ПУТЯМИ ЛИЛИТ....

[IPSISSIMUS]

СЕСТРЕНКА ЛИЛИТ, ЗАЦЕНИ ТЕМКУ )))


Издание книги – всегда мини-мистерия. Слово становится плотью. Обретает форму. Становится артефактом, со своей эстетической и магической ценностью. И все это как будто придает этой идее дополнительную силу. Не случайно, объясняя законы магии, Алистер Кроули использовал метафору книгоиздания.
Я убежден, что если у человека есть возможность приобрести даже уже прочитанную книгу – благородный человек, человек суверенный это сделает. И из благодарности к тем, кто сделал книгу доступной, и из суверенного желания владеть материальной формой воплощенного слова. Ибо одно дело - виртуальность, а другое – физическое воплощение.
Мы, творческая группа «Касталия», ставим перед собой цель сделать доступным русскоязычному читателю максимальное количество ценных эзотерических и психологических текстов. Мы переводим те тексты, которые, так или иначе, помогают нам установить связь с символической реальностью и сделать нашу жизнь полнее.
Эта книга – первая книга в твердой обложке, которую мы издаем. Еще пять лет назад Лилит была объявлена покровительницей «Касталии», а «Касталия» – орудием Лилит, её почётным возвращением в символическую реальность. Поэтому первой книгой, что мы решили издать, является наша антология Лилит.
Основой этой антологии является исследование Зигмунда Хёвайца под названием «Книга Лилит» в переводе Ивана Кочетова. В этой книге автор приводит и анализирует самые древние источники, в которых упомянута Лилит, и на их основе выстраивает картину архетипа.
Отдавая дань проделанной работе, мы должны признать, что очень во многом не разделяем отношение автора к Лилит и некоторую односторонность в его понимании этого архетипа. Именно поэтому в качестве пояснения книга снабжена двумя приложениями и большим предисловием, которое вы сейчас читаете, и в котором мы раскрываем не упомянутые автором аспекты архетипа. Интересно, что автор исследует прежде всего не ключевую мифологему Лилит, впервые представленную в Алфавите Бен Сиры, но источники, предшествующие появлению мифологемы. Центральному мифу о Лилит и Адаме, их конфликте и разрыве посвящена только одна глава книги, в которой автор сосредоточился только на одном аспекте этой мифологемы.
Ценность работы Хёвайца в том, что по ней мы получаем возможность узнать, как воспринимали Лилит древние, и насколько изменилось восприятие этого архетипа с тех времен. К сожалению, этого изменения автор практически не касается.
Блистательный историк, в совершенстве владеющий историческим методом, переходя к психологическим аспектам архетипа, явно пытается «играть на чужом поле». Поэтому если его историческое изложение и анализ по-настоящему безупречны и не имеют даже примерных аналогий, освещение психологических аспектов мифа во многом оставляет желать лучшего. Этот перевес в пользу исторического подхода особенно заметен в главе о Лилит и Адаме.
Или рассмотрим другую характерную ошибку. В главе «Лилит в гностицизме» автор пишет:
«Во всех трёх версиях Апокрифа от Иоанна, записанного на II, III и IV кодексе Апокрифа от Иоанна?, а также в послании святого Иринея Лионского4 упоминается о так называемом Барбело-гнозисе и неком демоне по имени Элелет, которая может быть идентична Лилит. Более подробно об этой фигуре сказано в "Житии Архонтов" - гностической работе, заимствованной из Кодекса II. В ней Норея, дочь Евы, просит Элелет помочь ей, так как она попала под власть Архонтов. Элелет - это "великий ангел, воплощение мудрости, который стоит перед престолом Святого Духа". Норея посылает его для того, чтобы он освободил её от "рук беззаконных", то есть Архонтов, и заодно рассказал ей о "корнях" (имеется в виду правда о происхождении человечества).
В этих источниках Элелет предстаёт как дружелюбное существо, светоносная ипостась божества от мира Света, София своего рода. Однако я не разделяю гипотезу, согласно которой Лилит отождествляется с Элелет, потому что Элелет недостаёт типичных для Лилит качеств. Мне кажется, что кроме сходства их имён, между этими двумя фигурами нет ничего общего».
Автор позволяет себе весьма удивительную вольность, в других местах утверждая параллелизм между Лилит и демоницами, не имеющими даже отдаленного сходства в имени - здесь же он упорно отказывается замечать сходство.
Тем не менее, при достаточном уровне знания сходство очевидно. Гностицизм – это форма метафизического нонконформизма, радикально переосмысляющий всю историю ветхого завета. Ветхозаветный бог в гностическом прочтении оказывается слепым Иалдабаофом, праведники – его орудиями, а противники бога – начиная от змея, Каина и прочих – истинными посвященными. Сама логика гностического мышления вопиет к тому, что совпадение имен не может быть случайным.
Кроме того, Хёвайц не полностью воспроизводит миф, связанный с Элелет. В гностическом мифе Норея противостоит планам Архонтов и Иалдабаофу, и в наказание за нарушение их планов Архонты собираются её изнасиловать. Мы видели, что тема насилия и успешного сопротивления насилию (к слову, в мифологии успешное сопротивление насилию встречается достаточно редко и даже если оно происходит, результатом становится превращение в некое безликое существо – созвездие или растение) подспудно свойственна и мифу о Лилит. Фактически и гностическая Элелет, и иудейская Лилит с разным результатом противостоят одному и тому же патриархальному доминированию иудейского бога. Это чрезвычайно важный момент - ведь за конкретикой в мифе всегда скрывается символическая подоснова.
