял, - коротко кивнул Хиромаса. И тут вдруг раздался звук: кто-то снаружи стучался в повозку.
- Сэймей? - Хиромаса перешел на шепот.
- Делай все как я сказал! - сказал Сэймей, и тут быстро поднялась вверх бамбуковая занавесь повозки, и снаружи заглянуло лицо беловолосого старика.
- Эгей! - сказал старик, - Что это ты с человеческим телом поделываешь в таком месте? - спросил он. Хиромаса сдержался от того, чтобы испуганно не перевести взгляд в сторону Сэймея, и сказал:
- Понимаете ли, с позавчерашнего дня страдал я болезненным беспокойством. И спросил знакомого своего, нет ли какого-нибудь хорошего лекарства. А сегодня от этого знакомца получил микстуру, которая хороша против червя беспокойства, - он повторил слово в слово сказанное Сэймеем. Старик, повращав большими глазными яблоками, посмотрел на Хиромасу.
- Это была сушеные листья травы хасиридокоро, я ее запарил и выпил три чашки вот такой вот величины. После этого как будто что-то случилось с моим сердцем, и вот я тут растерянный стою …
- Хм… - старик немного покачал головой. - Хасиридокоро, что ли? - он всмотрелся в лицо Хиромасы. - И что, дух твой здесь заигрался? - Снова вращаются огромные глаза. - А ведь сегодня был кто-то, кто пять раз пересек дорогу Накагами, но ведь это не ты, да? - рот сказавшего так старика широко раскрылся и показались острые желтые зубы.
- Я отведал травы хасиридокоро, и что-то случилось с сердцем, я ничего не понимаю.. - ответил Хиромаса.
Старик хмыкнул, вытянул губы трубочкой и дохнул на Хиромасу. В лицо Хиромасе пахнуло землей.
- Ого! А ты не улетаешь от этого? - старик оскалился, - Повезло тебе, что выпил всего три чашки. Выпил бы четыре, и уже никогда бы не вернулся… Раз ты от моего дыхания не улетаешь, значит не пройдет и часа, как твой дух возвратится домой, - сказал старик. И после этих слов мгновенно исчез. Поднятая занавесь вернулась на место, и в повозке остались только Сэймей и Хиромаса.

3

- И все-таки, Сэймей, это потрясающе! - сказал Хиромаса.
- Что именно?
- Я все сделал как ты сказал, и он ушел!
- Так и должно было быть.
- Этот старик - дух земли?
- Подобное божество.
- Однако ж, жуткий он, Сэймей!
- Не радуйся. Нам ведь еще возвращаться…
- Обратная дорога? - сказал Хиромаса, и вдруг с открытым ртом прислушался к чему-то. Вернулось ощущение, что повозка едет по земле и камням, и даже раздавался легкий шорох.
- Сэймей? - сказал Хиромаса.
- А, и ты тоже понял? - сказал Сэймей.
- Понял, конечно, - ответил Хиромаса. Пока они обменивались этими репликами, повозка, дернувшись вперед, остановилась.
- Судя по всему, мы приехали, - сказал Сэймей.
- Приехали?
- На западную оконечность Шестой улицы (8).
- То есть мы вернулись?
- Нет, мы не вернулись. Мы пока находимся в состоянии теней.
- В состоянии теней?
- Думай, что это иной мир.
- Где мы?
- Перед домом человека по имени Овари но Норитака.
- Кто этот Овари но Норитака?
- Это имя отца того чудовищного ребенка.
- Что ты говоришь?
- Слушай, Хиромаса. Мы сейчас пойдем наружу, и тогда ты не должен спрашивать и слова! Если хоть что-нибудь скажешь, то мы, возможно, прямо на месте лишимся жизни. Если ты не сможешь молчать, жди меня в повозке.
- Раз уж мы сюда приехали, я не останусь, Сэймей. Если ты говоришь, чтобы я молчал, я буду молчать, даже если мне кишки будут грызть собаки, - вид у Хиромасы очень решительный, похоже что он будет молчать даже в собачьих зубах.
- Ладно.
- Ладно, - и Хиромаса вместе с Сэймеем вышел из повозки.
Когда они вышли, они оказались перед большой усадьбой. В зените висела молодая луна. Женщина в двенадцатислойном шелке каригину тихо стояла перед быком и смотрела на двоих друзей.
- Я скоро вернусь, Аямэ, - сказал Сэймей девушке, и названная именем Аямэ девушка тихо склонила голову.

