Беспредельная Бесцельност Бытия

[Begemot]

Он недоумённо огляделся и пожал плечами:
- Да вроде как всё на своих местах…

Я автоматически подбежал к машине и дёрнул дверцу. Она была заперта. И все стёкла были целы.
И тут со стороны веранды раздалась серия коротких звуков клаксона. Я резко обернулся и увидел дона Хуана, держащего у рта ладони, сложенные наподобие рупора.
- Ты об этом, что ли? – весело спросил он.

Я только взмахнул руками. Потом прошёл на веранду и сел на пороге хижины.
- Ты меня реально испугал почти до полусмерти! – укоризненно, но с облегчением, проговорил я.
- Ну-ну! Не преувеличивай! – покачал головой дон Хуан. – Ведь Хенаро учил тебя, что когда воин реально напуган, то он делает в штаны.

Дон Хуан вытянулся по направлению ко мне и пару раз потянул носом воздух.
- По тебе этого не скажешь, - заключил он. – Впрочем, оно ведь и к лучшему, правда?

Он засмеялся, а потом поднялся на ноги и объяснил, что он обнаружил облака в небе и решил, что благодаря их появлению, мы можем приступить к починке рамады, не дожидаясь вечера.
- Вот я и поторопился вернуться. Заметил тебя торчащим на холме. Потом увидел, что ты спускаешься, чтобы вернуться. А когда ты не появился на пути к дому, я забеспокоился, что ты отправишься куда-нибудь дальше, и посигналил тебе, - закончил свои объяснения дон Хуан. – Я что, правда, тебя напугал? Вот уж не думал, что ты так трепетно относишься к своей машине! Ты примчался так, словно получил телеграмму с известием о том, что у твоего любимого ослика случился сердечный удар, и он нуждается в последнем причастии!
- Да вовсе… - собрался обидеться я, но тут уловил озорной блеск в глазах дона Хуана и понял, что он просто подтрунивает надо мной.

Мы рассмеялись.
- А как же твоя крестьяночка, дон Хуан, - не выдержал и поддел его я.
- Она скончалась, - грустно промолвил он и, приложив к груди шляпу, застыл в скорбной позе. – Это только в сказках передозировка любовью заставляет летать. В реальной жизни она приводит к летальному исходу…

Он надел шляпу и заявил, что мне пора забираться на крышу. А он подаст мне нужные материалы, и будет регулировать процесс починки снизу.
Я принёс лестницу, которая лежала за домом, и взобрался на рамаду в том месте, где она примыкала к крыше хижины. Дон Хуан подавал мне прутья и, поддерживая и направляя их при помощи рогатины, помогал протиснуть эти прутья в нужные места.
Работы было немного, и мы довольно быстро со всем управились. Не успело даже стемнеть. Дон Хуан ушёл куда-то за дом, а я остался сидеть на крыше. На меня снова накатило настроение, похожее на то, которое возникло, когда я сидел на вершине холма и разглядывал тяжёлые тучи.
Теперь они куда-то исчезли, и я даже не успел заметить когда. Вместо них по небу были раскиданы лёгкие перистые облака, края которых становились оранжевыми от света уходящего на запад солнца. Я прислушался, в нелепой надежде ещё раз услышать тот непонятный звук и вдруг… узнал.

На этот раз я действительно узнал. Теперь я наверняка знал это. Как и знал то, что чувство, возникшее на вершине холма, ещё не было узнаванием. Можно было бы назвать его глубоким пониманием, но по-настоящему узнал я только теперь. Беда была только в том, что я не мог объяснить, что же именно я узнал.
Я просто сидел и пребывал в этом. И мир вокруг был тем же самым и в то же время совсем иным…

Я услышал шаги дона Хуан и, всего лишь на мгновение, меня охватило волнение, что его присутствие отвлечёт меня, вспугнёт моё узнавание. Но в ту же секунду я понял, что мне не о чем волноваться.
Я перебрался к лестнице и спустился вниз. Дон Хуан уже сидел на своём месте и будто ждал меня. Я подошёл к нему.
- Дон Хуан, теперь я узнал, - сказал я спокойно.
- Я вижу, - ответил он и улыбнулся.

Потом дон Хуан жестом указал мне на моё место на веранде, и когда я сел, он спросил:
- И как? Теперь ты и понимаешь, не так ли?

Я развёл руками и улыбнулся. Сейчас я осознавал, насколько это неосуществимая задача, пытаться объяснить кому-нибудь при помощи слов разницу между пониманием и узнаванием.
- Только есть одна проблема, дон Хуан. Я не могу объяснить даже себе, что же именно я узнал.
- Так ведь об этом я тебе твержу практически каждый день! – весело сказал он. – Слова всегда оставляют нас на один шаг позади реальности!
- Но ведь хочется! – искренне воскликнул я.
- Я знаю, - согласился дон Хуан. – Что ж, в таком случае, - пробуй!
- Что, прямо сейчас? – удивился я.
- А почему бы и нет? – спросил он. – Мои уши целиком в твоём распоряжении!

 

[Begemot]

Он улыбнулся и кивнул головой, словно приглашая меня говорить.
Я не знал, с чего начать. Моя трудность усугублялась ещё и тем, что это моё узнавание не имело никакой утилитарной, практической ценности. Оно не касалось всего того, к чему стремятся люди, - материального благополучия, успеха в карьере и семейных делах, удачи, счастья. Оно не имело отношения даже к магии. Это узнавание лежало в некой «бытийной сфере». Но не в том смысле, что оно раскрыло мне какие-то законы бытия или некие «правила жизни», а… а вот тут-то мои слова и заканчивались.
Дон Хуан терпеливо и внимательно выслушивал мои попытки подобраться с разных сторон к объяснению того, что я узнал. И только временами подбадривал меня кивком головы.

Одна из моих попыток представлялась мне особенно удачной и поэтому я не жалел сил, стараясь наиболее красочно описать модель того, что я узнал.
Эта модель выходила какая-то многоярусная. Я пытался объяснить дону Хуану, что там, на крыше, я вдруг увидел, ощутил, узнал насколько многослойный, многоярусный этот мир. Я осознал одновременно весь прошедший день, и увидел «другой слой», который был скрыт за событиями дня.
Если представить, что на этот мир накинута некая сеть, которая являет собой границу повседневного, обычного осознания, то эти события или случаи, или происшествия, - я не знал, как точно их охарактеризовать, - словно «протыкают» эту сеть. Они прокалывают её и проявляют какой-то другой слой этого мира, другую реальность, которая… чёрт её возьми! Она ведь одновременно и та самая реальность!
Я бессильно развёл руками. А дон Хуан не проронил ни слова и только снова подбодрил меня кивком головы.

Я стал рассказывать, что для меня такими «событиями» сегодня явились: гончарный круг, его заявление о женщине, облака над хижиной, насекомое, которое атаковало меня. А после, - его имитация клаксона, голос моей матери, мой испуг…
В этом месте дон Хуан сделал какой-то жест, словно хотел что-то сказать, но сразу же покачал головой, давая понять, что всё в порядке и кивнул, чтобы я продолжал.
- Все эти «события» - неважно насколько они просты или загадочны – протыкали ту ткань, что обозначает границу обыденного осознания, - продолжил я. – Только я не понимал, не осознавал этого. А они протыкали… И словно бы формировали другой слой. Хотя неправильно тут сказать, – формировали. Они будто создавали какое-то своё «поле», другую реальность, которая и не другая вовсе, и в то же время…

Я вздохнул. Слова действительно только всё запутывали. Но мне очень не хотелось потерять хотя бы тот кончик мысли, что ещё оставался у меня. Поэтому я поспешил продолжить.
- Гончарный круг, - создавал её по-своему. – Он что-то сделал со временем. Я не могу выразить что именно. А то насекомое, оно просто вышвырнуло меня за эту сеть. Его напор был словно последней каплей… Хотя нет… Последней каплей, пожалуй, был твой сигнал… Или голос матери… А может всё сразу? Дон Хуан, я, правда, не могу этого объяснить!

Дон Хуан засмеялся и, поднявшись со своего места, принялся расхаживать по веранде. А я сидел и размышлял о том, что пробовать описать или объяснить моё узнавание можно десятком или даже сотней разных способов. Но ни один из них не отразит его даже приближённо. Это повергало меня просто в отчаяние.
И тут я вдруг осознал, что лишился своего узнавания!
Я понял, что просто рассеял его попытками всё объяснить. Не то чтобы оно исчезло совсем. Нет, оно оставило после себя будто некий «след», «осадок», какое-то новое ощущение. Но той полноты, того объёма и цельности, которые охватили меня на крыше, больше не было.
Я растерянно взглянул на дона Хуана. Он стоял прямо передо мной и смотрел на меня.
- Ну, что? Закончилось, наконец? – спросил он спокойно.

Я понял, о чём он говорит.
- Ты что, специально заставил меня объяснять? Почему ты хотел, чтобы оно исчезло?
- Разве я тебя заставлял? – искренне удивился он. Но потом улыбнулся и признался: - Ну, скажем так, - я помог тебе на это решиться.

Он рассмеялся и объяснил, что пережитое мною чувство или ощущение, всё равно исчезло бы, растаяло, отдалилось от меня. И он, зная на собственном опыте, что это неизбежно произойдёт, просто помог мне с пользой потратить отпущенное время.
- Но какая польза от этих бестолковых объяснений?! – искренне возмутился я.

Дон Хуан рассмеялся, а потом сказал, что польза здесь уже хотя бы та, что я, пожалуй, впервые в жизни, назвал объяснения, - бестолковыми. А это большой прорыв!
Я вдруг понял, что он совершенно прав. И тоже рассмеялся. Потом дон Хуан проронил непонятную фразу:
- Сейчас у тебя ещё мало личной силы и энергии, чтобы долго удерживать своё энергетическое тело. Да и в безупречности надо бы подтянуть кое-какие болты…

Я моментально ухватился за его слова, чтобы подробнее расспросить об энергетическом теле, которое до сих пор оставалось для меня предметом или явлением весьма непонятным. Но он отказался обсуждать эту тему.
Он заявил, что сейчас для меня важнее начать самому утрамбовывать ту площадку для разума, которую он обозначил, рассказывая мне о Перекрёстке Трёх Дорог.
Тут я растерялся. Поскольку бывшее у меня узнавание не касалось этого перекрёстка. И я не видел тут никакой связи.
Дон Хуан сказал, что связи проступают не так быстро, как плодятся кролики. И поэтому мне следует набраться терпения и иной раз просто позволять событиям протекать своим чередом.

Он попросил, чтобы я подробно рассказал ему о том, что произошло на вершине холма. Особенно его интересовал голос моей матери. Тут только до меня дошло, что я ведь ещё ничего ему не рассказал о том, что произошло на вершине холма, хотя в своих объяснениях упоминал всё это как что-то, о чём он уже поставлен в известность.
Я подробнейшим образом рассказал ему о том, как увидел насекомое, как оно на меня прыгнуло, и как я услышал слова матери и его сигнал. Я описал все свои переживания, связанные с этими событиями. Когда я рассказывал о чувствах и подозрениях, которые охватили меня во время возвращения к его хижине, дон Хуан улыбался.
После моего рассказа он какое-то время молчал, а потом дал свои комментарии.
- Начнём с того, что это было вовсе не насекомое, - сказал он. – Впрочем, на этот раз мне даже не нужно убеждать тебя. Теперь ты знаешь всё сам.

Дон Хуан пристально посмотрел на меня. Он был прав. Сейчас я действительно каким-то образом знал это. Хотя, даже под угрозой смерти, не мог бы определить, что же это было. У меня промелькнула безумная мысль, что это сама реальность атаковала меня, и, одновременно, это было насекомое.
Я просто кивнул, соглашаясь с доном Хуаном.
- И это был важный знак, - продолжил он. – Можно сказать, что он является указанием на то, что ты, образно говоря, принят в игру. И теперь только от тебя зависит, насколько умелым и удачливым игроком ты окажешься, чтобы не вылететь из этой игры в первом же раунде.

Дон Хуан улыбнулся.
- Но я уверен, что у тебя всё получится. Поскольку то, что ты подобрался к этому переживанию без моей прямой помощи, свидетельствует в пользу твоих возможностей…
- Ты преувеличиваешь, дон Хуан! – перебил его я. – Всё произошло как раз при твоём прямом участии!

Я возражал совершенно искренне. В своём узнавании я отчётливо увидел те шаги, которые предпринимал он, чтобы столкнуть меня с этим переживанием. По сути, его действия были направлены как раз на то, чтобы помочь мне «проткнуть» ту ткань обыденного восприятия, о которой я говорил, когда пытался объяснить происходящее.
- Это не совсем так, - возразил дон Хуан. – Тебя вводит в заблуждение то, что ты по-прежнему воспринимаешь процесс обучения, как некую игру в одну корзину, направленную на достижение конкретной цели. В действительности же всё обстоит несколько иначе. Это всегда игра в две корзины. При этом корзина у каждого игрока, - только своя.

Я не понял этой его метафоры и попросил объяснить.
- Эта игра представляет собой такой же вызов для меня, как и для тебя, - сказал он. – Твой вызов заключается в том, чтобы воспринять происходящее на более глубоком уровне, чем слова, смыслы и понимание. А мой вызов состоит в том, чтобы, действуя безупречно, предоставить тебе возможность сделать это. Однако каким бы безупречным я ни был, но если ты окажешься неспособным, что называется дотянуться до мяча, то игра не случится. Понимаешь? Нет никакого безотказного метода или универсальной практики, нет какой-то волшебной последовательности шагов, которая обеспечивала бы успех. А, кроме того, многое, если не всё, зависит от главного игрока, - духа.

Дон Хуан посмотрел мне в глаза и улыбнулся.
- Я ведь тебе уже говорил, что все мы связаны напрямую с намерением. И только опосредованно, - с человеком, который подводит нас к нагуалю. Так что не преувеличивай мою важность.
- Может быть, правильнее было бы назвать духа арбитром, а не игроком, дон Хуан? – спросил я.
- Нет, - решительно возразил он. – Судить, это из области человеческих фантазий. Намерение слишком абстрактно, чтобы допускать такую ерунду.

На каком-то глубинном уровне я без труда понял всё, что он сказал. И только мой оживившийся мыслительный процесс вносил сумятицу в моё состояние.
- Как бы там ни было, но тебе было явлено важное указание, - продолжал дон Хуан. – Голос твоей матери тоже был важным знаком. Но сейчас мы не будем говорить об этом, чтобы не пугать тебя.
- Но ты меня уже пугаешь! – воскликнул я.

Голос моей матери уже сам по себе вызвал у меня какой-то панический испуг, а слова дона Хуана только подлили масла в огонь.
Дон Хуан засмеялся. Я принялся настаивать, чтобы он объяснил мне, что это был за знак, но он наотрез отказался. Он сказал, что поскольку знак этот не несёт сейчас для меня прямой угрозы, то его можно рассматривать, как указание не столько мне, сколько ему. И что мы сможем вернуться к этой теме, если мне будет явлен ещё одно подобного рода указание, которое будет иметь для меня более внятное значение.
Дон Хуан сделал решительный жест, словно ставил точку на этой теме, и заговорил о другом.
- Мне было интересно выслушивать твои объяснения, - сказал он. – Не потому, что я надеялся, что тебе удастся что-либо объяснить. Мне было любопытно сравнивать твои объяснения и тебя самого с другими магами, которые так же были предрасположены к объяснениям.

Я не понял и попросил объяснить это его высказывание.
- Я тебе уже говорил как-то, что ты весьма напоминаешь мне моего бенефактора, нагваля Хулиана, - сказал дон Хуан. – Однако ты близок к нему лишь по темпераменту. По страсти к объяснениям ты похож скорее на меня самого и нагваля Элиаса. Мой бенефактор не особо был склонен к попыткам объяснять магический опыт логически. Если он это и делал, то весьма артистично. Ну, например, писал поэму.