Связь гностицизма с женским началом на принципиально ином уровне (то есть на уровне сознательного равенства женщин как индивидуальностей) уже сама по себе относит его к принципу Лилит. Исследователь гностического этоса Александр Рычков пишет следующее:
«Подчеркнуто патриархальный ветхозаветный Закон был признан ими созданным для «ветхого человека», послушника локального божества-демиурга по имени Ялдаваоф. Осознавшие же свою духовную природу гностики встали перед необходимостью поиска равноуважительных видов сожительства, новых социальных норм и традиций. К примеру, гностики первыми в европейской истории озадачиваются необходимостью для мужчин не изливать свою сперму в женщину, если та не договорилась с ним о скорейшем рождении от него ребёнка. Техника предохранения, знакомая нам из элементарных пособий по сексу и «учебных порнофильмов» создавалась гностиками в окружении полного непонимания патриархально настроенных современников, воспринимавших женщину как предмет удовольствия и объект для исполнения заповеди «плодитесь и размножайтесь». Так, «не осмеливаясь высказать всё ‹…› о безрассудных их делах ‹…› в этом великом помрачении» (Id.,3), Епифаний приводит следующие примеры гностического осквернения нравов, ставшие, ныне, неотъемлемой частью цивилизованного женского бытия и гражданских прав сексуальных меньшинств:
5. Посему и в апокрифах читая: «видел древо, приносящее двенадцать плодов ежегодно, и сказал мне: это — древо жизни», — видят в сем иносказание о месячном женском очищении.
При взаимном же друг с другом совокуплении возбраняют деторождение, ибо и растление у них допускается не для рождения чад, но для удовольствия. Смех диавола над таковыми и издевательство над заблудшим Божиим созданием! Но удовольствия совершают, получая друг от друга нечистоту своих сперм — не на деторождение роняют… Подобие такого блуда и непотребства можно видеть в страшном пресмыкающемся, которому древние дали имя: не изведывающая мук рождения ехидна- потому что свойство такой ехидны подобно их развращению. Совершая срамоту мужеского или женского естества, воспрещают они извержение семян, уничтожая данное от Бога тварям чадородие, как и апостол говорит: возмездие, еже подобаще прелести, в себе восприемлюще (Рим.1:27),
Итак, можно смело утверждать, что в начальные века нашей эры в христианизирующемся европейском мире под влиянием гностического мировоззрения происходит первая гендерная революция. Ценой неимоверных усилий (и жестокостей) она была затушена, и лишь однажды тлеющий ее уголек, сохранившийся через армянских павликиан и болгарских богомилов в Восточном христианстве, вновь вспыхнул на несколько веков в средневековом Лангедоке катаро-трубадурской культурой. (Александр Рычков «Веки Софии в эпоху демиурга»)
Таким образом, косвенно высвечивается и другой аспект архетипа Лилит в гностическом этосе – препятствование естественному биологическому порядку зачатия, что вполне могло быть скрыто под символизмом «беззаконного убийства детей». То, с каким фанатизмом сторонники патриархата и поныне обрушиваются на практику абортов, подтверждает нашу идею глубинной связи.
Это далеко не единственная ошибка автора. Но главным упущением Хёвайца, на мой взгляд, является игнорирование тех современных смыслов, которые связаны с Лилит в современной ему и нам литературе, поэзии и оккультных доктринах. Для Хёвайца архетип выражает прежде всего древние мифологемы, которые даже предшествуют появлению целостного мифа, а его, на мой взгляд, следует анализировать прежде всего.
Может ли архетип развиваться и изменяться? С точки зрения Хёвайца – нет. Для него самые древние тексты имеют не просто первичное, но фактически единственное значение. Лилит для жителя древней иудеи и нашего современника будет примерно одной и той же психической константой, поэтому самые древние тексты Хёвайц считает самыми достоверными.
При беглом знакомстве с учением Юнга может показаться, что такое понимание полностью правильно, ведь архетипы - это константы объективного психического, которые априорно присутствуют в психике и находятся по ту стороны времени и пространства сродни платоновским идеям. Однако более детальный взгляд на юнгианскую традицию позволяет существенно дополнить этот взгляд. Так, идеи, которые Юнг излагает в «Ответе Иову» и «Aion» являются своего рода началом новой науки психоистории, согласно которой на протяжении человеческой истории манифестация архетипа существенно меняется и развивается. Если развитие проходит даже центральный архетип, Самость, богообраз, (что Юнг убедительно доказывает в «Ответе Иову») то почему это нельзя предположить относительно других архетипов? Кроме того, ведь даже если согласиться с тем, что архетип есть неизменная константа, то во все времена его преломление через тройную призму – культурную, семейную и личную – будет весьма различаться. То, что для иудея было «убийством детей», для современного человека называется контрацепцией.
Поэтому чтобы создать целостную картину архетипа, необходимо дать обзор не только древних, но и современных источников, причем проанализировать и то, и другое, в то время как у Хёвайца современные источники представлены только сновидениями одного молодого человека.