4

Сад был прямо как в усадьбе Сэймея - весь заполонен сорной травой. И когда дул ветер, трава легонько шевелилась, шелестела и терлась стебель о стебель. В отличие от сада Сэймея, за воротами была только трава, и не было никакого дома. Лишь только валялось обожженное и обуглившееся дерево на том месте, где по некоторым признакам когда-то был дом.
Хиромаса шел и удивлялся: он шел в траве, но траву можно было не разводить в стороны. Наступаешь, а трава не гнется. В его собственных коленях колышется под ветром трава. Словно кто-то пуст, то ли сам Хиромаса, то ли трава. Пока он подходил, шедший впереди Сэймей остановился. Причину Хиромаса сразу понял. В темноте впереди виднеются какие-то человеческие фигуры. Действительно, человеческие. Двое, мужчина и женщина. Однако, разглядев их повнимательнее, Хиромаса чуть было снова не закричал. У этих двоих не было голов. Свои головы они держали обеими руками перед грудью, и как заведенные повторяли бесконечный диалог.
- Ах, горе-то.
- Ах, горе-то, - эти слова они повторяли раз за разом, раз за разом.
- Только из-за того, что мы нашли такую жабу…
- Только из-за т
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
Если будет интересно,выложу и продолжения
 

Ин-когнито

Well-Known Member
Регистрация:19 Апр 2013
Сообщения:866
Реакции:2
Баллы:0
У нас здесь не форум по художественной литературе японии
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
АШАВАН пишет:У нас здесь не форум по художественной литературе японии

А вы Мастер Ашаван помнится были в восторге когда то от фильма "Секта зла" и искали связь с Персии с Японией.
Интересы и влечения имеют свойство меняться
 

Ин-когнито

Well-Known Member
Регистрация:19 Апр 2013
Сообщения:866
Реакции:2
Баллы:0
Это был фильм служители Зла. И связь искалась с китаем. Точнее с конкретной исторической проблемой манихейства в китае. И искалась она в разделе общение. Ещё притензии в мой адресс будут?
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
АШАВАН пишет:Это был фильм служители Зла. И связь искалась с китаем. Точнее с конкретной исторической проблемой манихейства в китае. И искалась она в разделе общение. Ещё притензии в мой адресс будут?

Никак нет,мастер Ашаван.Извините,перепутал эти два фильма, "Служители зла" и "Колдун".
Благодарю,что поправили меня.
Вы мне чем то напоминаете поборника истины и праведного воителя во имя истины.
Всепожирающее пламя Ахуры
 

Ализа

Well-Known Member
Регистрация:19 Апр 2013
Сообщения:2.053
Реакции:5
Баллы:0
Пожалуй, нам этого не надо - и так времени не хватает. А книжки почитать мы и сами можем.
 

Samir7

Administrator
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3.463
Реакции:100
Баллы:48
Ализа пишет:Пожалуй, нам этого не надо - и так времени не хватает. А книжки почитать мы и сами можем.

Не судите так строго,Ализа.
Главы проекта еще не сказали своего вердикта.
Может кому то и понравится.
 

Vasusha

New Member
Регистрация:20 Апр 2013
Сообщения:3
Реакции:0
Баллы:0
Уважаемый Samir 7 мне очень понравилось, отвлекает от перегрузов и в тоже время не уводит от цели.Почитал, отвлекся, отдохнул.Если можно ссылку дайте,можно и на почту ссылку если вдруг тут нельзя. Cпасибо.
 
Divider

Personalize

Сверху Снизу