Дон Хуан рассмеялся. Меня всегда почему-то беспокоило, когда он сравнивал меня со своим бенефактором. Но в этот раз я отнёсся равнодушно к такому сравнению.
Закончив смеяться, дон Хуан продолжил.
- Нагваль Элиас объяснял мне всё спокойно, рассудительно и уверено. Без всяких эксцентричных выходок, к которым был склонен мой бенефактор. Именно нагваль Элиас был тем, кто, собственно, выковал мою рассудительность и окончательно укрепил мою внутреннюю предрасположенность всё объяснять. Что же касается тебя, то твоя страсть к объяснениям уже была одной из главных черт твоей натуры, когда мы с тобой встретились. Так что, в этом плане, можно уверенно утверждать, что я не оказал на тебя никакого серьёзного влияния. Дух просто свёл вместе двух ангажированных объяснениями идиотов.

Должно быть, моё лицо в это время и впрямь приняло совершенно идиотское выражение. Дон Хуан согнулся пополам от хохота.
Когда он успокоился, я спросил:
- Но ты хотя бы что-нибудь понял после моих объяснений, дон Хуан?
- Ровным счётом ничего! – улыбнулся он. – Ни твои, ни мои собственные объяснения не могут ничего прояснить в этом тёмном деле. Однако если бы я и не увидел сразу, как только ты слез с крыши, что тебя там коснулось, то теперь, слушая тебя, я бы это узнал. Поскольку это переживание знакомо и мне. Но что именно узнал ты или знаю я, не могут определить ничьи объяснения. Будь это даже самый гениальный объясняльщик…

Тут меня пронзила одна мысль.
- Дон Хуан, это узнавание является безмолвным знанием? – быстро спросил я.

Дон Хуан хлопнул в ладоши и вскочил со своего места.
- Точно! – подтвердил он. – Это и есть то самое безмолвное знание!
- Но тогда зачем тебе понадобилось вводить эту концепцию понимания и узнавания. Почему мы сразу не говорили о безмолвном знании?
- Я ничего не вводил, - возразил он. Меня не интересуют какие-либо концепции. Здесь всё просто. Со временем термин «безмолвное знание» превратился для тебя в какой-то жупел, пустое погоняло, которое – вот тут ты прав! – сделалось для тебя некой концепцией. И ты прикладывал все усилия, чтобы понять эту концепцию. Однако понять это невозможно в принципе! И чтобы выбраться из того тупика, в который ты сам себя благополучно установил, я решил зайти с другой стороны. Я ведь говорил тебе неоднократно, что магия, - сплошная импровизация.

Дон Хуан лукаво покосился на меня и сказал:
- Я ни на что не надеялся. А, ухватив свой кубический сантиметр шанса, начал действовать. И на этот раз сработало! Не знаю, что именно: мои слова и действия, вершина того холма, насекомое или голос твоей матери, а может быть всё это вместе, включая и мой гончарный круг, но что-то сработало. И ты оказался в состоянии воспринимать то, к чему я тебя подталкивал практически с момента нашего знакомства.

Дон Хуан решительно отмёл все мои дальнейшие вопросы и сказал, что пойдёт приготовить ужин.
Я остался на веранде. То, что узнавание, по сути, и есть то самое безмолвное знание, которое долгое время заводило меня в полный тупик от желания его понять, взбудоражило меня. Стараясь припомнить все эпизоды моего ученичества, которые были связаны с попытками дона Хуана столкнуть меня напрямую с безмолвным знанием, я начал расхаживать по веранде из угла в угол. А потом подобрал метлу и принялся веранду подметать. Однако осознал я, что делаю это только тогда, когда из хижины вышел дон Хуан и, смеясь, прикрепил к прутьям рамады две зажжённые керосиновые лампы, - было уже темно…

 

[Begemot]

..

Утром дон Хуан разбудил меня и сообщил, что мы проспали.
- Куда? – не понял я.
- На базар, - сказал он.
- Какой базар? О чём ты говоришь, дон Хуан?

В моей голове царил полнейший хаос. Я никак не мог собрать мысли, и его слова о непонятном базаре представлялись мне каким-то просоночным бредом.
Дон Хуан рассмеялся и объяснил, что собирался рано утром съездить на базар в ближайший городок, чтобы купить несколько вещей, нужных в хозяйстве, а заодно и пополнить запас продуктов.
Теперь всё становилось на свои места. Я поднялся на ноги и спросил:
- И что делать?
- Всё равно поедем, - заявил дон Хуан. – Если и не попадём на базар, то закупим всё в городской лавке. Правда, будет несколько дороже, но…

Он вздохнул, будто его и впрямь заботила эта разница в ценах. Я недоверчиво посмотрел на него. Дон Хуан, перехватив мой взгляд, рассмеялся и поторопил меня:
- Давай, давай! Собирайся скорее!

По пути дон Хуан шутливо рассуждал на хозяйственные темы. Он сетовал на то, что он – самый истинный индейский крестьянин – вынужден закупать в городе не только гвозди и свёрла, что ещё можно было понять, но и продукты питания.
- Вот до чего доводит эта ваша глобализация! – заявил он торжественно, и строго поднял вверх указательный палец правой руки.

Я рассмеялся. А дон Хуан принялся фантазировать, каких успехов он мог бы добиться, если бы взялся за разведение свиней или, по примеру моего деда, леггорнских цыплят. А самым надёжным бизнесом, по его мнению, была бы страусиная ферма. Поскольку от страусов можно получать не только мясо и перья, но и яйца, которые являются великолепным, а главное – огромным диетическим продуктом. Дон Хуан заявил, что мог бы даже экспортировать страусиные яйца в Лос-Анджелес, и дать подзаработать и мне на этом деле.
Разумеется, всё это было чушью. Но дон Хуан веселился от души.
- Ну, как? Пойдёшь ко мне в компаньоны? – спросил он, наклонившись и строго уставившись мне в глаза.
- И где же мы возьмём страусов? – вместо ответа, весело спросил я.
- Самое простое было бы закупить их в Австралии, - ответил дон Хуан. – Но маги никогда не идут по проторенным дорогам…

Он замолчал, и какое-то время сидел задумавшись. Я уже было решил, что с этой темой покончено, но вдруг дон Хуан сказал:
- Есть один способ. Но он потребует от нас строжайшей дисциплины и несгибаемого намерения.

Я покосился на него. Дон Хуан выглядел вполне серьёзным. Мне стало интересно.
- Мы начнём с леггорнских курочек, - заявил он. А когда они подрастут, то мы с тобой, каждый день, включая выходные и праздники, будем осторожно тянуть каждую из них в разные стороны. Я – за голову. А ты – за ноги. И через какой-нибудь десяток поколений, у нас появятся первые маленькие страусята. Что ты по этому поводу думаешь?

Я хотел засмеяться, но дон Хуан, похоже, всерьёз ждал моего ответа. Я растерялся.
- Не знаю, дон Хуан… - пробормотал я. – Ты это серьёзно, что ли?

Он захохотал и несколько раз стукнул кулаком в крышу моей машины. Я тоже рассмеялся. А потом сказал, что его магический способ получения страусов не выглядит слишком действенным.
- Вот ты смеёшься, - каким-то укоризненным тоном произнёс дон Хуан. – А ведь самое главное здесь то, что люди, в отношении магии, пользуются методами, которые как две капли воды схожи с моим методом выращивания страусов. И никто не смеётся!

Мы въехали в тот самый городок, на окна домов которого смотрели ночью. Я уже не раз бывал здесь, но теперь моё отношение к этому городу как-то изменилось. Он не представлялся мне таким унылым и запущенным, как прежде.
Я оставил машину на стоянке у муниципалитета, и мы направились к базарной площади. Базар практически закончился. Лишь несколько торговцев ещё стояло у своих лотков, поджидая возможных покупателей.
Дон Хуан велел мне подождать, а сам быстро обошёл базарную площадь. Вернувшись, он сообщил, что не нашёл ничего нужного, и что нам придётся пройтись по магазинам.
Поскольку спешить уже было некуда, мы шли размеренным шагом, и я, словно впервые, разглядывал дома.
- Я никогда не возражал против того, что ты привозишь мне продукты или какие-нибудь подарки, - сказал вдруг дон Хуан. – Не возражаю я и когда ты оплачиваешь счета за наши с тобой обеды. Однако за те товары, которые мы приобретём сегодня, расплачиваться буду я сам.
- Я не против, - пожал я плечами. – Но мне не тяжело было бы заплатить.
- Я знаю, - кивнул дон Хуан.
- В этом есть какой-то смысл, которого я не понимаю, дон Хуан? – спросил я.
- Нет, - ответил он. – Можешь считать это моей прихотью.

Он улыбнулся, и мы зашли в первую лавку.
Дон Хуан быстро нашёл то, что ему было нужно, а потом начал торговаться с хозяином лавки. Делал он это так напористо, и так беспардонно преувеличивал не качественность приобретаемых им товаров, что я почувствовал себя неловко.
В следующем магазинчике всё повторилось. В какой-то момент я не выдержал и, шепнув дону Хуану, что мне не хватает воздуха, вышел на улицу.
Появившись на пороге магазина, дон Хуан вручил мне довольно увесистый свёрток и, словно бы между прочим, заметил:
- Вот уж не думал, что ты до сих пор испытываешь неловкость по поводу поведения других людей…

Я не нашёлся, что ответить.
Мы зашли в продуктовую лавку. Там дон Хуан уже не торговался, молча расплатился, и мы пошли в сторону муниципалитета.
Когда мы загрузили покупки в багажник машины, я предложил позавтракать в каком-нибудь кафе, поскольку дома мы этого сделать не успели.
- Хорошо, - согласился дон Хуан. И добавил небрежно: - Но платить будешь ты.

Я улыбнулся. Дон Хуан взглянул на меня и тоже улыбнулся. Потом он сказал, что знает одно кафе, где прилично кормят, но при этом цены там весьма умеренные.
Он повёл меня в это кафе. Когда мы вышли на улицу, примыкающую к небольшому парку возле церкви, мой взгляд вдруг привлёк человек, который сидел на скамье у недействующего фонтана. Через мгновение я уже узнал его и потряс дона Хуана за рукав.
- Смотри-ка! Что это здесь делает дон Хенаро? – спросил я удивлённо и весело.

Дон Хуан посмотрел в направлении моей вытянутой руки, а потом предложил:
- Давай спросим его самого!

Мы пересекли улицу, и пошли по пыльной тропинке парка. Дон Хенаро сразу заметил нас. Он поднялся на ноги, а когда мы подошли ближе, он развёл руки в стороны, словно хотел обнять нас, и торжественно объявил:
- Вот они! Вот они, всадники апокалипсиса! Покорители тьмы! Бесстрашные воины света!
- Нет, нет! – откликнулся дон Хуан. – Это всего лишь мы, - твой Хуан и наш друг Карлос.
- А, ну всё равно! – махнул рукой дон Хенаро. – Рад вас видеть!

Мы обменялись приветствиями и сели на скамью.
- Что ты здесь делаешь, дон Хенаро? – сразу же спросил я.
- Я здесь прячусь! – тихо ответил он и быстро огляделся.
- От кого? – изумился я.
- Ни от кого. Просто, – прячусь.

Видимо на моём лице было написано полное недоумение. И дон Хенаро объяснил:
- Сегодня утром я проснулся, и вдруг вспомнил, что уже давненько не прятался. Поэтому решил, что нужно непременно хорошенько спрятаться. А то ведь так и все навыки можно растерять!

Я не понял, шутит он или говорит серьёзно. И взглянул на дона Хуана. Улыбка на его лице мне всё объяснила. Когда я снова обернулся к дону Хенаро, тот уже тоже улыбался.
- И каковы твои успехи в этом деле? – весело спросил я его.
- Отлично! – воскликнул он. – Меня никто не нашёл! Только вы, вот, как-то некстати появились…
- Лично я тебя тоже не нашёл бы, - вставил дон Хуан. – Это Карлос тебя узнал!
- Правда? – спросил меня дон Хенаро. – Это ты меня узнал?

Я кивнул.
- И как ты это сделал? – с интересом спросил дон Хенаро.
- Что сделал? – не сразу понял я.
- Как именно ты меня узнал?
- То есть, что значит, – как? – растерялся я. – А как ты сам нас узнал?
- Я вас не узнавал! - возразил дон Хенаро. – Я подумал, что это всадники апокалипсиса и бесстрашные воины света приближаются ко мне. А потом он, - тут дон Хенаро ткнул пальцем в дона Хуана, - рассказал мне, кто вы такие.

Я от души расхохотался. Способности дона Хенаро к импровизации были выше всяких похвал. Иной раз мне казалось, что окружающее просто специально «подгоняется» какими-то силами под его шутки. Как вот и сейчас. Ведь не мог же он предусмотреть весь этот разговор прямо с того момента, когда увидел и, как он уверял, не узнал нас с доном Хуаном.
Дон Хенаро состроил обиженную гримасу и ворчливо пробормотал, что ему никогда не верят, когда он говорит чистую правду.
- Карлоса теперь так просто не проведёшь! – многозначительно вставил дон Хуан. – Теперь он научился всё узнавать безошибочно. У него даже есть место силы, которое помогает ему в этом. Правда, Карлос?

Дон Хуан посмотрел на меня с выражением самого искреннего простодушия на лице. Я замешкался с ответом, пытаясь сообразить, отвечать ли мне серьёзно или обратить всё в шутку.
- Я имею в виду тот холм, - подсказал дон Хуан.
- Я бы скорее назвал крышу твоей хижины, - неуверенно промямлил я.
- Ни в коем случае! – горячо возразил он. – Там ты только, как говорится, забросил мяч в корзину. Но все основные события происходили именно на холме!
- О чём это вы тут шепчетесь? – нетерпеливо поёрзал на скамье дон Хенаро. – Может быть, и меня примете в свои игры?

Дон Хуан коротко, но ёмко, пересказал ему события последних дней, временами останавливаясь и запрашивая моего подтверждения его словам. Я кивал головой.
- Во всём виноват холм! – безапелляционно заявил дон Хенаро, выслушав рассказ дона Хуана. – Крыша тут наверняка не при чём. Совсем не при чём!

Он вдруг поднялся со скамьи, встал напротив меня и, с чувством пожимая мою руку, сказал, что искренне рад за меня и поздравляет меня с достижением Перекрёстка Трёх Дорог.
Я растерянно пробормотал, – спасибо! Меня сбивал с толку этот чёртов перекрёсток, связь которого с тем, что произошло на крыше, я упорно не мог уловить.
- Простым спасибо тебе не отделаться! – заявил дон Хенаро, усаживаясь обратно на скамью. – Ты теперь обязан как-то отметить своё место силы!

Он на мгновение задумался, а потом сказал:
- Пожалуй, надо построить на том холме пирамиду. Маги древности всегда возводили пирамиды на таких местах!
- Нет! – возразил дон Хуан. – Пирамида это слишком вальяжно и, к тому же, заметно. Начнут съезжаться туристы…
- Ладно, - согласился дон Хенаро. – Пирамиды не надо. Но тогда нужно поставить хотя бы крестик.
- Крестик подойдёт, - поддержал его дон Хуан. – Можно его даже не вкапывать, а просто положить на холме, чтобы он не так бросался в глаза. Только он должен быть достаточно тяжёлым, а не то кто-нибудь непременно утащит его к себе на могилу!
- Решено! – заявил дон Хенаро, словно мы действительно здесь что-то решали.

Он поднялся со скамьи и велел нам идти за ним.
- Куда мы пойдём? – вырвалось у меня.
- Я знаю, где взять нужный крестик, - ответил дон Хенаро.
- Погоди, дон Хенаро! – взмолился я. – Ты это серьёзно? Ведь мы собирались позавтракать!