Мы компенсируем эту неполноту своими исследованиями тех аспектов архетипа Лилит, которые упускает из вида автор. Кроме того, два приложения позволят нашим читателям составить представление о том, какое значение имеет Лилит в современном искусстве и оккультизме.
Приложение 1. Это магическая исповедь Филлипа Писье – главы Французского Отделения О.Т.О. В этой исповеди автор рассказывает о своих отношениях с женщиной, которая была настоящим воплощением архетипа Лилит в его жизни. Мы видим, что магическая сексуальность Лилит имеет прежде всего пресуществляющую, трансформирующую и преображающую силу. Отношения Дианы и Филлипа – это не Лилит и Адам, но Лилит и Люцифер, отношения равных и поднявшихся над человеческим, слишком человеческим, посвященных.
Мы очень благодарны Брату Марсию и сестре I.C. за разрешение использовать этот текст в их переводе в нашем сборнике. Позволив себе немного автобиографии, хочу сказать, что для меня прочтение этого текста в интернете много лет назад было толчком к окончательному решению о посвящении в О.Т.О. и принятии пути Телемы.

 

[IPSISSIMUS]

Здесь же в «оккультных аспектах» мы публикуем три ритуала сексуальной магии, два из которых – переводы иностранных авторов, сделанные главой отдела переводчиков «Касталии» Иваном Ерзиным (Sedric), а третий – моя личная разработка, соответствующая идеям «небесной сексуальности». На мой взгляд, предыдущие авторы излишне инфернализируют Лилит, в то время как моя разработка позволяет непосредственно пережить идею «танца семи покровов» Лилит, связывая архетипы Лилит, Нюит и Саломеи.
В приложении 1 раскрывается тот аспект архетипа Лилит, который вообще не затрагивает Хёвайц – инициатический или посвятительный. Священная сексуальность Лилит – это то, что дарует удостоенному и благословленному пресуществление и очищение.
Приложение 2 или «Лилит в поэзии» предлагает нам стихотворения и поэмы. в которых Лилит открывается в поэзии. Инициатический аспект Лилит виден и здесь, в каждом втором стихотворении – от ироничного Зарифьяна до хрустальных созвучий Хамзиной скользит мотив неудачной инициации. Адам оказывается прахом земли, не выдержавшем преображающего пламени страсти Лилит и обреченным на тоскливую ностальгию об упущенных возможностях пополам со злобой на неравноценность замены.
Но ведь можно и не быть Адамом! Разве не об этом удивительная, запредельная история Филлипа и Дианы. Мужчина, прошедший преображающее пламя Лилит, с честью и благодарностью становится больше чем человек. Такова история Жоржа Батая и Колетт Пеньо или Жана Поля Сартра и Симоны де Бовуар. В оккультном дискурсе инициатический аспект Лилит лучше всего представляла Мария Де Нагловски, у которой принимали посвящение многие оккультисты и поэты.
Таким образом, Лилит всегда оставляет выбор. Каждый из нас сам выбирает, кем быть – Люцифером или Адамом, выбрать преображение или стабильность, иное или привычное, беспредельность небесного эротизма или функциональную сексуальность ради воспроизводства.
Если бы нашей целью было только написать предисловие, то на этом можно было бы поставить точку. Однако мы считаем своим долгом по возможности помочь читателю составить максимально полное и многогранное представление об архетипе, поэтому далее предлагаем свой взгляд на Госпожу Ночи.
Лилит и Адам
Говоря об архетипе Лилит, следует прежде всего проанализировать классическую мифологему, связанную с конфликтом Лилит и Адама. Эта коллизия содержит гораздо больше парадоксов и сложностей и ставит больше вопросов, нежели это может показаться на первый взгляд. Чтобы понять миф, мы должны выйти из порочного круга стереотипных интерпретаций и посмотреть на него свежим взглядом.
Нам надо научиться ставить простые, даже, на первый взгляд, наивные вопросы. Скажем, почему миф использует именно эротическую образность как причину конфликта? Ведь очень часто именно второстепенные на первый взгляд детали содержат в себе ключ к пониманию мифа. Или другой вопрос: если конфликт Лилит и Адама - это всего лишь конфликт за право власти, то почему позднее Адам подчинился Еве, приняв запретный плод, нарушив тем самым единственный запрет Яхве? Если рассматривать эту коллизию психологически, мы имеем дело с удивительным парадоксом: Адам, для которого столь важно сохранять главенство и доминирование во всех областях, настолько, что он не может уступить даже в такой малости, через некоторое время подчиняется Еве в столь принципиальном вопросе, что ставит инструкцию Евы выше запрета создателя! Более того – оказавшись уличенным в нарушении, он без малейшего колебания перекладывает ответственность на нее, так, словно её слова не менее авторитетны, чем слова самого Яхве.
Оправдание Адама, учитывая исходную подчинённость и вторичность Евы, столь же нелепа, как если бы, например, директор фирмы, оправдываясь в неверном стратегическом решении перед собранием акционеров, ссылался бы на инструкции секретарши.
Прежде чем попытаться ответить на эти и другие вопросы, а также очертить то, как архетип Лилит проходит через другие символьные системы, следует обозначить, что любой миф можно рассматривать с позиции микрокосма и макрокосма (которые, как известно, подобны друг другу) или, другими словами, миф можно рассматривать психологически - как имеющий отношение к индивидуальной психологии или психоисторически - то есть в проекции на динамику культур.