Я взглянул на дона Хуана. Он пожал плечами, поднялся со своего места и пошёл вслед за доном Хенаро. Мне ничего не оставалось, как только последовать за ними.
Дон Хенаро, вышагивая впереди, рассуждал о том, что во всём можно найти свои выгодные стороны. В данном случае он видел выгодную сторону в том, что пока мы подберём нужный крестик, придёт время обеда. А стало быть, мы сэкономим на завтраке…

 

[Begemot]

Дон Хенаро привел нас к мастерской по изготовлению надгробий, которая располагалась на окраине городка. Здесь был большой двор, где стояло и лежало множество самых разных надгробных памятников, рассортированных по определённым признакам. В глубине двора находилась небольшая постройка, перед которой располагался широкий навес. Под навесом стоял допотопный компрессор для производства сжатого воздуха, валялись шланги и какие-то инструменты. Здесь же было несколько наполовину обработанных плит. С левой стороны постройки была свалена значительная куча каменных глыб.
У улицы стоял жилой дом, на первом этаже которого, по всей видимости, располагалась контора. Над входом висел рекламный щит, на котором говорилось, что в этом месте можно не только выбрать скорбный продукт по своему вкусу, но и заказать таковой по собственному проекту.
Мы прошли прямо во двор, и дон Хенаро потащил нас, как он выразился, в отдел надгробных плит. Однако здесь мы не задержались и очень скоро перешли в отдел крестов.
К нам вышел, судя по всему, сам хозяин мастерской. И оба дона едва не свели с ума его и меня той дотошностью, с которой они приступили к выбору нужного нам крестика.

Главным действующим лицом был, разумеется, дон Хенаро. Первым делом он поведал хозяину мастерской душераздирающую историю о том, что его брат задолжал национальному банку. И чтобы не залезть в петлю и не обречь на нищету пятерых своих детей, согласился, за очень значительное вознаграждение, стать одним из добровольцев в опасном медицинском эксперименте, который проводится в рамках правительственной программы по борьбе с эпидемиями. Однако существует большая вероятность, что это может плохо кончиться для него. Поэтому жена брата – жуткая стерва! – как доверительно сообщил хозяину дон Хенаро, выпроводила нас, чтобы мы заранее подыскали подходящее по цене надгробие.
Дон Хенаро представил дона Хуана, как младшего брата своего покойного отца, а меня, - как представителя страховой компании, которая, в случае трагического исхода, берёт на себя все расходы, связанные с погребением его бедного брата. На месте хозяина я бы ни на секунду не усомнился в правдивости этой истории. Он, похоже, ничуть и не усомнился.
Мы начали обходить ряды крестов, и я только облегчённо вздохнул о том, что нас не интересуют ещё и надгробные плиты. Стало ясно, что это надолго.

Дон Хенаро с доном Хуаном тщательно осматривали каждый крест, они едва ли не обнюхивали их, споря между собой о том, что же именно следует выбрать. Один крест дон Хенаро попробовал даже укусить, чтобы доказать дону Хуану, что камень, из которого был вырезан крест, мягче, чем тот, из которого был вырезан крестик, приглянувшийся самому дону Хенаро. Тут вмешался хозяин мастерской и клятвенно заверил, что дон Хенаро совершенно прав. Однако это не говорит о значительно худшем качестве камня, - разница в твёрдости была незначительной.
Дон Хуан затеял с ним выяснения по поводу твёрдости разных камней. К счастью, этот спор быстро закончился, так как дон Хенаро обнаружил лежащий крест и подозвал нас к нему, чтобы попробовать его поднять. Он попросил и хозяина мастерской помочь нам.
- Нам ведь нужно знать, какого размера должен быть крестик, чтобы его не смогли так просто утащить с холма! – шепнул он мне на ухо, когда мы выстроились у лежавшего на земле креста.
Забавно, но к тому времени я уже почти забыл, для чего мы вообще ищем этот крест! Похоже, я и сам начал верить в историю о брате дона Хенаро.

Вчетвером мы едва оторвали крест от земли. Возможно не только из-за его веса, но и потому, что пальцы плохо держали полированную поверхность камня.
Дон Хенаро заявил, что нам нужен крест никак не меньшего размера. Это сужало круг поисков. Но мы всё равно проторчали в той чёртовой мастерской не менее часа. По ходу дела дон Хенаро успел рассказать хозяину мастерской насколько стервозной и бессердечной женщиной является жена его брата и какая доля её вины в том, что брата дона Хенаро постигла такая незавидная участь, - быть подопытным в сомнительном эксперименте. Хозяин сочувствующе кивал. А я сам вдруг поймал себя на том, что, невольно, прикидываю, какого цвета должен быть камень, чтобы крест гармонично выглядел на вершине холма.

В конце концов, мнения дона Хенаро и дона Хуана совпали по поводу одного из крестов. Выбор был сделан в его пользу, и дон Хуан поинтересовался, сколько будет стоить выбить на нём надпись. Хозяин мастерской ответил, что это зависит от длины надписи и её глубины. Дон Хенаро, на лету, сочинил какое-то состоящее из трёх частей имя своего брата и годы жизни. Хозяин назвал сумму. Дон Хуан обратился ко мне с вопросом, оплатит ли страховая компания эти дополнительные расходы. Я легкомысленно ляпнул, что страховая компания оплатит всё, что угодно.
Глаза дона Хенаро алчно сверкнули, и он стал прицениваться к более длинной надписи, включающей в себя какое-нибудь прощальное изречение. Тут проявил легкомыслие и хозяин мастерской. Он сказал, что такая надпись будет выбита слишком мелкими буквами, иначе для неё просто не хватит места на выбранном крестике. И поиски креста едва не начались по второму кругу.
Мне пришлось прибегнуть к уловке. Я сказал дону Хенаро, что разумнее было бы остановить свой выбор именно на этом кресте, а остающиеся деньги потратить на приобретение более пышного гроба и на размещение скорбного объявления в местной газете.
К нашему с хозяином облегчению, дон Хенаро принял моё предложение. Он попросил хозяина мастерской не продавать этот крест три-четыре дня, пока мы не привезём для его осмотра и утверждения жену брата. В качестве компенсации возможности потерять за эти дни покупателя этого креста, дон Хенаро вручил хозяину мастерской немного денег. Тот был очень тронут такой заботой о его интересах. Мы тепло распрощались…

- Почему мы не могли забрать этот крест сегодня? – спросил я, когда мы втроём свернули в боковую улицу.
Они хохотали так, что я начал опасаться, что теперь сюда сбежится весь квартал. Краем глаза я заметил несколько любопытствующих лиц, появившихся в окнах.

Дон Хуан хохотал, опираясь обеими руками о стену, словно ему тяжело было устоять на ногах. А дон Хенаро присел на корточки и закрыл лицо ладонями. Я понял, что они и не собирались покупать никакого креста. Но мне почему-то не стало смешно.
- Карлос! – проговорил дон Хуан, когда они успокоились, - Хенаро просто показал тебе, как действует воин, когда он…

Дон Хуан замолчал и движениями бровей словно подталкивал меня закончить его фразу. Я не знал, что сказать.
- Когда он… - снова повторил дон Хуан и опять выжидающе замолчал.
- Когда он не собирается получить никакого результата, - подсказал мне в ухо дон Хенаро.

Я недоумённо взглянул на него, а потом перевёл взгляд на дона Хуана.
- Именно так! – подтвердил он и пошёл по улице.

Когда мы прошли несколько шагов, я спросил:
- Но если мы не собираемся покупать этот крест, тогда зачем дон Хенаро оставил деньги хозяину мастерской?
- Таков Хенаро, - пожал плечами дон Хуан. – Он, в отличие от меня, более склонен сочувствовать окружающим. Ведь мы получили хотя бы удовольствие от этой сделки. А хозяин мастерской лишь напрасно потратил на нас своё время. Так что это ему типа компенсации…

Я посмотрел на дона Хенаро. Он вздохнул и сделал такое виноватое лицо, что я рассмеялся.

Вскоре мы подошли к кафе, перед которым была большая крытая веранда с белыми, обшарпанными столиками на ней. Мы устроились за одним из столов. Я всё никак не мог успокоиться и сказал, что действительно поверил, что мы собираемся купить крест. А россказни дона Хенаро о его брате я принял за уловку, - ведь не объяснять же хозяину мастерской, что нам нужен крест, чтобы установить его на месте силы.
- Похоже, что узнавание не добавило тебе умственных способностей, - улыбнулся дон Хуан. – Впрочем, это ведь и не его забота…

Подошёл официант. Мне почему-то показалось, что это сам хозяин кафе. Мы выбрали обед. Все мы остановились на тортильях с мясом, и только салаты выбрали разные. Я выбрал салат с сыром.
- Пойду-ка я прослежу, чтобы повар не наплевал в тарелку Карлоса! – вскочив с места, сказал дон Хенаро. – Они здесь не очень-то доверяют янки!

Он скрылся в кафе, а я удивлённо посмотрел на дона Хуана. Он сиял.
- Хенаро великолепен! – сказал он, улыбаясь. – Он лучше всех!

Я легко с ним согласился. Дон Хенаро действительно был самым неординарным человеческим существом, из всех, кого я знал. Разумеется, если не принимать в расчёт самого дона Хуана.

В проёме входа появился дон Хенаро. Он вытирал руки бумажной салфеткой, которую потом швырнул в ящик для мусора. Я догадался, что он просто ходил в уборную.
Дон Хенаро сел на своё место и сообщил, что с моей тарелкой всё в полном порядке, и что в салат мне кладут самый настоящий сыр, а не какую-нибудь заплесневелую брынзу.
Потом он, с видом заправского фокусника, взмахнул рукой и добыл откуда-то из-под одежды листок бумаги.
- Смотри, что у них там раздают, - сказал он дону Хуану и протянул ему этот лист.
- Это в туалете, что ли? – ухмыльнулся дон Хуан.
- Нет, этого добра у них целая стопка лежит на стойке бара, - спокойно сказал тот. – Бери - не хочу!

Дон Хуан пробежал глазами по листу, и выражение его лица изменилось. Оно вмиг сделалось серьёзным и сосредоточенным.
- Это знак! – произнёс он твёрдо.
- Это знак? – переспросил дон Хенаро.
- Да, - подтвердил дон Хуан. – И очень важный знак.

Он внимательно посмотрел на меня и сказал, что даже не может себе представить, с чего это в моей жизни пошла такая полоса удачи.
- Берегись! – предупредил он. – Когда в жизни воина наступает подобный период, то он легко может расслабиться и пропустить удар!

Я ничего не понял и попытался заглянуть в листок, который дон Хуан держал в руках. Но он тотчас положил листок на стол, лицевой стороной вниз. Я только успел заметить, что это какая-то рекламная или информационная листовка. Мне показалось, что, среди прочего, там была фотография индейца в праздничном уборе.
Появился официант. Пока он расставлял тарелки, мы молчали.
- О чём ты говоришь, дон Хуан? – спросил я, едва официант отошёл от нашего столика. – Какая ещё полоса удачи? Что за период?
- Можно сказать, что тебе просто повезло, - задумчиво произнёс он. – А можно сказать, что сама сила расставила обстоятельства таким образом.

Он опять замолчал. Я сгорал от нетерпения и посмотрел на дона Хенаро. Тот пожал плечами и кивнул на дона Хуана, словно желая сказать, что сам он тоже не понимает, о чём речь.
- Я тебе однажды рассказывал, что в определённый момент магические линии отделились одна от другой и приняли решение иметь как можно меньше контактов между собой. Или не иметь их вовсе, - наконец-то начал дон Хуан, и я весь обратился во внимание.
- Тебе уже однажды повезло, и ты встретился с представителем нашей родственной, параллельной линии. Я говорю, конечно, о Ла Каталине.

Разумеется, я прекрасно помнил Ла Каталину. Та стычка с нею, которую спровоцировал сам дон Хуан, едва не свела меня с ума. А игра, в которую мы с Ла Каталиной позднее вступили в пустыне в облике каких-то экзотических существ, была для меня одним из самых ярких и фантастических переживаний.
- Это большая удача, - иметь подобный опыт, - продолжил дон Хуан. – Но завтра тебе предстоит нечто, что, возможно, потрясёт тебя до самой твоей основы…
- У тебя есть основа? – заинтересованно спросил меня дон Хенаро.

Дон Хуан строго взглянул на него.
- Я только уточнил, - виновато сказал дон Хенаро и сделал рукой жест, словно застёгивал свои губы на застёжку-молния.
- Несмотря на то, что магические линии разошлись в разных направлениях, одна линия была оставлена как бы общей, доступной для контакта любой другой линии. Иначе говоря, магические линии не могут сообщаться друг с другом. Но любая из этих линий, в любой момент, может иметь любого рода контакты с той особой линией, о которой я сказал.

Дон Хуан снова задумался. Дон Хенаро ждал продолжения его рассказа, казалось, с не меньшим нетерпением, чем я сам.
- Эта особая магическая линия доступна не только остальным магическим линиям, но и любому желающему. И, разумеется, все индейцы яки знают о её существовании. Каждые десять лет избирается нагваль этой линии. В данный момент её возглавляет дон Гуйтимео.
- Дон Тезлкази Гуйтимео, - строго уточнил дон Хенаро.
- Да, дон Тезлкази Гуйтимео, - поправился дон Хуан.

Меня одолевало жуткое любопытство и мне не хотелось перебивать его, но я не смог не уточнить:
- Но ведь ты всегда утверждал, дон Хуан, что нагваля никто не выбирает и никто не может назначить человека нагвалем!
- Это всё так, - согласился дон Хуан. – Но тогда, поскольку ты был ещё не готов, мы не касались в разговорах этой особой линии. А здесь уже несколько иные правила. Эта линия является своего рода имитацией некой общественной организации. Это необходимо, поскольку эта линия имеет дело не только с магами, но и с обычными людьми, которые не готовы к восприятию магического мира. Она оставлена такой, чтобы обеспечивать магам контакт с социумом. Впрочем, завтра ты сам сможешь всё увидеть и во всём разобраться. Поскольку завтра мы отправимся на фиесту, которая знаменует собой определённый период развития…

Я хотел уточнить о периоде развития кого или чего именно он говорит, но дон Хуан сделал мне жест помолчать, и сказал:
- Наши друзья тоже будут там.
- Наши друзья тоже будут там? – эхом переспросил его дон Хенаро.
- Разумеется, - кивнул дон Хуан. – Это только мы могли бы пропустить такое событие, поскольку сидим безвылазно в пустыне и не интересуемся происходящим вокруг.
- Разумеется, наши друзья будут там, - глядя на меня, подтвердил дон Хенаро таким тоном, словно переводил слова дона Хуана с иностранного языка. – Ни Сильвио Мануэль, ни Висенте Медрано ни за что не пропустят такого события!

Только тут до меня дошло, о каких именно друзьях говорит дон Хуан. К моему любопытству добавилось и нетерпение. Я понял, что предстоящее событие действительно является значительным.
- Когда же мы поедем, дон Хуан? – спросил я. – Это далеко?
- Не очень, - ответил он. – Мы поедем на север. И вполне успеем, если отправимся завтра утром.

После этого дон Хуан предложил нам всё-таки пообедать, что мы и сделали в полном молчании.

После обеда мы вышли из кафе и направились к моей машине. Дон Хенаро пошёл проводить нас. Он сказал, что переночует в городе, а завтра на рассвете будет ждать нас у выезда на шоссе. Я хотел уточнить, в котором часу он там будет. Дон Хенаро ответил, что в любом случае он будет в условленном месте раньше нас, так что его ждать нам не придётся.
На щите для местных объявлений, который стоял неподалеку от здания муниципалитета, я заметил такую же листовку, что принёс дон Хенаро и собрался незаметно улизнуть, чтобы взглянуть, что же на ней написано. Однако дон Хуан быстро раскусил моё манёвр и, придержав меня за рукав, спросил, куда это я собрался.
- Прояви терпение! – сказал он. - Завтра сам всё увидишь…

...

 

[Begemot]

Глава четвёртая
… обмен мнениями …

Я провёл беспокойную ночь. Предстоящая поездка настолько возбудила мой интерес, что мне никак не удавалось расслабиться. Поэтому, когда утром дон Хуан позвал меня завтракать, я поднялся довольно тяжело. Но, умывшись, и приступив к завтраку, я снова испытал прилив сил, нетерпения и любопытства.
К моему разочарованию, дон Хуан наотрез отказался обсуждать хотя бы какие-то детали предстоящей поездки. И весь путь до развилки у города, где нас должен был ждать дон Хенаро, мы проделали в полном молчании.

Дон Хенаро, как он и обещал, уже ждал нас. Я лишь притормозил ненадолго, чтобы он успел прыгнуть в машину, и мы поехали дальше.
Дон Хенаро был так же сосредоточен и тих, как и дон Хуан. Он лишь изредка указывал мне, какой делать поворот, и по какой дороге ехать. Я спросил его, бывал ли он раньше в том месте, куда мы едем.
- Да, - коротко ответил дон Хенаро.

Через некоторое время он вдруг произнёс:
- Я думаю, ты должен знать ещё кое-что об этой запутанной истории…

Он выдержал паузу, а потом спросил у дона Хуана:
- Как ты думаешь, ему надо это знать?
- Смотря, что именно ты собираешься рассказать, - сухо ответил дон Хуан.
- Я думаю, - проговорил дон Хенаро, обращаясь ко мне, - тебе следует знать, какое значение эта поездка имеет для самого Хуана.
- И какое же? – равнодушно спросил дон Хуан, но мне показалась, что в его тоне проскользнуло скрытое любопытство.

Дон Хенаро видимо воспринял его вопрос, как разрешение продолжать, и стал рассказывать мне об отношениях нагвалей магических линий с нагвалем той особой, открытой линии.
Дон Хенаро объяснил, что каждый из нагвалей магических линий обязан хотя бы один раз встретиться с нагвалем открытой линии. Это такая неписаная обязанность, некий договор, соблюдать который, - долг каждого нагваля любой из закрытых магических линий.
Никто никому ничем не обязан. В конце концов, магия, это ведь не Католическая Церковь. А дон Тезлкази Гуйтимео, - не Папа Римский. Но особая этика и безупречность нагвалей побуждает их исполнить этот свой долг.
Нагвали всех скрытых магических линий уже получали аудиенцию у дона Тезлкази Гуйтимео. И только дон Хуан до сих пор избегал этого.
- Ты ведь знаешь, какой он у нас упрямый, - сказал дон Хенаро. – И я, и Сильвио Мануэль и Висенте и даже все женщины и курьеры уже бывали на подобных фиестах. Только этот старый осёл всё пытается сохранять нашу, якобы, независимость. Ведь для него авторитеты, – ничто. Пустой звук!

Я взглянул на дона Хуана. Он сидел, едва сдерживая улыбку. Но потом не выдержал и расхохотался. К моему удивлению, дон Хенаро остался серьёзным.
- Вот так всегда, - хмуро сказал он мне. – Он всегда отделывается смехом, когда речь заходит о вполне серьёзных вещах.

Дон Хенаро подался вперёд и, просовывая голову между спинками наших сидений, спросил дона Хуана:
- Тебе разве трудно хотя бы раз встретиться с доном Нагвалем?

Я обратил внимание, что он назвал дона Тезлкази Гуйтимео не просто нагвалем, а доном Нагвалем. Вероятно, такое обращение подчёркивало его статус.
- Чего ты хочешь? – повернулся к нему дон Хуан. – Мы ведь едем туда, не так ли?
- Конечно, едем! – иронично воскликнул дон Хенаро. – Только это уже давным-давно следовало проделать!

Он тронул меня за плечо и сказал, что я должен осознать, насколько удача улыбается мне, если ради меня дон Хуан решился, наконец, на такой поступок.
- Ты преувеличиваешь! – возразил дон Хуан. – Я делаю это не ради Карлоса. Точнее, не только ради него. Этот знак был дан, как ему, так и мне. Я не представляю, что этот знак значит для него, но для меня самого это было явное указание, что пора смириться и принять свою судьбу такой, какой она есть.
- Но почему ты раньше не хотел встречаться с доном Тезлкази Гуйтимео, дон Хуан? – спросил я заинтересованно.

Он не ответил. Тогда я повернулся к дону Хенаро и спросил:
- Что происходит во время такой встречи?
- Происходит то, что дон Нагваль как бы подтверждает полномочия нагваля магической линии…

Он запнулся, словно не знал, что сказать ещё. Тогда заговорил дон Хуан.
- Во время такой встречи происходит энергообмен. Очень важный для обеих сторон. Нагвали магических линий передают часть той энергии, которую они накопили во время своей магической практики во втором внимании. А дон Нагваль наделяет их той энергией первого внимания, которую собирает открытая линия. Таким образом, в скрытые магические линии поступает свежая струя трезвости, струя первого внимания, без которой эти магические линии уже давно оказались бы увязшими в безвыходном лабиринте второго внимания.
- Но что плохого в таком обмене? – искренне удивился я. Мне такое положение вещей представлялось довольно разумным и правильным.
- А я разве говорил, что в этом есть что-то плохое? – посмотрел на меня дон Хуан.
- Но тогда почему ты до сих пор избегал встреч с доном Нагвалем?
- Это запутанный вопрос, - медленно проговорил дон Хуан.
Казалось, он был близок к тому, чтобы поведать мне, в чём состояла его запутанность, но потом передумал.
- Мы поговорим об этом позднее, когда ты будешь готов услышать то, что я скажу, - проронил он.

 

[Begemot]

Я не настаивал. Оставшуюся часть пути мы проделали молча.
За всё время поездки мы останавливались лишь дважды: один раз, чтобы заправиться и второй раз, - чтобы выпить воды в какой-то придорожной таверне.

Около пяти часов вечера мы были, по моим прикидкам, где-то не так уж далеко от границы Мексики и Соединённых Штатов. Дон Хенаро велел мне свернуть с шоссе на просёлочную дорогу и после непродолжительной поездки по ней, мы выехали к большому озеру.
Берега озера были скалистыми, покрытыми выгоревшей на солнце травой, местами рос довольно зелёный кустарник. Здесь я уже понял, куда нам ехать. Начались самодельные указатели в виде стрелок, укреплённых на шестах. В одном месте стрелка указывала, что надо свернуть с дороги. Я, обернувшись, взглянул на дона Хенаро. Он кивнул головой. Я свернул и повёл машину по бездорожью.
Впрочем, это нельзя было назвать в полном смысле бездорожьем. Было видно, что сегодня здесь проехала уже не одна машина.

Мы обогнули большой скалистый холм и оказались у импровизированной стоянки машин. Тут было, на первый взгляд, не меньше сотни автомобилей и несколько туристических автобусов.
Я занял свободное место, мы выбрались из машины и направились в сторону озера. В этой местности было ощутимо прохладнее, чем там, откуда мы приехали.

Стоянка находилась на своеобразном плато, от края которого нам открылся величественный вид на озеро. К нему, вниз, вела довольно широкая тропинка, по которой, при желании, легко мог проехать какой-нибудь джип.
Берега озера были пустынными, - никаких построек, по крайней мере, с того места, где мы стояли, видно не было.
Дон Хенаро сказал, что это особое озеро. И что его выбрали для места проведения фиесты не случайно. С высоты полёта орла, это озеро своими очертаниями напоминает фигуру танцующего шамана.
- Ну, Хуан, ты ведь знаешь, ты же летал! – толкнул он в бок дона Хуана, словно желал, чтобы тот подтвердил его слова.

Дон Хуан улыбнулся, но сделал это как-то автоматически. Он был чрезвычайно сосредоточен и сказал, что нам пора спуститься вниз.

Внизу, в небольшой долине на берегу озера, был разбит своеобразный лагерь. Там находился огромный шатёр, напоминающий цирк-шапито, который располагался в левой части долины. Не очень далеко от него и ближе к берегу озера, был ещё похожий шатёр, но меньшего размера. И ещё один такой же шатёр находился почти посередине долины.
У самого берега озера виднелось с десяток индейских вигвамов, а ближе к скалам, окружающим долину, располагались импровизированные торговые ряды.
Обнаружил я и три открытых площадки. Одна из них напоминала летнюю эстраду, - на ней была сцена и ряды сидений перед нею. Две других представляли собой обычные деревянные настилы, а зрители вокруг сидели, кому как вздумается, или просто стояли.
Вход в долину обозначали два высоких и массивных деревянных столба, украшенные резьбой. Между ними было натянуто несколько рядов разноцветных флажков. Впрочем, подобные флажки и гирлянды растений на шестах были разбросаны по всему пространству.
Правее столбов, у самых скал, стояло около полутора десятка небольших грузовичков и фургонов.

Мы спустились вниз и прошли между столбами. Никто нас не встречал и не приветствовал. Похоже, что если у этой фиесты и были организаторы, то они проделывали всё ненавязчиво, предоставляя посетителям самим разбираться, что и где происходит.
Впрочем, за столбами мы обнаружили большой щит, к которому были приклеены несколько листовок, которые, по всей видимости, являлись своеобразными указателями куда направиться и чем заняться гостям. Там была и такая же листовка, которую дон Хенаро вручил дону Хуану в кафе.
Поскольку оба дона остановились у этого щита, изучая написанное, я тоже, наконец, удовлетворил своё любопытство и прочитал то, что было написано в той листовке.

 

[Begemot]

Проходящая фиеста описывалась в ней, как уникальное событие, позволяющее людям, придерживающимся различных духовных традиций, собраться вместе и обменяться мнениями по поводу важных для всех вопросов. А присутствие здесь дона Тезлкази Гуйтимео объявлялось уникальной возможностью получить урок, который сможет оказать влияние на всю дальнейшую судьбу.
О доне Тезлкази Гуйтимео в листовке говорилось следующее:
«Он величайший шаман в мире. Он самый настоящий во всех значениях этого слова: он читает мысли и будущее, является гидом в духовном мире и во всех других мирах, обладает глубокими знаниями по древней Монгольской медицине, знаниями толтеков и яки, знаниями символов, тайных знаков и многое другое. Он несёт знания Атлантиды и Сибири».
Упоминание Атлантиды меня несколько обескуражило, хотя, проведя с доном Хуаном не один год, я уже и привык не удивляться ничему.
Зато меня возбудило и восхитило то, что дон Тезлкази Гуйтимео в этой листовке прямо назывался, - дон Нагваль. Я перечитал это место три раза. И никак не мог поверить, что слово нагваль, которое, после моего знакомства с доном Хуаном приобрело для меня характер чего-то сакрального, необъяснимого и почти запретного, написано так просто и ясно. Это было восхитительно!
Ниже в листовке шёл перечень почётных гостей. Среди них были православный священник, тибетский лама, два монаха бенедиктинца, писатель из России, представители нескольких общественных организаций, об одной из которых я был наслышан. К своему удивлению, я обнаружил в этом списке и фамилии двух профессоров из моего университета. С одним из них я был знаком довольно близко, с другим мы лишь обменивались короткими приветствиями при встрече.

Рядом с этой листовкой я обнаружил обычный лист писчей бумаги с указанием каких-то цен. Это был план встреч с доном Тезлкази Гуйтимео. Там говорилось, что первое знакомство с ним состоится в большом шатре. Вход – 20 долларов. На эту часть мы уже опоздали, поскольку она начиналась в десять часов утра.
Затем следовал тренинг, на котором, как объяснялось в листовке, - дон Нагваль даёт медитации, задачи и цели. И объясняет знаки. В этом пункте указывалось, что дон Тезлкази Гуйтимео сможет принять лишь двадцать пять человек. Тренинг будет длиться в течение шести часов и стоит пятьдесят долларов.
Я подумал, что и тут я оказался вне игры, поскольку даже если тренинг ещё и продолжался, то у меня, скорее всего, уже не было возможности на него попасть.
А вот следующий пункт внушал надежду. Там говорилось, что после тренинга будут даваться индивидуальные консультации, которые стоили по сто долларов с человека. Все цены были указаны в американской валюте.

Дон Хуан заметил, что я изучаю этот прайс лист, и сказал, что мне не нужно об этом беспокоиться, и что он устроит мне аудиенцию у дона Нагваля без всяких денег.
- Эти цены для простачков! – подмигнул мне дон Хенаро.

Я заметил, что мне не жалко заплатить за встречу с таким человеком. Дон Хуан сказал, что прекрасно понимает меня, но что нет нужды становиться в общую очередь, когда у него есть особый подход к дону Тезлкази Гуйтимео.
Тут я вспомнил, что оставил свой блокнот в машине и попросил дона Хуана и дона Хенаро подождать, пока я принесу его. Дон Хуан удержал меня.
- Не спеши! Я ведь предупреждал тебя, что в такие моменты воин может легко расслабиться и пропустить удар. Сейчас нет никакой необходимости в твоём блокноте. Но если ты очень хочешь, то, разумеется, можешь сходить за ним. Однако прежде я должен тебя проинструктировать, как тебе следует себя вести в этом месте.

Дон Хуан отвёл меня в сторону, и мы сели прямо на траву.
- Сейчас мы разойдёмся, – сказал он. – Мы с Хенаро отправимся улаживать свои дела, а ты будешь предоставлен сам себе. Ты можешь делать всё, что угодно: ходить, совать свой нос во всё, что здесь происходит, разговаривать с людьми, в общем, - что твоя душа пожелает. Строжайше тебе запрещается только одно, - узнавать кого бы то ни было!

Дон Хуан требовательно посмотрел на меня. Я не понял его последней фразы и попросил объяснить, что он хочет этим сказать.
- Здесь ты можешь встретить знакомых тебе людей. Как уже сказал Хенаро, здесь находятся и некоторые наши друзья. Если ты увидишь их, ты ни в коем случае не должен подходить к ним и тем более вступать в разговор. Если же ты встретишься с ними неожиданно и прямо нос к носу, то должен просто пройти мимо, словно не знаешь их. Можешь быть уверенным, они сделают то же самое.

Я спросил, какой во всём этом смысл. На что дон Хуан ответил, что в этом есть огромный смысл, но о нём сейчас не стоит говорить. Тогда я сообщил ему, что обнаружил в списке почётных гостей фамилии знакомых мне преподавателей, и спросил, что мне делать в том случае, если я встречу кого-нибудь из них. Дон Хуан на мгновение задумался, а потом сказал, что будет правильнее и лучше, если я и с ними не стану вступать в контакт и вообще постараюсь остаться незамеченным. Он потребовал, чтобы я отнёсся к его словам со всей ответственностью, какими бы странными не казались его рекомендации.
- Мы встретимся с тобой через час-полтора у этих столбов, - сказал в заключение дон Хуан. – Только не торчи тут, словно третий столб. Если нас ещё не будет, то устройся неприметно где-нибудь возле скал. Мы встретимся, и я отведу тебя к дону Нагвалю.

Дон Хуан поднялся на ноги, сделал знак дону Хенаро, который не участвовал в нашем разговоре, а стоял, словно на страже, поодаль и внимательно наблюдал за местностью, и они ушли. Я остался один.

Предупреждение дона Хуана несколько остудило меня и умерило мой пыл. Ведь я готов был броситься в происходящую здесь фиесту, словно в объятия любимой женщины. Я чувствовал, что теперь я наконец-то нашёл или найду то, к чему давно стремился. Я был уверен, что люди, собравшиеся здесь, занимаются как раз той деятельностью, которой мне всегда недоставало, деятельностью, направленной на беспристрастное исследование и изучение глубоких корней шаманизма и магии. В глубине души даже промелькнула надежда, что после встречи с доном Тезлкази Гуйтимео, и сам дон Хуан в чём-то пересмотрит свой взгляд на мир, и будет уже не так отрицательно настроен к возможности написания им самим книги о магии. Возможно, та струя энергии первого внимания, которую он получит в результате обмена энергией с доном Нагвалем, как раз и явится той последней каплей, что повлияет на его решение.
Я подумал даже о том, что, возможно, дон Хуан упрямо избегал этой встречи именно по причине бессознательного опасения, что такая встреча заставит его заняться своего рода переоценкой ценностей, выведет на какой-то иной рубеж в познании и деятельности.
Ни от Перекрёстка Трёх Дорог, ни от узнавания во мне не осталось и следа…

 

[Begemot]

Я сбегал к машине за блокнотом. Заодно я прихватил и свою штормовку. Меня почему-то слегка знобило. То ли потому, что температура воздуха здесь была ниже, то ли по причине моего возбуждённого состояния.