Я убежден, что несмотря на симпатии создателей мифа к Адаму, помимо их желания, одним из главных смыслов архетипической коллизии Лилит и Адама является демонстрация ущербности односторонне-патриархальной установки сознания. Такая установка может проявляться как на внутреннем (Эго по отношению к Аниме), так и на внешнем (мужчина по отношению к женщине) плане. Впрочем, одно часто проистекает из другого и наоборот - ведь как говорит герметическая скрижаль, что внутри, то и снаружи.
На внутреннем плане, патриархальная установка сознания проявляется в том, что Эго начинает считать себя центром всей психической жизни, отрицая автономию Тени и Анимы. Такое сознание имеет ярко выраженную чёрно-белую этику непреложных и застывших в своей неизменности законов. Патриархальная этика «Адама» и тех, кто соответствует этому психотипу, не знает нюансов и граней. Гибкость, тонкость, склонность к компромиссам рассматривается как «слабость, недостойная мужчины». Такая репрессивная установка восхваляется в патриархальном искусстве как истинная мужественность. Установка современного «Адама» - это непоколебимая вера в то, что «между землей и небом – война», и в то, что «зло дается, чтобы бороться, а не измерять». Адамическому типу присуща естественная авторитарность.
Разумеется, и в мифе, и в жизни подобная установка встречает свою неизбежную компенсацию. В мифе это Ева, которая склоняет Адама нарушить единственный запрет. Мифологема Евы тоже весьма неоднозначна, и в рамках этой работы мы не можем позволить себе обозначить все противоречивые аспекты этого архетипа, но важно то, что в данной констелляции мы можем рассмотреть «грехопадение» как Ответ Лилит. Миф о Лилит и Еве психологически говорит нам о том, что отвергнувший честное равенство обретает скрытое порабощение. Этот механизм мы можем наблюдать в жизни – сверхмужественные мужчины типа «мачо» и «герой» оказываются порабощеннными наиболее неразвитым типом женщины-Евы. На внутреннем плане пренебрежение Анимой и неспособность позволять себе чувства и естественные слабости в итоге приводят к иррациональным вспышкам гнева, стихийным вожделениям и гиперсентиментальности (при сознательном её отрицании).
Модель отношений, представляемая Лилит и подразумевающая сознательное равенство, в мифе оказывается подменено Евой, которая, демонстрируя внешнюю покорность, исподволь берет право решать в свои руки. Человек, обладающий психологической интуицией, без труда сможет отследить действие этого механизма в жизни.
Противостояние Лилит и Евы также может быть рассмотрено как конфликт между архетипами Анимы и Матери. В самом деле, мужчина, отвергающий свою Аниму и обесценивающий сексуальные и интеллектуальные качества индивидуальности женщины, объективно порабощен внутренним образом матери. Компенсацией односторонней патриархальности является полное господство материнского архетипа в бессознательном, которое выражается в стихийных импульсах психе.
Интересно отметить, что для крайне патриархальной иудейской культуры такой компенсацией стало наследование национальности исключительно по материнской линии. Это крайне показательный пример: с одной стороны, односторонне маскулинный слепой бог и полное господство мужской иерархии, с другой – отсутствие у мужчины возможности передать свою национальность. Обесценивание Анимы всегда ведет к скрытому господству материнского архетипа.
Еще одним, на мой взгляд, очень важным моментом естественного развития мифологии Лилит является часто воспроизводимый поэтами мотив тоски Адама по утраченной Лилит. Во втором приложении этой книги мы можем найти достаточно тому примеров. Совершенно очевидно, что даже в самом заблуждающемся в своей гордыне адамическом сознании есть та часть, которая желает пресуществления.

 

[IPSISSIMUS]

Небесная сексуальность или сексуальная магия
И все же почему конфликт происходит на почве сексуальности, и что символизирует разница в сексуальных позициях? Используя метод амплификации, то есть исследовав другие мифы и символы на предмет схожего символизма и его значения, мы можем прояснить этот вопрос. Вопрос, который мы должны поставить, может показаться шокирующим и будет звучать примерно так: в каком контексте в мифологии встречается поза «наездницы» и что она символизирует? Как ни странно, у нас оказывается изобилие соответствующего нашему вопросу материала.
Так, например, в индуистской иконографии Майтхуна Шивы и Кали всегда происходит в этой позиции. Шива здесь изначальный, статичный дух, которого пробуждает к жизни Шакти, символизирующая всё многообразие проявлений бытия. Обратите внимания, что если для западного сознания (а также для восточного, в частности, в Китае) женское начало соотносится со статическим принципом, а мужской с динамическим, в индуисткой Тантре все наоборот.
Этот же мотив мы можем обнаружить в египетской иконографии. Несколько более аллегорически, но абсолютно с тем же смыслом мы можем обнаружить изображения Нут и Геба, где Геб является мужским богом земли, а Нут – женской богиней неба. В малазийском эпосе было представление о том, что земля и небо - это двое влюбленных, тесно заключивших друг друга в объятия, которые были разорваны одним из их сыновей.
В своем исследовании Хёвайц приводит интересный и малоизвестный факт относительно вавилонской мифологии – оказывается, в Вавилоне священная блудница Иштар также была богиней Неба, а не Земли, как это принято считать при поверхностном знакомстве с мифологией, связывающей Иштар исключительно с материнской природой.