Вернувшись в долину, я прошёл между столбами и внимательно осмотрел окружающее пространство, пытаясь разглядеть, нет ли в пределах видимости знакомых мне людей. Сделать это было трудно, - гости на фиесте представляли собой довольно пёструю, постоянно перемещающуюся массу людей. В конце концов, я решил затесаться в эту массу и просто не забывать время от времени направлять внимание на осмотр ближайшего пространства, чтобы избежать нежелательных встреч.

Первая группа людей, к которым я подошёл, собралась вокруг четырёх девушек в индейских костюмах, но сами девушки, по виду, были явно американками. Они пели индейскую песню. Пятая девушка танцевала. Я какое-то время глазел на них, а потом отправился дальше.
Как я понимал, здесь собрались люди самых разных интересов. Эти девушки, судя по всему, принадлежали к той категории людей, которые интересуются индейским фольклором. В круг моих интересов он не входил. А если бы и входил, то я предпочёл бы послушать песни, исполняемые самими индейцами.

Я направился к вигвамам на берегу. Это было что-то типа театрализованной индейской деревни. Или, правильнее, поселения индейских ремесленников. Видимо так было задумано, чтобы дать возможность посетителям ознакомиться с индейским бытом, каким он был в прошлом или позапрошлом веке. Здесь ткали и вышивали, изготавливали луки, стрелы и ножи, плели корзины и делали одежду из шкур. Возле одного вигвама двое мужчин резали из дерева маски, а около соседнего вигвама готовили на костре пищу. Здесь хозяевами были в основном индейцы. И только там, где изготавливались ножи, я заметил мастеров европейской наружности.

Я подошёл к кромке обрывистого берега, начинающейся за вигвамами. Отсюда стало видно, что внизу, на небольшом пляже у самой воды, тоже происходит какое-то действо. Я не понял точного его значения. Скорее всего, там разыгрывался некий ритуал.
По колено в воде стояла обнажённая девушка с прекрасными рыжими волосами. А четверо девушек, облачённых в простые белые туники, горстями захватывали воду озера и плескали её на обнажённую. На берегу прыгал мужчина, колотя в бубен и распевая какие-то песни.
Я залюбовался рыжеволосой девушкой. Тело её было совершенно белым. И по этому сочетанию белизны кожи и изысканной рыжеватости волос, я почему-то определил, что она была родом из Англии или Ирландии. В моём сознании чаще всего возникал именно такой образ, если я слышал или читал о европейских ведьмах или колдуньях.
Я мог бы смотреть на эту девушку без конца, но мне нужно было найти то, что я искал, и я отправился дальше. Я предчувствовал, что непременно найду здесь тех людей, интересы которых совпадают с моим собственным.

Войдя в самую гущу людского скопления, я вскоре оказался у одного из шатров, того, что располагался ближе к центру долины. Это был одновременно и своеобразный информационный пункт и лекционный зал. У входа, задёрнутого массивными брезентовыми шторами, стояли две девушки, - опять-таки американки, одетые в индейские костюмы. Едва я остановился, раздумывая, куда мне направиться, они подскочили ко мне и принялись весело объяснять, что в этом шатре в данный момент проходит лекция человека, который является одним из наиболее значительных исследователей тех знаний, которые даёт дон Тезлкази Гуйтимео. А вечером, во время концерта, который состоится на главной площадке, в этом шатре будет происходить встреча и свободный обмен мнениями между другими выдающимися исследователями, которых, как утверждали девушки, на эту фиесту приехало пять человек.
- Все они из разных стран! – торжественно заключили девушки.

Я спросил, а где в данный момент находятся все эти люди, но девушки не могли этого сказать. Понятно было, что сейчас я могу послушать только одного из них. Я выразил желание это сделать и одна из девушек, приглашающим жестом, указала на вход в шатёр. Я достал из кармана бумажник, полагая, что нужно заплатить за входной билет, но девушки улыбнулись и сказали, что вход свободный. Я вошёл.

Внутри всё было обставлено уютно и разумно. Слушатели расположились на свободно проставленных складных стульях, окружив небольшое возвышение, на котором стояла белая доска на треноге. Организаторы, видимо, позаботились даже о каких-то мобильных генераторах электричества, поскольку доска на возвышении была освещена двумя лампами с рефлекторами, а лектор держал в руке микрофон. Громкость микрофона была отрегулирована очень правильно, - голос лектора перекрывал шумы, доносящиеся снаружи, но в то же время не резал слух.
Я присел на свободное сидение, и уже буквально через пару минут моё безраздельное внимание было отдано лектору.

Этот человек говорил поразительные вещи! Он рассказывал о законах бытия, постоянно рисуя фломастером на доске схемы и какие-то математические графики, иллюстрирующие те знания, которые он почерпнул от дона Тезлкази Гуйтимео.
Больше всего меня поразило и восхитило, с какой простотой и лёгкостью, на доступном и понятном всем языке лектор рассказывал о нагуале и тонале, об их уровнях, о том, для чего нужны сталкинг и сновидение. Он рассказывал об Абстрактном и про установление связи с ним, о Духе и изучении Намерения, об Абстрактных Ядрах, которых, в отличие от меня, он знал больше шести…

Я был буквально ошарашен всем услышанным. Но одновременно с радостью и возбуждением, я испытывал и некоторую горечь. Ведь я столько лет провёл с доном Хуаном, безуспешно пытаясь понять его знание, а оказывается всё давно уже известно, исследовано, объяснено, разложено по уровням, распределено по вертикалям и горизонталям. Судя по всему, эта открытая линия, которую возглавлял дон Тезлкази Гуйтимео, обладала более обширными и внятными знаниями, чем линия дона Хуана. Мне нестерпимо захотелось побыстрее встретиться с самим доном Нагвалем.

К моему огорчению, лекция скоро закончилась. Посетители стали расходиться, некоторые подошли к лектору с вопросами. Я не стал этого делать. Этот человек настолько доходчиво всё объяснил, что к нему у меня вопросов не возникало. Мне нужно было непременно увидеться с доном Тезлкази Гуйтимео!

После полумрака шатра, солнечный свет на мгновение ослепил меня, и я брёл между людьми почти наугад. Но потом спохватился, что так ведь недолго наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Я остановился и опустил глаза вниз, давая им время привыкнуть к свету. А потом огляделся. И вдруг поймал себя на странной раздвоенности. Я послушно выполнял предписание дона Хуана, однако сейчас я уже не так слепо верил ему самому!
Действительно, эта лекция что-то поколебало во мне. Не то чтобы я сердился на дона Хуана, который на протяжении всех этих лет так и не смог настолько доходчиво описать мне все эти уровни тоналя и нагуаля, объяснить законы бытия, тонкости взаимодействия с Духом и изучения Намерения, - нет! Дон Хуан оставался для меня безупречным воином и магом, который несёт ответственность за все свои решения и поступки. Но в то же время, я начинал осознавать, насколько мои собственные интересы были бы полнее реализованы, если бы я, в своё время, столкнулся с доном Тезлкази Гуйтимео и людьми, которые его окружают.
Я был растерян. У меня вдруг возникло чувство, что я словно предаю дона Хуана. Но я не мог ничего с собой поделать, - мне хотелось найти ещё кого-нибудь из тех исследователей, о которых говорили девушки у шатра, и к числу которых принадлежал тот лектор. Я заранее верил им, поскольку чувствовал, что в них есть та мера разумности и рациональности, которой мне так недоставало у дона Хуана.

 

[Begemot]

Я побрёл наугад.
Через какое-то время во мне возникли сомнения другого рода. Что-то не складывалось. Я снова и снова перебирал в памяти то, о чём услышал в шатре и пытался сопоставить его с тем, что сам узнал за время моего знакомства с доном Хуаном. И концы не сходились. Точнее, никаких концов как будто не было вообще.
Возникало чувство, что лектор говорил о каком-то другом нагуале и другом тонале. Во всяком случае, мои собственные, основанные на практике и разговорах с доном Хуаном, ощущения и догадки относительно этих двух «столпов» знания магов как-то не соответствовали тем понятиям, которые возникли у меня в то время, когда я слушал лектора в шатре. И это было причиной того, что не складывалась вся остальная мозаика. Сталкинг, о котором говорил лектор, был совсем не тем сталкингом, о котором знал я, его сновидение было вовсе не сновидением, а чем-то другим, а слова лектора о дубле или, тем более, духе, представлялись, с позиций учения дона Хуана, какой-то ерундой.
С другой стороны, как только я принимал позицию лектора, ясным и понятным становился весь окружающий мир, - он обретал вполне определённую форму, иерархичность и смысл. И всё это можно было изучать и исследовать научными методами. А ведь именно этого мне всегда и недоставало в мире дона Хуана, - возможности применить научную методологию…
Я был в смятении. И очень надеялся на предстоящую встречу с доном Нагвалем. По непонятной причине я был уверен, что он окажется ближе мне по темпераменту и интересам, чем даже сам дон Хуан…

Незаметно для себя, я оказался у торговых рядов. Это был небольшой рынок, где продавали всякую всячину, - от продуктов до сувениров. Мне захотелось пройтись вдоль рядов, чтобы поглазеть на товары, но вдруг в одном из торговцев я узнал дона Висенте!
Моментально нырнув в сторону, я расположился у одного из прилавков таким образом, чтобы мог видеть дона Висенте, а он не имел бы возможности меня случайно обнаружить.
Дон Висенте торговал лекарственными растениями. Он нараспев расхваливал свой товар. Я смотрел на него, и меня охватывало какое-то чувство, похожее на печаль или ностальгию. Только совершенно непонятно было, по какому поводу эта ностальгия. Своим присутствием здесь дон Висенте включил в мою раздвоенность какое-то третье состояние, которое не поддавалось описанию. Я ощущал себя так, словно вот-вот потеряю что-то крайне важное и значимое для меня…
Я смотрел на дона Висенте и испытывал просто адские муки, вызванные непонятно чем. Мне вдруг стало необъяснимо его жаль. Мне безумно хотелось подойти к нему, обнять его, поговорить о каких-нибудь пустяках. Но предостережение дона Хуана удерживало меня на месте. У меня возникали неудержимые порывы плюнуть на это предостережение и, слегка померкший после лекции образ дона Хуана, был только на руку такому решению, однако я сдерживал себя. Я не представлял, что именно знал дон Хуан такого, что заставило его дать мне подобные инструкции, но сам я, где-то в глубине души, ощущал, что если я их нарушу, всё обратится в такую пустоту, которую мне не выдержать.

Я решительно направился прочь. Обогнув по дуге торговые ряды, я оказался где-то недалеко от большого шатра. Здесь, образовав кольцо, в центре которого что-то объяснял собравшимся человек средних лет, стояла группа людей. Некоторые записывали в блокноты. Я ощупал в кармане свой блокнот. Это простое действие как-то успокоило меня, и я присоединился к группе слушателей.
Очень быстро я догадался, что это, скорее всего, был ещё один из тех исследователей, о которых упоминали девушки. Его речь воспринимать было труднее, поскольку она была пересыпана научными терминами. Я даже осторожно осмотрелся, опасаясь, что как раз здесь у меня есть шанс столкнуться с моим коллегой из университета.
Говорящий, определённо, внушал доверие. То, что он рассказывал относительно тоналя или нагуаля, не настолько противоречило тому, что было известно мне, насколько противоречили высказывания лектора из шатра.

Мне вообще понравился подход этого человека. Он был лишён каких-либо метафизических спекуляций и базировался на строго научной основе. Когда речь зашла о пейоте, я даже достал блокнот и записал несколько фраз, надеясь когда-нибудь позже привести их дону Хуану, чтобы внести ясность в вопрос о растениях силы. В этом пункте у меня до сих пор не было определённой позиции.
Дон Хуан всегда настаивал, что, например, Мескалито является некой абсолютно реальной сущностью. Этот же человек представил всё в несколько ином свете. Я записал то, что он говорил:
- Употребление психоактивных веществ вызывает своего рода реимпринтирование личности. Можно смело утверждать, что подобное воздействие эти вещества оказывают на любого человека. Но! Строго говоря, психоделики скорее создают условия для реимпринтирования, а настоящего эффекта можно добиться только в том случае, если рядом с человеком находится опытный реимпринтатор, в совершенстве владеющий необходимыми техниками для сдвига точки сборки.
В этом месте я даже согласно кивнул, поскольку слова человека только подтверждали моё подозрение о том, что всё со мной происходящее во время принятия растений силы, в значительной мере является и результатом воздействия на меня самого дона Хуана.
Дальше тот человек сказал:
- В действительности не существует какого-то Дымка или Мескалито. Всё это только некая «архетипическая настройка», только мифы. Мифы, необходимые для общего соглашения участников церемонии относительно присутствия некоего мифического существа и даваемого этим существом урока. На самом же деле всё весьма просто. В пейоте содержится алкалоид - мескалин. А, например, в грибах – буфотенин. И именно алкалоиды, содержащиеся в растениях, вызывают все эти видения. Не какие-то абстрактные мифические сущности, а конкретные алкалоиды!

Дальше он сказал, что его слова не нужно расценивать, как попытку обесценить исследования, посвящённые растениям силы. Он подчеркнул, что хотел бы только внести ясность и трезвость в понимание этого вопроса, чтобы избежать ненужной мистификации.

Я был согласен с ним полностью! Его научный подход покорил меня. Мне он представлялся образцом трезвости и здравомыслия. И в то же время, где-то глубоко внутри, я снова ощущал, что какие-то концы не сходятся. Мой собственный опыт, пусть ещё и не настолько большой и глубокий, как мне хотелось бы, не позволял уложить себя в рамки неких «неисследованных феноменов психики». А именно к таким вот неисследованным феноменам, по сути, сводилась вся магия в изложении этого человека. И меня с новой силой начали раздирать противоречия.
Я уже заготовил несколько вопросов, которые хотел задать ему, когда он закончит говорить, но тут к нам подошёл, по всей видимости, тот самый православный священник, имя которого я прочитал в списке почётных гостей. Он что-то спросил, и человек ответил. Так, слово за слово, между ними возникла своеобразная перебранка. Поскольку оба они были явно интеллигентными людьми, то всё это не выливалось в банальную склоку, а протекало на уровне приличных интеллектуальных дебатов. Но мне стало скучно.
Понимая, что в данный момент я не смогу вставить в их разговор свои вопросы, я решил переждать какое-то время и отошёл в сторону. У меня возникло желание подойти к большому шатру. Я полагал, что именно там находится сам дон Тезлкази Гуйтимео. Но моё внимание привлекли юноши, облачённые в буддистские одеяния.

Мне почему-то всегда импонировал буддизм, и я направился за юношами, полагая, что здесь есть какое-то место, которое отведено для их лекций или медитаций. Мне хотелось услышать, как относятся к дону Нагвалю буддисты, и как они воспринимают магию или шаманизм.
Но юноши, казалось, тоже бродили без всякой цели. Они остановились у очередной небольшой кучки слушателей, и я, воспользовавшись случаем, зашёл сбоку, чтобы разглядеть их лица. До сих пор я видел их лишь со спины.
К моему разочарованию, юноши оказались американцами или европейцами, выбритыми наголо и одетыми в оранжевые тоги.

Я хотел было отойти, но моё внимание привлёк местный оратор. Он, вероятно, тоже был из числа тех особых исследователей, о которых говорили девушки.
Этот человек явно был склонен к эпатажу. Правда, на мой взгляд, весьма примитивному. Он говорил нарочито грубо и требовал от слушателей беспрекословного соглашения с его мнением. Он утверждал, что учение толтеков не является набором психотехнических манипуляций. В этом я легко мог с ним согласиться. Но когда оратор пытался подать собственный взгляд на учение дона Тезлкази Гуйтимео, то сам скатывался в какое-то болото из невероятной смеси психоанализа, терминов из восточных религиозных школ, аналогий с компьютерными играми и фильмами, сдобренную движениями из восточных же боевых искусств. Кроме того, практически каждую минуту этот человек отвлекался на то, чтобы напуститься с критикой на каких-то других исследователей наследия дона Нагваля. Чаще всего я понятия не имел, о ком он говорит. Но несколько раз мне показалось, что он злопыхал по поводу идей лектора из шатра и того человека, которого я слушал недавно. В отношении последнего изливалось особенно много желчи.
То ли в результате таких критических отступлений, то ли в силу несостоятельности идей самого оратора, но мне никак не удавалось понять, что, собственно, он хочет сказать. Очевидно, что в кругу слушателей я был такой не один. Однако когда кто-либо пытался задавать оратору конкретные вопросы, тот напускался на вопрошающего, провоцируя склоку и крича, что знание не даётся даром, и что нет дураков раздавать важные наработки бесплатно. Я так и не понял, хотел этот человек денег или только внимания. А может, – и того и другого.
Мне он напомнил рыбку, которую я когда-то содержал в аквариуме. Эта рыбка была пёстрой и украшена большими плавниками и хвостом. Мы с подругой называли её – Петушок. Она не терпела никаких конкурентов, поэтому невозможно было подселить к ней никакую другую рыбу. Даже такого же вида. Иногда, ради развлечения, подруга подносила к аквариуму своё маленькое зеркальце, и тогда рыбка атаковала своё собственное отражение…

 

[Begemot]

Мне надоело всё это, и я медленно направился в сторону большого шатра. Я был уже недалеко от него, но тут случилось то, что стало для меня последней каплей.
Сначала я увидел Сильвио Мануэля. Я сразу узнал его, хотя несколько мгновений никак не хотел поверить, что это он.
Сильвио Мануэль находился на одной из открытых площадок. Одет он был в чёрное трико, плотно обтягивающее его мускулистое тело жокея. На его голове красовалась повязка, в которую были воткнуты три пера.
Сильвио Мануэль давал представление, демонстрирующее удивительные возможности его тела. Он вынимал со своих мест суставы на руках и ногах, а потом вставлял их обратно. Он принимал причудливые и самые невероятные позы, а порой, в буквальном смысле, подпрыгивал на голове.
Я стоял, разинув рот. Эта клоунада неприятно поразила меня. Но зрители были в восхищении и одаривали аплодисментами каждый трюк Сильвио Мануэля.
У меня не возникло никакого желания подходить к нему. Мне вдруг стало отчаянно тоскливо и пусто на душе. Я развернулся и направился прочь от этого места.
Вокруг меня сновали люди. Доносились их слова, пение и смех. А я вдруг вспомнил комическую фразу, которую слышал в каком-то русском фильме, что показывали в киноклубе нашего университета: Киса, мы чужие на этом празднике жизни…
Но мне не стало смешно…

Вдруг на большой эстраде включили микрофон. И какой-то человек, которого я не мог разглядеть со своего места, объявил, что начало концерта откладывается на час. После чего он призвал всех не терять времени зря и принять участие в конструктивном обмене мнениями, местом проведения которого был назван тот шатёр, который я посетил первым и площадка за ним.
Свою речь человек заключил объявлением о том, что ещё остаются два свободных места на индивидуальные консультации у дона Тезлкази Гуйтимео.

Во мне что-то лопнуло. И я почти бежал к столбам у входа в долину. Я хотел поскорее увидеть дона Хуана. Но возле столбов никого не было. И тогда я, игнорируя совет дона Хуана укрыться ближе к скалам, опустился на землю у одного из столбов.

Моё внутреннее состояние приближалось к опасной грани, за которой мог последовать какой-то взрыв. Меня раздирали противоречия. Мой разум, казалось, был полностью удовлетворён тем, что я видел на этой фиесте. Он убеждал меня, что, несмотря на все несостыковки, несовпадение концов и недостаточную проработку концепций, тот подход к магии и знанию, который ощущался здесь, является наиболее правильным и соответствующим моим собственным интересам и стремлениям.
Но моя душа, если такое определение уместно, восставала против всего этого. Я ощущал происходящее здесь, как бездонную яму или трясину, из которой у меня не будет сил выбраться никогда. Мир, каким он представал, если принять сторону провозглашаемых здесь идей и концепций, был унылым и плоским, несмотря на все его вертикали, горизонтали и законы бытия, которые провозглашались основной целью исследований.
Мой разум утверждал, что я последний дурак, если пытаюсь восставать против очевидного. Против упорядоченности и разумности мира. Против его иерархичности и причинно-следственной зависимости. Против осмысленности и подчинённости моего существования неизменным законам, на постижение которых и направляют свои усилия те, кто собрались на этой фиесте.
А моя душа говорила, - Плевать! Она кричала, что если всё обстоит именно так, то лучше лечь на рельсы или стукнуться головой о скалу, чем включиться в эти бега, в это соревнование идей, концепций и объяснений.
Разум высмеивал её протест и утверждал, что идти против потока, - безумие. Что никакая сила не может восстать против объективных законов, присущих этому миру.
Душа не имела разумных доводов, чтобы возражать, но не хотела допускать даже возможности компромисса.
Я осознавал, что индульгирую сверх всякой меры. Но осознание этого никак не облегчало моё состояние. Я опять был на грани того, что дон Хуан назвал Пустой Тройник. И в данный момент это особенно меня ужасало. Поскольку в нынешнем своём состоянии я был, казалось, полностью лишён сил и энергии. И не мог даже представить себе, на что смогу решиться, если попаду сейчас на Перекрёсток Трёх Дорог.
Мне очень хотелось, чтобы поскорее пришли дон Хуан и дон Хенаро. Я надеялся, что их присутствие если и не прояснит мне всё, то, по крайней мере, как-то упорядочит мой внутренний хаос. Даст некую опору моей разрушающейся целостности…

 

[Begemot]

Но вместо дона Хуана и дона Хенаро передо мной появились два идиота.
Я поднял глаза и буквально онемел. Дон Хуан и дон Хенаро стояли передо мной с какими-то отрешёнными и важными выражениями на лицах. Одеты они были в праздничные наряды индейцев. При этом дон Хуан был одет в этот костюм полностью, начиная какой-то пышной короной из перьев на голове и заканчивая мокасинами. А дон Хенаро, казалось, только надел индейскую рубаху поверх своей. Штаны и сандалии были его собственными. На его голове была весьма скромная, в сравнении с головным убором дона Хуана, повязка.

Я не мог определить, кто же из них выглядит более дурацки. Какое-то время мы молчали. Потом дон Хуан, каким-то важным и чужим голосом объявил, что теперь он готов отвести меня к дону Тезлкази Гуйтимео и представить меня ему.
Я вскочил на ноги, словно какая-то пружина подкинула меня. Глядя дону Хуану прямо в глаза, я твёрдо заявил, что в данный момент не имею намерения встречаться с кем бы то ни было.
Я ожидал, что он высмеет моё индульгирование, но он, тем же тоном, сказал:
- Такое твоё решение.

И, пройдя мимо меня, словно я был пустое место, он направился к стоянке машин. Мы с доном Хенаро пошли следом. Дон Хенаро негромко сказал мне:
- Это было неописуемо. Их встреча была удивительной. Теперь дон Хуан, – настоящий нагваль. Он получил подтверждение…

Я никогда ещё не слышал, чтобы дон Хенаро, обращаясь к дону Хуану или упоминая о нём, говорил, – дон. Я был на грани безумия. Мне хотелось лишь одного, - поскорее добраться до своей машины и отвлечь себя хотя бы привычными действиями, связанными с её вождением.
Когда мы подходили к машине, дон Хенаро засеменил вперёд и как-то подобострастно распахнул заднюю дверцу автомобиля. Дон Хуан принял это, как должное. Я не мог на это смотреть…

Большую часть пути мы проделали в гнетущем молчании. Оба дона сидели на заднем сидении, и я, временами поглядывая на них через зеркало заднего обзора, воспринимал их, как какие-то чуждые тени, призраки, непонятно зачем оказавшиеся в моей машине. Сам я находился в полной прострации и вёл машину автоматически. Думаю, я гнал, как сумасшедший.
Я остановился, чтобы долить бензина. Дон Хуан и дон Хенаро не выбрались из машины даже для того, чтобы размять ноги.
Пожилой мексиканец, дежуривший на бензоколонке, представлялся мне единственным живым существом на этой планете. Я готов был обнять его и расплакаться.

Когда я сел в машину, и мы поехали дальше, дон Хуан начал говорить. Это был какой-то нелепый монолог, который он произносил совершенно чуждым мне голосом.
Он говорил о важности взаимопонимания между людьми разных мировоззрений и религиозных убеждений, о необходимости поиска путей сотрудничества между ними и выработки единой линии стратегии поведения и действий, направленных на защиту окружающей среды, на достижение мира во всём мире, на исследования знаний и традиций народов всего мира. Он говорил о тех усилиях, которые каждый воин обязан прикладывать для того, чтобы сдвинуть точку сборки нашей планеты, нашей Матери-Земли в такое положение, которое обеспечит всем равноправие и благоденствие, избавит людей от негативных эмоций и принесёт им любовь и радость…
Он говорил, казалось бы, совершенно верные, правильные слова. И к словам этим невозможно было придраться. Однако за всем этим мне в затылок дышала такая пустота, что я только крепче цеплялся руками за руль. Чтобы не расплакаться…

Я осознал, что больше нет прежнего дона Хуана. Вероятно, та струя энергии первого внимания, которую он получил во время встречи с доном Тезлкази Гуйтимео, что-то перегрузила в нём или заставила его пересмотреть свою судьбу настолько радикально, что сейчас я просто не узнавал его. Это был другой человек. Он говорил те слова, которые я сотни раз, в разных вариациях слышал от всякого рода искателей истины, или читал в подборках духовной литературы. Слова, за которыми, как я всегда чувствовал, не стояло никакого реального намерения.

Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал говорить. Казалось, что в нём просто кончилась какая-то пластинка или заел некий механизм. А вскоре мы подъехали к тому городку, в котором встретили дона Хенаро, выбирали крестик для холма и обедали в кафе, где дон Хенаро обнаружил ту злосчастную листовку.
Дон Хенаро тронул меня за плечо, давая понять, что хочет выйти. Мы были у той самой развилки на окраине города, на которой я подобрал его утром.

Я остановил машину и обернулся назад. Дон Хенаро открыл дверцу, выбрался наружу, а потом наклонился к неподвижно сидящему дону Хуану и поцеловал его руку. В свете, который зажёгся при открывании дверцы автомобиля, я увидел, что по лицу дона Хенаро бегут слёзы умиления.
Я был настолько ошарашен, что даже не попрощался с ним. Я не мог выдавить из себя ни слова, как будто я физически разучился говорить, - мой язык мне не повиновался.
Дон Хенаро мягко закрыл дверцу машины и пошёл вдоль пустынной ночной улицы. Я смотрел ему вслед. Он шёл какой-то не своей походкой. Он сутулился, а его ноги, казалось, подгибались в коленях при каждом шаге. Потом я заметил, что плечи его подрагивают, и мне показалось, что он рыдает. И в ту же секунду я осознал, что дон Хенаро тоже понял, что мы потеряли дона Хуана! Что он тоже не разделяет и не понимает той ерунды, которую говорил дон Хуан. Но, как безупречный воин и верный соратник дона Хуана, дон Хенаро принял свою судьбу такой, какой она оказалась.

У меня же не было вообще никакого выбора. Я очень медленно повёл машину по улице. Только сейчас до меня стал доходить подлинный размах того, что произошло.
У меня больше не оставалось никакого мира, - ни обычного, ни магического. Я не мог примкнуть к открытой линии дона Тезлкази Гуйтимео, поскольку что-то во мне не принимало всего того, что я там увидел и услышал. И даже полное приятие тех идей и концепций моим разумом не могло перевесить силу моего внутреннего неприятия.
Не мог я вернуться и в мир дона Хуана. Поскольку больше не было самого дона Хуана. Он ушёл на другую сторону. На ту сторону, которую я не мог принять внутренне, хотя – и в этом был какой-то совершенно зловещий парадокс – мой разум ведь постоянно искал и даже требовал именно этой другой стороны.
И я уже даже не знал, а существовал ли вообще тот магический мир, в котором я провёл столько лет в компании дона Хуана и его соратников, или это была только сладкая и таинственная иллюзия, безумная мечта…

Передо мной, подобно ленте кинофильма, пронеслись все эти годы. И тяжесть тоски, и горечь потери скорчили меня. А потом я ощутил сильнейшее давление внизу живота.
Я осознавал, что мне не оставлено никакого выбора. Выбирать было просто не из чего. Я решил, что отвезу дона Хуана к нему домой, попрощаюсь и уеду обратно в Лос-Анджелес. Я не представлял, что я буду делать и как стану жить. Мне хотелось только поскорее оказаться подальше от этих мест.

Давление внизу живота стало нестерпимым, я почувствовал острейший приступ тошноты и сильнее нажал на педаль газа, стараясь поскорее выехать за городскую черту.
До конца городка оставалось проехать примерно половину квартала, но я не смог больше терпеть, остановил машину, распахнул дверцу, но выйти из машины не успел, - меня стошнило.
Спазмы тошноты прокатывались по моему телу, и я только старался удерживать открытой дверцу и вытягиваться подальше, чтобы не забрызгать машину.

- Ты бы ещё насрал посреди улицы! – услышал я у себя над ухом голос дона Хуана.

 

[Begemot]

Я медленно поднял взгляд. Дон Хуан стоял рядом, помогая мне удерживать раскрытой дверцу автомобиля. Он был одет в свою обычную одежду и уже без этого дурацкого головного убора из перьев. Я не заметил, ни когда он выбрался из машины, ни когда успел переодеться.
Я хотел что-нибудь сказать, но мой язык всё ещё не повиновался мне, и я лишь промычал что-то нечленораздельное.
Дон Хуан предложил мне перекатить машину немного вперёд. Я сделал это, и дон Хуан помог мне выбраться наружу.
Он усадил меня прямо на асфальт перед машиной, так, что моя спина опиралась о бампер. Дон Хуан сказал, чтобы я прижал ладони к животу в районе пупка, согнул ноги в коленях и притянул их насколько возможно к себе. Спина при этом должна была оставаться прямой.
Какое-то время я сидел в этой неудобной и напряжённой позе. А потом почувствовал, что тошнота и боль в животе исчезли. Я повернул голову к дону Хуану, чтобы сказать ему об этом. Но он, обеими руками, развернул мою голову обратно и велел смотреть вперёд.

Перед моими глазами была улица маленького городка, оканчивающаяся ночью. Там, где начиналась ночь, ощущалось какое-то движение, словно там гулял ветер. Мне на мгновение представилось, что эта улица, - только декорация. А когда мы покинем её и въедем в темноту, то там будет зима. И снег…
Вдруг вспомнилось стихотворение русского поэта. Его читала мне когда-то моя знакомая с факультета филологии, которая была без ума от русской литературы. Тогда мне тоже понравился этот стих, и я запомнил его.
Мне почему-то захотелось прочитать его дону Хуану. Я знал, что он не поймёт английского. Но всё равно сделал это.
Night, street, a lamp, a chemist’s window,
a senseless and dim light. No doubt
in a quarter century or so
there’ll be no change. There’s no way out.

You’ll die, and just the same as ever
begin the dance again. A damp
night, frozen ripples on the river,
a chemist’s shop, a street, a lamp.
(«Ночь, улица, фонарь, аптека…», - стихотворение А. Блока. – прим. переводчика)

Только когда закончил, я осознал, что снова могу говорить. Дон Хуан тронул меня за плечо и сказал, что мы должны ехать.
Он устроился на переднем сидении, и мы выехали из города.
Ехали молча. Мне стало значительно легче. Однако я боялся задавать вопросы, поскольку никак не мог понять, кто сейчас дон Хуан. Является ли он прежним доном Хуаном, или он, - новый дон Хуан, который просто переоделся в свою старую одежду? А может быть, в данный момент он представляет собой какую-то смесь обоих?
Всё это было довольно нелепо. И я молчал. Дон Хуан тоже молчал и ни разу не взглянул на меня.
Вдруг он велел остановить машину. Я не сразу понял, где мы остановились. И только когда мы выбрались наружу, я узнал тот холм перед городом, на котором мы сидели, глядя на окна. Поскольку в этот раз мы въезжали на него со стороны города, то я просто не успел сориентироваться в пространстве.