Из представленных материалов мы можем вывести гипотезу о том, что символизм эротической позы связан с атрибутацией земли и неба. С точки зрения патриархальной системы координат, классическая поза повторяет мифологическую историю – Отец-Небо оплодотворяет Мать-Землю. Поэтому «переворачивание» воспринимается как страшное кощунство, грозящее «переворачиванием мира» и ценностей.
Однако как мы видим из примеров Египта (земли рабства для иудеев) и Вавилона (земли пленения для тех же иудеев), диспозиция «земля-женское - небо-мужское» вовсе не является чем-то универсальным. Противоположная атрибутация оказывается возможной, жизнеспособной и даже, как мы это покажем далее, предпочтительной.
Противостояние Яхве и языческих богинь, проходящее красной нитью через весь Ветхий Завет - это не борьба «истинного бога» и «язычников», но борьба двух форм сакральности, связанных с дифференциацией земли и неба. Мирча Элиаде пишет о яхвистской религии, враждебной самой жизни:
«В конце концов, пророкам Яхве удалось освободить природу от любого божественного присутствия. Целые категории из мира природы: возвышенности, камни, источники, деревья, некоторые злаки и цветы будут объявлены нечистыми, потому что их оскверняет поклонение ханаанским божествам. По-настоящему святой остается только пустыня. Радость жизни, неотделимая от любой космической религии, с этой точки зрения - богоотступничество»
Очень показательно, что страх перед египетской и вавилонской «небесной сакральностью эротизма» укоренился в психике иудеев настолько, что когда вавилонская культура уже много веков как канула в Лету, Иоанн Богослов использует символ «Вавилонской блудницы», как средоточия мирового зла. Еще более показательно – и что полностью подтверждает нашу гипотезу – символизм «запретной позы наездницы» скользит и в этом образе. Вавилонская блудница есть «жена, оседлавшая зверя» - сексуальные коннотации этого образа наверняка подразумевались Иоанном, особенно если учитывать, что миф о Лилит оформился примерно в то же время и в том же историческом контексте, что и мифологема «Апокалипсиса». Алистер Кроули безошибочно почувствовал эротический символизм этого образа, изобразив Зверя и Бабалон как квинтэссенцию сексуальности на Аркане Таро Вожделение. Но о символизме Лилит в Таро мы более подробно поговорим немного позднее.
Интересно, что страх перед «позой Лилит» был унаследован и христианской традицией. Так в православном Епитимнике написано
«Аще жена мужа сверху седлает, то сатана его седлает и понужает, и богопротивно то превосходство жены над мужем и за тот грех обоим пост пять лет». Эти же коннотации можно обнаружить и в романе Гоголя «Вий», где Панночка оседлала Хому Брута.
Итак, перед нами два базовых мифологических паттерна или две формы сакральности, основанные на том, в какой комбинации воспринимаются базовые архетипы. Один вектор связан с отождествлением женщины и земли и мужчины и неба, другой отождествляет женщину с небом, а мужчину с землей. Иными словами, мы имеем дело с двумя формами сакральности, которые находятся в непрерывном противостоянии и не могут найти компромисс. «Поза Лилит» - это символ, указывающий на признание женского начала небесным и принципиально иного способа мыслить и чувствовать, который исходит из этого. Если даже небольшое изменение в религиозном символе Веры, в конечном счете, приводит к формированию принципиально различных культур, то насколько же различие в персонификации земли и неба означает различие основ, из которых произрастает культура? Здесь – конфликт между космическими религиями и религией Яхве.
Отождествление мужского принципа с принципом небесным - это одна из самых больших ловушек, в которых попало человечество. При такой ситуации индивидуальное сознание оказывается обречено на пассивное восприятие и следование спускаемых свыше догматов, а самые правильные и самые мудрые идеи, превратившись в догму, становятся могильными камнями индивидуации. Активное начало исходит исключительно «свыше», оплодотворяя землю и индивидуальное сознание. Но само по себе сознание не обладает автономией и, в конечном счете, низводится до статуса «раба божьего». Небо, отождествленное с мужским принципом, становится экраном для проекции авторитарного отца, директивно дающего предписания, законы и заповеди. Человек принадлежит к небу не своими силами, но по благодати, которой авторитарный хозяин неба наделяет тех или иных людей по своему выбору.
С другой стороны, проекция женского начала на землю, в конечном счете, приводит к ложному отождествлению женского начала и материи. Иными словами, женское начало оказывается сведено к статической Еве-Матери, стремящейся привязать мужской дух к земле. А поскольку и на небе его ничего не ждет, кроме отца-деспота, это удается на все сто процентов. В такой диспозиции победа «небесного отца» означает теократическое общество, лишенное какой бы то ни было индивидуальной свободы, а победа «земной матери» - к современной псевдолиберальной цивилизации потребления, где человек сводится всего лишь к функции производства и потребления. Мужчина мечется между образом «бездушного патриарха» неба и «маменькиного сынка» земли. Конечный проигрыш очевиден, какую бы позицию мы ни взяли.
Теперь попробуем смоделировать иную диспозицию, утверждающую парадигму «небесной сексуальности» и отождествляющую небо с женским, а землю с мужским началом. Мужское начало здесь отождествляется с горами и скалами, а вулканическое извержение оказывается символом извержения семени в небо. Крайний динамизм подземной огненной мужской сексуальности, стремящейся извергнуть себя в небо, дает нам модель «страстного восхождения». Мужское оказывается уже не небесным тираном, но героем, бхактом и воином неистовым в своей любви к небесной богине, которой он отдает свое семя. Небесная сексуальность женского оказывается одновременно вулканической сексуальностью мужского, так что мы имеем гораздо более выгодную символическую модель. Творческий мужской дух земли получает абсолютную свободу в своем неистовом стремлении ввысь.
Если с точки зрения патриархальной парадигмы, Лилит нарушает естественный порядок, претендуя на место неба, то с точки зрения парадигмы небесной сексуальности, напротив, Адам, чье имя означает «земля», как раз должен быть «внизу», тогда как Лилит, чья природа - Огонь и свет, оказывается «небесной женщиной», чье тело – звёзды.
В современной культуре парадигму «небесной сексуальности» представляет Телема. Главное божество Телемы – Нюит – богиня ночного неба. Её призыв «утончать свое наслаждение» является тотальным утверждением идеалов Небесной сексуальности (тогда как сексуальность в патриархальной парадигме является исключительно функциональной), то освобождение от всех законов и ограничений, которое провозглашает Нюит – «нет уз, способных соединить разделенное, кроме любви». Кроме того, то, что тайным именем Нюит является Бабалон – Вавилонская блудница, переосмысленная в соответствии с парадигмой небесной сексуальности – окончательно подтверждает правоту нашего направления.
Следует отметить весьма важный кефлан из «Книги лжей» А. Кроули, который дает мощную иллюстрацию нашей идеи:
ДРЕВКО КОПЬЯ
Мощным и высоким предстаёт порыв моей воли, огненной пирамидой вздымающийся к небесам. На ней сжёг я все свои прежние желания.
Мощным и высоким предстаёт фаллос моей воли. Семя его - то, что я носил в себе с начала времён, и вот оно ушло в тело Звёздной Хозяйки Нашей.
Я - это не я- я лишь полый тростник, проводник огня с неба на землю.
Мощной и неисповедимой предстаёт эта слабость и эта [сила] небесная, влекущая меня к лону своему, этот свод укрывающий, принимающий.
Вот она, эта ночь, в которой я пропадаю, эта любовь, силой и слабостью которой я лишаюсь своего "Я".
Кроули, став пророком «небесной сексуальности», посягнул на святая святых западной цивилизации. Удар, который нанес Кроули патриархальному мышлению, еще не оценен по достоинству, но уже сейчас очевидно, что его влияние огромно не только на оккультную, но и на культурную жизнь. Духовный альпинизм, который демонстрировал Кроули всей своей жизнью, его неистовство, сила Воли и разума есть результат бессознательного отождествления мужского начала с идеей земли, горы и вулкана. Этот символизм отразился на изображениях 15-го Аркана Таро Тота Алистера Кроули, где земной фаллос-скала пронзает небесный круг звезд, и 11-го Аркана, где обнаженная и опьяненная солнцем Бабалон с чашей Грааля оседлала семиглавого солнечного зверя. Кроули действительно «самый испорченный человек на земле», потому что он в полной мере смог постичь святая святых запретного западной цивилизации – философию «небесной сексуальности». Ни в коем случае не стоит редуцировать символ к конкретике, ибо он есть указание на особого рода ориентацию сакрального и выходит далеко за границы эротических предпочтений.
Исходя из соображений, изложенных выше, в Приложении 2 данной книги представлены не только стихотворения, где Лилит упомянута непосредственно, но и текст БГ «Сила на её стороне» (И он сделал два шага и упал не на землю, а в небо. Она взяла его на руки, потому что они были одно») из альбома «Лилит» и текст группы «Крематорий» «Сексуальная кошка» (Сексуальная кошка на облаках, блаженная фея добра), в которых представлена идея «небесной сексуальности». Впрочем, в последнем тексте автор демонстрирует двойственное отношение к Лилит и отказывается отдать себя ей, опасаясь «его величества дьявола», который и есть 15-й Ату и представляет неукротимую мощь хтонического или вулканического мужского начала. Но о символах Таро мы поговорим в следующей части.
Лилит в Таро – выбор, страсть и смерть
Арканы Таро представляют собой одну из самых удачных и полных систем классификации архетипов. С тех пор как Юнг доказал, что душа говорит на языке символов, арканы Таро перестали быть лишь инструментом гадания и стали рассматриваться как символическая система, идеально отвечающая целям самопознания.
Из всех существующих систем Таро Таро Тота Алистера Кроули является наиболее полным и наиболее глубинным выражением архетипической реальности.
Архетип Лилит в арканах Таро Тота проявлен в трех аспектах. Это шестой Ату «Влюбленные», где Лилит является одной из сторон выбора, одиннадцатый Ату «Вожделение», о небесной сексуальности коего мы говорили в прошлой части, и тринадцатый аркан «Смерть». Отчасти образ Лилит можно узнать в женской фигуре, изображенной на пятом Ату «Иерофант», хотя там этот мотив не является центральным, но лишь указывает на принципиальное изменение статуса женского начала в новом эоне.
К сожалению, Хёвайц не рассматривает ни один из этих аспектов архетипа, сосредотачиваясь исключительно на самых ранних его манифестациях как детоубийцы. Поэтому для всестороннего понимания архетипа необходимо детально рассмотреть каждый из Ату.