Мы сели на том же самом месте. Только светящихся окон в городе было значительно меньше. После непродолжительного молчания, дон Хуан сказал, что мне придётся потратиться на ещё один крестик. Я не понял о чём это он и повернулся к нему. Даже в темноте было видно, что он улыбается.
- Похоже, этот холм тоже претендует на то, чтобы стать твоим местом силы, - сказал дон Хуан.

С моих плеч словно убрали гранитную плиту. Это был прежний дон Хуан. И вокруг меня был прежний мир, - может быть сладкая и таинственная иллюзия, может быть только фантазия, - мне было безразлично. Это был мой мир.
Я хотел улыбнуться дону Хуану, но не смог. Мышцы моего лица были всё ещё какими-то скованными.

- Что за стих ты читал у машины? – спросил дон Хуан.
Я объяснил. И добавил, что, к сожалению, не знаю испанского перевода.
- Не важно, - сказал он. – Я понял, что ты хотел сказать.

Я возразил, что я и сам не знаю, что я хотел сказать этим стихотворением. Просто для меня в нём было сказано о мире больше, чем во всём том, что я услышал на той фиесте.
- Именно это ты и сказал! – улыбнулся дон Хуан.

- Зачем мы туда на самом деле ездили, дон Хуан? – спросил я после непродолжительного молчания.
Он покачал головой, а потом произнёс:
- Для тебя эта поездка была возможностью увидеть второй путь, уводящий от Перекрёстка Трёх Дорог. Для меня самого… впрочем, сейчас не имеет значения, чем это было для меня.
- Но ты встречался с доном Нагвалем?

Он снова покачал головой и сказал:
- Нет никакого дона Нагваля. Во всяком случае, в том смысле, как воспринял ты.

Я заявил, что я воспринял всё только так, как описали мне они с доном Хенаро. И если всё это было розыгрышем, то я бы назвал этот розыгрыш довольно жестоким, - я едва не свихнулся от событий прошедшего дня.
Дон Хуан тихо рассмеялся, словно он не хотел нарушать тишину ночи.
- Это не было обычным розыгрышем, - сказал он. – И, хотя у всего этого было какое-то подобие сценария, который, кстати, возникал прямо на ходу, но это не было и театральным представлением, рассчитанным на тебя. Мы с Хенаро не просто играли роли. Мы были этими ролями.
- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?
- Я хочу сказать, что мы создали для тебя специальную реальность и сами поселились в ней, понимаешь? Мы не играли, мы, - были.
- Ты хочешь сказать, что когда вы вернулись, вы на самом деле были двумя… идиотами? – изумился я. – А потом, в машине, ты совершенно искренне говорил всю эту чепуху? А дон Хенаро на самом деле плакал, когда прощался с тобой?
- Ну, о чём плакал Хенаро, ты лучше спроси у него самого, - усмехнулся дон Хуан. – Я же только могу повторить тебе то, что уже сказал: мы не играли, мы, – были.
- Но хотя бы какой-то контроль или что-то похожее у вас оставалось? – не мог понять я. – Иначе, как ты вернулся к себе настоящему?
- Настоящему? – покосился на меня дон Хуан и опять тихо рассмеялся.

 

[Begemot]

Успокоившись, он сказал:
- Разумеется, оставался некий контроль. Иначе это была бы НЕ контролируемая глупость.

Он улыбнулся и продолжил:
- Но это не тот контроль, который имеешь в виду ты. Когда-нибудь ты сам узнаешь то, о чём я говорю.
- Но к чему был весь этот спектакль? – спросил я.
- Я тебе уже ответил, что это была возможность для тебя увидеть второй путь.
- Но не проще ли было вручить мне ту листовку и сказать, что мне стоит побывать на этой фиесте? Я ведь мог и один туда съездить, чтобы всё увидеть.
- Да, это было бы проще, - согласился дон Хуан. – Но в таком случае ты ничего бы не узнал. Нужно было не просто показать тебе второй путь со стороны. Нужно было явственно указать тебе на этот путь в тебе самом.

Дон Хуан легонько постучал кулаком в мою грудь
- Вот здесь…

Теперь я понял, что он хотел сказать. Размах их предприятия поразил меня. Я вспомнил дона Висенте и Сильвио Мануэля…
- Но неужели не было другого, более простого способа сделать это? – спросил я.
- Я не знаю, - пожал плечами дон Хуан. – Возможно ты сам, если тебе когда-нибудь понадобится проделать нечто подобное для кого-то другого, найдёшь что-то более изысканное. Но мы с Хенаро простые индейцы…

Тут у меня возникло одно сомнение. Я спросил:
- Получается, дон Хуан, что все собравшиеся там люди побывали у Перекрёстка Трёх Дорог?
- Ничего такого не получается! - возразил он.
- Но чтобы избрать этот второй путь, разве им не нужно было оказаться у перекрёстка?
- Нет, - ответил дон Хуан. – Это всё слова. Они опять загнали тебя в ловушку.
- Но ведь ты сам утверждал, что так гласит Правило!
- Ничего такого я не утверждал.
- Но как же нет, когда, – да! – его упрямство начало меня раздражать, и я стал подниматься, чтобы сходить в машину за своим блокнотом и процитировать ему его собственные слова.
- Сядь! – удержал он меня. – То, что я тогда говорил, касалось тебя, а стало быть, и тех, кто побывал на перекрёстке. Но я ведь не говорил, что они создают эти три дороги, ведущие от него. Я сказал, что они выбирают. А значит, дороги эти уже существуют, вне зависимости от того, был ты на перекрёстке или нет.
- И что? – я не мог понять, к чему он клонит.
- Похоже, ты действительно слегка в уме повредился, - вздохнул дон Хуан. – Это ведь элементарно! Ну, подумай сам, если эти дороги уже существуют, то…

Я не понимал, чего он ждёт от меня. Передо мной быстро промелькнула картинка: фонарь у перекрёстка трёх пыльных, пустых дорог. Она мне не говорила ровным счётом ничего.
- То это значит, что по ним уже снуют туда-сюда толпы народа! – нетерпеливо воскликнул дон Хуан.
- Почему? – спросил я.

Дон Хуан одной рукой ухватил меня за голову и развернул её по направлению к городу, а другую руку вытянул в том же направлении.
- Погляди! Что, все эти люди тоже выбрали свой путь лишь после того, как побывали у перекрёстка?

Только тут до меня дошло, о чём он.
- Так значит, никто из присутствовавших на фиесте не был у Перекрёстка Трёх Дорог?
- Но я ведь не могу знать за всех! – воскликнул дон Хуан. – Я только объясняю тебе, что выбрать один из путей можно не только на перекрёстке, но и вне него. И делается это как раз для того, чтобы избежать попадания на перекрёсток!

Он пристально посмотрел на меня и сказал:
- Люди прилагают все возможные усилия, выбирают какую угодно дорогу, лишь бы не оказаться у Пустого Тройника. Для человеческих существ нет ничего ужаснее, чем реальность такая, как она есть. И где-то глубоко внутри они ощущают, и не без основания, что оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог, значило бы для них, - поставить под угрозу своё ясное, объяснимое и целенаправленное существование, понимаешь?

Я понимал.
- Когда же какой-либо путь выбирает маг, который оказался у Перекрёстка Трёх Дорог, то его дорога оказывается несколько иной, чем дорога обычного человека. Так случается потому, что маг, в отличие от нормального человека, не просто ощущает или подозревает, - он видел, он был на этом перекрёстке. Поэтому он знает, от чего укрывается. И поэтому я говорил тогда, что, даже выбирая первую дорогу, маг не станет обычным человеком в полном смысле этого слова. И всегда будет отличаться от окружающих его людей. Нет возможности полностью обмануть себя…
- Скажи, дон Хуан, а как насчёт самого дона Тезлкази Гуйтимео? Он был на перекрёстке?
- Понятия не имею, - пожал плечами дон Хуан. – Я не знаком с ним и никогда не видел его.
- Так вы с доном Хенаро не ходили к нему в шатёр? – удивился я.
- Мы-то ходили, - вздохнул дон Хуан. – Но у самого входа вдруг выяснилось, что ни у меня, ни у Хенаро нет лишней сотни долларов.
Чувствовалось, что он едва сдерживает смех.
- Но что бы ты делал, если бы я согласился тогда пойти с тобой к дону Нагвалю? – спросил я.
- Можешь быть уверенным, что я отвёл бы тебя к нему, - улыбнулся дон Хуан.
У меня не возникло сомнений по поводу этого его утверждения.
- А дон Тезлкази Гуйтимео действительно нагваль? – спросил я.

Я спрашивал, поскольку нагвалем его называли все вокруг, а не только дон Хуан и дон Хенаро. Значит, это не могло быть просто частью их спектакля или как бы там ни называть то, что они со мной проделали.
- Я не знаю, - ответил дон Хуан. – Я ведь уже сказал тебе, что я даже ни разу не видел его.
- Ну, а если исходить из того, что ты слышал о нём, ты не мог бы определить это? – не унимался я.
- Перестань молоть ерунду! – посоветовал дон Хуан. – Из того, что мне о нём известно с чужих слов, я могу только предположить, что он, – хороший человек и неплохой целитель. Однако его, так называемая духовная деятельность, меня не впечатляет. Но кто я такой, чтобы делать выводы? Может быть, это просто его контролируемая глупость…

Дон Хуан улыбнулся, но я почувствовал, что он чего-то недоговаривает. У меня возникло ощущение, что он знает больше, чем сказал мне. Я поделился с ним своими подозрениями.
Он согласился, что моё ощущение верное. И сказал, что не хочет углубляться в эту тему потому, что не собирается идти на поводу моей склонности осуждать других.
- Но я никого не осуждаю! – искренне возразил я. – Я только хочу разобраться!
- Наверное, слово осуждать, - не совсем точное, - сказал он. – Но как бы там ни было, ты можешь спрашивать о ком угодно, но о Тезлкази Гуйтимео мы не будем говорить.
- Он какой-то особенный? – попытался я зайти с другой стороны.
- Нет, - ответил Дон Хуан. – Просто разговор о нём только отвлечёт нас в ненужные подробности, которые ничего тебе не дадут. Оставим это.

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться. И тогда я вспомнил того человека, который увлёк меня своим научным подходом. У меня снова возникло побуждение сходить за своим блокнотом, чтобы зачитать дону Хуану то, что я записал со слов того человека. Но потом я понял, что сейчас в этом цитировании нет никакой нужды, и просто пересказал своими словами то, что тогда говорилось.
Закончив пересказ, я сказал дону Хуану, что точка зрения того человека на магию была чем-то мне симпатична, хотя я и не мог полностью принять её.
- И чего ты хочешь от меня? – спросил дон Хуан.
- Я хочу, чтобы ты прокомментировал то, что я рассказал. Ведь у тебя гораздо больше непосредственного магического опыта, чем у меня.
- Непосредственного магического опыта… - повторил дон Хуан и, улыбнувшись, передёрнул плечами, словно у него между лопаток протащили сосульку. – Из того, что я услышал, я могу только сделать вывод о том, что этот твой человек научился прикладывать все свои силы на то, чтобы избежать даже возможности оказаться у Перекрёстка Трёх Дорог. Я думаю, что, установив интуицию на место безмолвного знания, он так и останется удовлетворённым до конца своих дней.
- Но это мне почти ничего не говорит, дон Хуан! – запротестовал я, опасаясь, что это и весь его комментарий. – Не мог бы ты подробнее объяснить, в чём он не прав?
- Не прав? – переспросил дон Хуан. – Так ведь он прав! Он делает лучшее, на что способен. Но если мы говорим о магии, то он занимается тем, от чего я предостерегал когда-то тебя самого.

Я попросил, чтобы он напомнил. Дон Хуан развёл руки в стороны, словно хотел обнять окружающее пространство, и повторил то, что я действительно уже слышал от него, но о чём постоянно умудрялся забывать:
- Сама вечность окружает нас каждое мгновение. И превращать это величие в разумность, заниматься тем, чтобы уменьшать всё до уровня управляемой чепухи, не только глупо, но и крайне вредно…

Он замолчал на миг и потом добавил:
- Тот человек не знает смирения воина. Ему известно лишь смирение нищего. И потому он склоняет голову перед разумом…

Я понял всё, что он сказал. Но одно возражение всё-таки вырвалось у меня.
- Но, дон Хуан, а ты сам, говоря так о том человеке, разве не осуждаешь его? – не без некоторого внутреннего удовлетворения, спросил я.
- Нет, - спокойно возразил он. – Я давно уже научился предоставлять людей самим себе. Поэтому у меня нет по отношению к ним никакого осуждения. Говоря так, как я говорил, я только констатировал факт. И сделал это по твоей просьбе. Можешь быть уверенным, что, например, с Хенаро мы никогда не обсуждаем ничего подобного.

Он улыбнулся. А я снова почувствовал себя в дураках. Как и обычно, дон Хуан выставил всё в таком свете, что все концы указывали на меня.
- А каков же третий путь, дон Хуан? – спросил я, чтобы сменить тему.
- О нём мы пока не можем говорить, - ответил он. – Мы поговорим о нём тогда, когда ты столкнёшься с ним столь же недвусмысленно, как сегодня столкнулся со вторым. Слова вне игры, - заключил он с улыбкой.
- Но когда же я столкнусь с ним, дон Хуан?
- Этого я не знаю. Может быть очень скоро. А может быть и никогда. Всё в руках тех сил, которые правят нашей судьбой…

Его замечание об управляющих нами силах, не показалось мне уместным. Я нахмурился.
Дон Хуан поднялся на ноги. Я воспринял это, как знак, что нам пора ехать, и тоже встал. Дон Хуан потянулся всем телом и предложил мне сделать то же самое. Я потягивался лицом к городу. И просто всем телом почувствовал, как от меня отлетает что-то липкое и тягучее.
Мы направились к машине.
Когда я включил двигатель и зажёг фары, то вдруг вспомнил о доне Хенаро.
- Дон Хуан, а что делает в этом городке дон Хенаро? – спросил я.
- Как это, – что? – удивился дон Хуан. – Ведь Хенаро сразу тебе объяснил, - он там прячется…

 

[Begemot]

Глава пятая
… чай при свечах …

Когда мы подъехали к дому дона Хуана, зеленоватое сияние утра уже набирало силу. Мне совсем не хотелось спать, но дон Хуан настоял, что сейчас это необходимо. Я подчинился нехотя, поскольку предполагал, что уснуть мне всё равно не удастся, и я только стану ворочаться с боку на бок, пытаясь утихомирить возбудившиеся мысли.
Но прав оказался дон Хуан. Едва моё тело приняло горизонтальное положение, я почти тотчас уснул. Я проспал весь день, и проспал бы, наверное, и всю следующую ночь. Но около семи вечера дон Хуан растолкал меня. Он сказал, что мне не следует спать на закате.
- Почему? – вяло поинтересовался я.
- В лучшем случае, ты заработаешь головную боль, - ответил дон Хуан и вышел.

Я поднялся, умылся и пошёл искать дона Хуана. Он был на кухне в задней части дома. На очаге начинал посвистывать чайник, а дон Хуан что-то раскладывал на деревянной доске, которую он обычно использовал как для резки продуктов, так и в качестве подноса. Он велел мне отправляться на веранду, поскольку ужинать мы будем там.
Я спросил, не нужна ли ему помощь, и он вручил мне свой импровизированный поднос. Я ушёл.
На подносе были тортильи, свёрнутые в трубочки, но без начинки. Рядом лежало тонко нарезанное вяленое мясо. В глубокой тарелке был мелко порезанный лук, смешанный со сметаной. В небольшой чашке лежал кусковой сахар коричневого цвета.