Самое древнее изображение Ату Влюбленные показывает молодого юношу, стоящего между двух женщин, одна из которых подчеркнуто сексуальна, а другая подчеркнуто целомудренна. Интересно, что на арканах Таро Тота юноша «исчез», а вот фигуры Евы и Лилит по бокам карты остались, подчеркивая идею сурового выбора.
Согласно самым разным комментариям, это выбор между Лилит и Евой. Патриархальная интерпретация этого аркана однозначна – выбор между пороком и добродетелью, при этом гнусность этой интерпретации в том, что сексуальность оказывается отождествленной с пороком. Выше мы показали всю ущербность патриархального мифа и можем позволить себе к нему не возвращаться.
Психологическая интерпретация этой карты гораздо более полноценна – речь идет о символическом выборе между матерью и возлюбленной. Мать Ева и Анима Лилит находятся в состоянии обоюдного конфликта. Выбор в пользу Евы соответствует жизни в подчинении коллективным ценностям и сохранению статуса «хорошего мальчика» или «хорошей девочки», при этом не важно, что выступает в качестве символической матери – реальная семья, общество или догматическая религия.
Как пишет Юнг, «пробуждение Либидо выталкивает молодого человека за уютный и хорошо известный круг семьи во внешний мiр». Ситуация архетипического выбора – это выбор между сохранением инцестуозного тождества матери и сына и разрывом этого тождества во имя обретения индивидуальности. При этом, как правило, катализатором, заставляющим человека выходить за пределы семьи является влечение к женщине, ставшей экраном для проекции Анимы.
Эрих Нойманн пишет о важности выбора героя в пользу Анимы и, более того, утверждает, что никакая победа над деспотией ужасной матери не возможна без помощи Анимы, благожелательно настроенной к Эго, вдохновляющей и поддерживающей индивидуальность на его пути. Нойманн приводит в пример Афину как богиню, помогающую всем героям. На первый вигляд, Афина и Лилит составляют противоположности, поскольку одна девственна, а другая представляет принцип «небесной сексуальности». Однако на более глубинном уровне мы можем обнаружить много общего. Так, животными Лилит и животными Афины являются Змея и Сова, причем первое упоминание Лилит в книге Исайи делает акцент на символизм Совы. Связанная с мудростью, сова является одним из неотъемлемых атрибутов Лилит, но в мифах о Лилит этот символ выступал скорее как устрашающая и губительная сила ночного чудовища. Совершенно очевидно, что для патриархального сознания независимая женская мудрость, символизируемая совой, будет представлять угрозу.
С той или иной степенью драматизма выбор между Матерью и Возлюбленной – это архетип, который проходит каждый мужчина в процессе полового созревания. Однако позднее тот же самый мотив выбора возвращается на новом уровне.
На втором уровне выбор между Лилит и Евой символизирует выбор между принципиально Иным, сакральным, зовом иной стороны - и обыденной рутинной жизнью. Это может быть выбор между путем поэта, мага, мистика, философа или просто нонконформиста и жизнью среднего обывателя. Выйти в иное страшно. Выйти в иное кажется гибельным. Выйти в иное – значит обречь себя на состояние постоянной неустойчивости с вечно трясущейся под ногами землей. Но это и есть путь, о котором все говорять, но по которому лишь единицы способны следовать.
Поэтому архетип Лилит в аспекте выбора может проявляться перед решением пройти оккультное посвящение, вступить в оппозиционную политическую партию, участие в которой сопряжено с риском для жизни, или принятия ценностей контркультуры – будь то культура нонконформистких поэтов, философов, мыслителей. Делать шаг или не делать. Нарушать или не нарушать. Следовать или не следовать. Выбор на этой стадии гораздо более мучителен и, в отличие от первого примера, ставится далеко не перед каждым.
В качестве психологической иллюстрации я хочу привести сон, прекрасно иллюстрирующий дилемму подобного выбора:
«Я сижу на скамье в электричке. Мы проезжаем какую-то станцию, и почему-то эта станция, которая в жизни обычный полустанок, во сне будто вся из неоновых огней. Справа в вагон зашла женщина. Она очень красива: яркие, чёрные волосы, от неё исходит какая-то огромная дионисийская мощь, в руках у неё гитара, на которой она собирается играть. Её песня - это вызов всему застывшему, она говорит, что идти с ней - идти через ад, и только сильный может идти за ней. Я наблюдаю за ней, испытывая восхищение и страх, но тут в вагон с другой стороны входит другая женщина в сопровождении странного мужчины, я точно знаю, что этот мужчина одет в прозрачную бычью шкуру. У женщины светлые волосы и она играет на каком-то классическом инструменте, типа арфы, и тотчас весь вагон начинает слушать её, она поёт о том, какой прекрасный и безмятежный мир она создаёт всему, к чему прикасается. Всякий, кто слушает её и находится около неё, никогда не будет страдать. Весь вагон застыл от её волшебства, первая женщина словно и не появлялась, и мужчина стал примерять на всех бычью шкуру, с людьми в процессе этого стало что-то происходить, они обретали какое-то странное счастье. Страшное счастье! Он подошел ко мне и пытается натянуть на меня бычью шкуру, в ответ на что я стал сопротивляться изо всех сил. В этот миг сопротивления я постиг, что есть только две силы, и мы должны выбирать, за кем идти».
Наконец, третий раз архетип выбора появляется уже у врат бездны. Здесь уже посвященный и прошедший немало испытаний мастер принимает решение, совершать или не совершать последнюю жертву. Свершение жертвы означает то, что Кроули называл «пересечением бездны», а в трансперсональной психологии называется стадией «смерти Эго», когда лелеемое годами Я со своими ценностями и установками должно быть пожертвовано в пользу высшей Самости. Здесь Лилит предстает в своем самом страшном аспекте – как богиня смерти, распада и разложения. Но только отдав ей все, что могло мешать на пути, Мастер имеет шанс обрести высшую реализацию. Эта высшая реализация может называться просветлением, самаддхи, обожением или переплавкой тела в меч. Названия не важны. Важно состояние. И выбор, перед которым Лилит ставит мастера, прекрасно передан в тексте «Исида под покрывалом». Три выбора стоят перед мастером – выйти ли из дома, идти ли за Лилит и отдать ли ей все в последнем страстном слиянии.
И здесь мы должны поговорить о другом аспекте Лилит, связанном с тринадцатым арканом – арканом Смерть. Даже начинающий таролог знает, что «выпадение Ату смерть не несет физической смерти, но только коренное изменение». Однако если мы говорим об архетипе смерти, то надо понять все его грани. Почему образ смерти в большинстве культур персонифицируется женской фигурой? Почему коса? И наконец, почему символика эротизма предельно сопряжена с символикой смерти? Почему богини, связанные с крайней степенью сексуальности (Кали, Иштар, Сехмет), оказываются одновременно богинями смерти? И точно так же - у поэтов! Чтобы убедиться, достаточно вспомнить прекрасное стихотворение Бродского, которое кончается словами «Смерть придет, у нее будут твои глаза».
Жорж Батай, создатель сакральной социологии, основывает свою систему на параллелизме эротизма и смерти и выводит этот параллелизм из самых древних символов вплоть до наскальной живописи. Этот же параллелизм использует великая дочь Лилит Мария Де Нагловски, в чьих работах в процессе инициации мужчина подвергается удушью до полусмерти, таким образом происходит сексуальная стимуляція, и сознание выходит за пределы привычных границ. Кстати, по одной из версий, Батай получал посвящение в Ордене Марии де Нагловски.
В качестве психологической иллюстрации к Лилит в аспекте Смерти я хочу привести несколько снов, наглядно демонстрирующих эту динамику.
«Я и некая женщина. В течение сна я тайно или явно пытаюсь добиться её расположения (подробностей не помню) и вот наконец я обнимаю её в полумраке.
В этот момент в лучших традициях фильмов ужасов она начинает превращаться в смерть. Я чувствую, как в моих руках её череп превращается во что-то неприятно мягкое, изо рта идёт какая-то густая масса и, в общем, всё располагает к тому, что я в ловушке и надо бежать. Отвращение наступает, и я понимаю, что по всем ролям я должен бежать – другого здесь просто не дано – вместо прекрасной женщины я сжимаю в объятиях склизкую смерть.
Однако в последний момент я что-то вспоминаю про тёмный аспект Бабалон (Геката, Кали) и, преодолев отвращение, начинаю целовать её, после чего испытываю огромное возбуждение. Я не знаю, как передать эти ощущения, но к предельному ужасу и отвращению прибавляется восторг азарта – я же Телемит, мне ли бояться тёмной стороны! И делаю свои объятия крепче, и смыкаюсь с ней в страстном поцелуе. На этом меня буквально выталкивает из сна – что-то со словами «ещё не время».
Следует обратить внимание, что символика смерти, оказывается, тесно связана с символикой выбора. У героя сновидения есть выбор - вступить во взаимодействие с самым страшным аспектом Анимы и пройти перерождение или убежать и избежать этого. Однако центральным здесь является принятие Анимы как силы, несущей смерть Эго, и добровольное принятие этой смерти.
Подобные сны появляются всякий раз, когда сознательная установка нуждается в обновлении. Герой, подобно алхимическому старому королю, должен отдать свое царство, умереть, быть растворенным, чтобы потом возродиться в новом качестве. Однако парадокс в том, что возрождение никто не может гарантировать, а силы смерти – вот они. Именно поэтому Лилит до сих пор имеет столь неприятную репутацию, и даже среди сторонников Телемы не все готовы признать тождество Лилит и Бабалон.
Одиннадцатый Ату – Ату Вожделение - соответствует сексуальному аспекту Лилит или «небесной сексуальности», о которой мы говорили выше. Впрочем, на эту тему было достаточно сказано выше, поэтому здесь мы только укажем, что эта карта также может указывать на женщину, исповедующую ценности Лилит и способную по сознательному выбору распоряжаться своей сексуальностью. Хорошими примерами из литературы являются Таис Афинская из романа Ивана Ефремова или Сабина из «Невыносимой легкости бытия» Кундеры. В этом отношении одиннадцатый Ату является логическим дополнением ату Иерофант, где изображена женщина с мечом, символизирующая свободу женщины на интеллектуальную реализацию (меч как символ логоса, Лилит в аспекте Афины).

 

[Fialka_mo]

Благодарю, Магистр Ипсиссимус, за разьясняющую, интересную статью!