Я поставил поднос на веранду и опустился рядом с ним. Пришёл дон Хуан и поставил на пол большой фарфоровый чайник и чашки. Он снова куда-то ушёл и вернулся с куском белой льняной ткани, которую он расстелил, будто скатерть, на полу веранды. Переместив на скатерть всё, что мы принесли, он жестом пригласил меня к этому импровизированному столу.
Дон Хуан разлил по чашкам чай. Это был чёрный чай, аромат которого в этот момент был мне весьма приятен. Дон Хуан сказал, что лук со сметаной следует пытаться, с помощью ложечки, запихивать в тортильи. А можно попросту обмакивать тортильи в тарелку.
- Сегодня у нас праздник! – заключил он, указывая обеими руками на наш стол. – И сегодня мы можем даже поговорить во время нашего ужина…

Я не понял, почему он назвал наш ужин праздничным. Должно быть из-за наличия скатерти. Впрочем, подбор продуктов тоже не был совершенно обычным. Хотя шикарным наш стол, разумеется, назвать нельзя было, но было своеобразно вкусно.
Я весь ушёл во вкусовые ощущения, которые возникали во время пережёвывания кукурузной тортильи с вяленым мясом и луком в сметане, да ещё запиваемой чёрным чаем с кусковым сахаром, что совсем забыл про замечание дона Хуана о том, что мы можем разговаривать.
- Ей-богу, ты странный парень! – услышал я его голос. – Мне иногда кажется, что ты всё делаешь наперекор.

Тут только я осознал, что сам он ещё ничего не съел и только смотрел, как я увлечённо поглощаю пищу.
Я смущённо извинился, объяснив свою рассеянность тем, что я, видимо, ещё не полностью проснулся, но уже слишком голоден.
- О чём мы будем говорить, дон Хуан? – спросил я.
- Так это ты мне должен сказать! – усмехнулся он.

И увидев, что я отложил свою пищу, он добавил:
- Ешь, ешь, не стесняйся! Я просто дразню тебя.

Он тоже приступил к еде. Я сказал, что это, должно быть, очень странно, но сейчас я действительно не знаю, о чём мне хотелось бы поговорить. Дон Хуан улыбнулся и заметил, что это на самом деле весьма странно.
- Однако лучше бы ты преодолел эту свою странность, - добавил он. – Поскольку если у тебя остались какие-то вопросы, то лучше задать их сейчас. Другого случая, в этот раз, уже не представится, - завтра тебе предстоит отправиться домой…

Я запротестовал, что у меня есть ещё в запасе около недели, и что мне совсем не хочется уезжать в Лос-Анджелес. Но дон Хуан только покачал головой. Я знал, что мои возражения бесполезны, и мне придётся подчиниться.
Я принялся лихорадочно перебирать в уме прошедшие события, чтобы выловить какие-нибудь вопросы. Но вероятно я действительно ещё не совсем проснулся, - вопросов не возникало. Кроме одного.
Я исподлобья взглянул на дона Хуана, не решаясь задать этот вопрос. Он перехватил мой взгляд и от смеха повалился на спину. Успокоившись, он сказал, что, судя по выражению моего лица, у меня есть какой-то особенно дурацкий вопрос. Я не выдержал и тоже рассмеялся. А потом признался:
- Он на самом деле дурацкий, дон Хуан. Но других пока нет на очереди, как ни странно.
- Ладно, давай свой вопрос, - с обречённым выражением лица предложил он.
- Я всё равно не могу понять, что дон Хенаро делает в том городке! – выпалил я. – Зачем он там прячется?

Я ожидал нового припадка смеха, но дон Хуан, к моему удивление, воспринял мой вопрос спокойно и даже, как мне показалось, серьёзно.
Он отложил в сторону свою еду и пристально посмотрел на меня.
- Что ж, - проговорил он после какого-то раздумья. – Это неплохое начало для беседы…

Я всё ещё ожидал, когда же он рассмеётся. Но он оставался серьёзным.
- Должен тебе признаться, что здесь я знаю не более твоего, - заявил он. – Поэтому мне остаётся только подтвердить то, что сказал сам Хенаро, - он там прячется.
- Но что это значит? – воскликнул я. – Какая цель всего этого?
- Об этом лучше расспросить его самого. Только я сомневаюсь, что он станет объяснять.
- Но ты разве не знаешь?
- Чёрт возьми, конечно, нет! – воскликнул дон Хуан. – Я ведь тебе уже сказал, что я по этому вопросу нахожусь в таком же неведении, как и ты.

Меня охватило смятение. Было непохоже, что дон Хуан шутит или снова разыгрывает меня. Но если он действительно не знал, что в том городке делает дон Хенаро, то это было для меня чем-то необъяснимым. Я почему-то не мог себе представить, что он не в курсе дел дона Хенаро. Поскольку при таком положении вещей всё становилось каким-то зыбким и невнятным.
Я был уверен, что дон Хуан отдаёт себе полный отчёт в том, что происходит в его мире, и чем занимаются члены его команды. Я не мог знать наверняка, но я подозревал, что всё, что произошло за эти пару дней, было каким-то образом устроено не без вмешательства самого дона Хуана. То есть я полагал, что дон Хенаро оказался в том городке не зря и, разумеется, с ведома дона Хуана. А иначе, как вообще всё могло складываться именно так, как оно сложилось?
Дон Хуан молча наблюдал за моими умственными усилиями. Наконец он не выдержал и улыбнулся. А потом спросил:
- Ты, должно быть, полагаешь, что я являюсь кем-то типа дирижёра?
- Именно так! – подтвердил я.
- Но ведь и дирижёр не знает, с кем, в свободное от репетиций время, спит его первая скрипка, не так ли?

Он, прищурившись, лукаво посмотрел на меня.
Я попытался объяснить, как я всё это себе представляю, но он перебил меня.
- Я тебя не дурачу и не разыгрываю! – твёрдо сказал он. – Я на самом деле не знаю, что там делает Хенаро. Твоя ошибка в том, что ты воспринимаешь отряд магов, партию нагваля, как доски в заборе, - все одинаковые и различаются только в силу занимаемой должности.

Я возразил, что это не так. И что я прекрасно понимаю, что все они разные.
- Нет, ты не понимаешь! – заявил дон Хуан. – Ты не понимаешь, - насколько разные. Потому что самому тебе ещё никогда не удавалось достичь своей собственной разности.
- Разности от кого? Или от чего? – удивлённо спросил я.
- Разности вообще, - сказал он.

Я не понял ничего. Дон Хуан скорчил какую-то гримасу, в которой были смесь бессилия и неудовольствия, а потом улыбнулся. Он сказал, что нам следует попробовать подойти к этому вопросу с другой стороны.
- Опиши мне, как ты представляешь себе отряд магов, - попросил он.

 

[Begemot]

Вообще-то у меня не было совершенно ясного представления об этом. Но я начал рассказывать, надеясь, что по ходу смогу объяснить что-то и себе самому.
Я сказал, что, в моём представлении, все они являются действительно разными, как и отметил сам дон Хуан. Каждый из членов его отряда занимается той сферой магической и обычной жизни, к которой у него есть предрасположенность и талант. Но все их индивидуальные усилия направлены на решение некой общей задачи, на достижение одной цели.
Я никогда не был этому прямым свидетелем, но я был уверен, что они что-то практикуют совместно, неустанно тренируясь и выполняя какие-то упражнения, которые помогают им подготовиться к тому решительному последнему шагу, который сам дон Хуан называл сгоранием в огне изнутри.
Поскольку, согласно Правилу, одним из условий достижения ими свободы является обязанность оставить после себя преемников, то работа со мной в качестве будущего нагваля, требует от них, безусловно, приложения общих усилий. Я напомнил, что дон Хуан сам ведь свёл меня со всеми мужчинами и женщинами своего отряда, которые давали мне какие-то необходимые уроки.

После этого я отметил, что из всех воинов больше всего внимания мне уделяет дон Хенаро, и высказал предположение, что это так потому, что он является, как утверждал сам дон Хуан, моим бенефактором. Поэтому я даже представить себе не мог, что дон Хенаро находился в том городке просто так, от нечего делать, случайно. Я заявил, что в моём понимании, он действовал в согласии с каким-то планом, начертанным самим Правилом. А значит, дон Хуан никак не мог не быть в курсе всего, что происходит.

Дон Хуан внимательно выслушал мои объяснения, а потом сказал, что, как он и предполагал, воины магического отряда, в моём представлении, являются чем-то вроде досок забора, раскрашенных, для пущей важности, в различные цвета.
Я упорно не понимал этой его аналогии и потребовал объяснений.
- Всё, что ты рассказал, могло бы обстоять именно так в том случае, если бы воины магического отряда были личностями. Но все они уже прошли некий порог, после которого личность мага становится чем-то абстрактным. И все те замечательные вещи, о которых ты рассказал, - цели, смыслы, практики и упражнения, - не имеют для мага никакой ценности.
- Но тогда, – что? – в изумлении воскликнул я и добавил: - Что является ценностью?

Дон Хуан взглянул на меня с выражением бессилия на лице и, разведя руки в беспомощном жесте, сказал:
- Я не знаю.

Я был ошарашен. А дон Хуан, как ни в чём ни бывало, начал говорить.
- Я на самом деле не имею понятия о том, что Хенаро делает в том городе. Хенаро для меня такое же таинственное существо, как и Висенте. Как Сильвио Мануэль. Как ты. Как…

Он выдержал паузу и, улыбнувшись, закончил:
- И как сам я.

Я молчал, пытаясь привести в порядок свои мысли. Они водили какой-то беспомощный хоровод вокруг того, что сказал дон Хуан. А я пытался выдернуть хотя бы одну из них из этого круга, чтобы начать очередную цепочку вопросов. Но мне это не удавалось.
Дон Хуан пришёл мне на помощь.
- Твоя трудность заключается в том, что ты всё ещё относишься к Правилу, как к карте. А из этого следует твоя убежденность в том, что всё, что мы с тобой проделываем, является частью какого-то большого плана, который реализуется в соответствии с определённым сценарием. И сценарий этот, по твоему убеждению, пишу я сам. Ну, или иногда я делаю это на пару с Хенаро.

Дон Хуан улыбнулся и пристально посмотрел на меня.
- Но тогда что же происходит на самом деле? – обескуражено спросил я.
- К твоему великому сожалению, даже я вряд ли смогу объяснить, что же происходит на самом деле, - усмехнулся дон Хуан. – Попробуй взглянуть на происходящее под другим углом, может быть это тебе поможет.

Я не представлял, что именно он предлагает мне сделать.
- Попробуй допустить, что нет никакого заранее расписанного сценария, - сказал дон Хуан. – И наша встреча с Хенаро в том городке была просто случайной. Разумеется, тут следует уточнить, что случайностью она была лишь для тебя, но не для меня.
- Ага! – оживился я. – Значит, ты всё-таки знал, что Хенаро находится там?
- Вот чёрт! – воскликнул дон Хуан и хлопнул себя по ляжкам. – Да ничего я не знал!
- Тогда почему это не было для тебя случайностью?
- Потому что для меня вообще нет больше случайностей! - заявил он.
- Но разве это не говорит о наличии какого-то плана, сценария, если нет случайностей, дон Хуан? – спросил я.

Он потёр виски, как будто мои вопросы вызывали у него головную боль. Какое-то время он молчал. Потом сказал.
- Ты загнал меня в тупик. Я не могу ответить ни да, ни нет. Скажем так. Сила сама располагает вещи тем или иным образом. В данном случае всё случилось так, что мы приехали на базар в тот момент, когда в том городе оказался Хенаро. Я не знаю, для чего он туда приехал. Скорее всего, он на самом деле прячется там, как он и сказал. Но я понятия не имею, что именно он подразумевает под всем этим. Это его жизнь и его поступки…

Дон Хуан сделал паузу, словно в расчёте на то, чтобы я осознал то, что он только что сказал о доне Хенаро. Потом он продолжил:
- После того, как мы встретились, сила расположила всё так, чтобы случился наш поход в мастерскую за крестиком. Тогда я не знал, но впоследствии понял, для чего это было нужно. Все эти поиски креста заточили твоё восприятие.
- Что значит, заточили моё восприятие? – перебил я. – Как именно заточили?
- Как ты затачиваешь свой карандаш! – засмеялся дон Хуан и сказал, что в данный момент не стоит отвлекаться на объяснение этого.

Я был разочарован, но настаивать не посмел.
- После этого случилось так, что мы устроились на обед в том кафе. Мы беззаботно веселились, а потом случилось так, что Хенаро принёс ту листовку. И это был знак. Я знал это, поскольку с момента нашей встречи было ясно, что именно Хенаро будет тем, кто в этот день явит что-то важное для тебя.
- Откуда это было ясно? – спросил я.
- Вспомни, что именно ты был тем, кто увидел в том городке Хенаро. Уверяю тебя, я бы так и прошёл мимо. Ведь у него была какая-то своя задача в том городе. И найти его, раз уж прятался, можно было только в случае крайней значимости. Но ты сделал это. Ты его нашёл. А я бы не смог его найти. Понимаю, тебе трудно в такое поверить, но это так.

Дон Хуан улыбнулся и подмигнул мне. А потом добавил, что, несмотря на то, что он, по отношению к событиям того дня употребляет слово - случились, все они не являются случайностями.
На каком-то уровне я начинал понимать, о чём он говорит. Однако мысли мои по-прежнему вертелись хороводом.
- Когда я осознал этот знак, то сразу же прикоснулся и к тому абстрактному плану силы, который она имела в отношении тебя. А потому я, ухватив свой кубический сантиметр шанса, начал действовать. А вскоре и Хенаро осознал этот план и, вдвоём, мы создали для тебя специальную реальность, в которой могло случиться то проявление силы, которое было явлено тебе.
- Ты говоришь про твой рассказ о скрытых магических линиях и об открытой линии? И о вашем с доном Хенаро маскараде? – нахмурился я.
- Это не было маскарадом! – возразил дон Хуан. – Я ведь уже говорил тебе. Мы создали специальную реальность, в которой существуют скрытые магические линии, существует открытая линия, и существует дон Нагваль, который эту линию возглавляет. И мы сами с Хенаро тоже были там.
- Но реально этого всего не существует? – уточнил я.
- Конечно, существует! – возразил дон Хуан. – Ведь я же тебе говорю, что мы создали специальную реальность…
- Это я понял, - перебил его я несколько раздражённо. – Но как обстоят дела в действительности? На самом деле ведь этого всего нет?

Дон Хуан посмотрел на меня, как мне показалось, озабоченно. Он сказал, что если под действительностью я имею в виду то, что происходило на той фиесте, то, в таком случае, дон Тезлкази Гуйтимео, скорее всего, не принимал в своём шатре никаких нагвалей скрытых магических линий.
- Но мы ведь говорили о реальности, а не о действительности, - заключил он.
- Для меня действительность и реальность являются синонимами, - заявил я.
- А для меня… нет!

Дон Хуан хихикнул, словно ребёнок и выжидающе уставился на меня. Во мне росло какое-то раздражение. Я не мог понять, куда он клонит. И требовательным тоном я сказал, что хочу выяснить, что происходило на самом деле.
- Мне кажется, сначала неплохо было бы выяснить, что же оно такое это твоё на самом деле, - беззаботно ответил он.

 

[Begemot]

У меня возникло желание его стукнуть. Он явно надо мной потешался. Уж в чём-чём, а в вопросах реальности не могло быть никаких двух мнений. Говоря реальность или действительность, я подразумевал то, что происходит в объективном физическом мире. В том мире, где проходила фиеста, и где находился реальный дон Тезлкази Гуйтимео, а не вымышленный ими дон Нагваль.
Я полагал, что дон Хуан прекрасно понимает, о чём я говорю, и только нарочно морочит мне голову какой-то специальной реальностью.
- Ты думаешь, что та специальная реальность, о которой я говорю, является только вымыслом? – спросил дон Хуан, пристально разглядывая меня.

Я замешкался с ответом, не зная, что сказать, чтобы это не прозвучало слишком грубо.
- Да, ты так и думаешь, - заявил дон Хуан, словно разглядел это во мне. – Я тебя не виню. Тот факт, что действительность не является реальностью, но реальность является действительностью, - самый замысловатый энергетический факт во всей этой магии. И его бесполезно даже пытаться понять или объяснить.

Я нервно заявил, что для меня тут нет никакой замысловатости. И что его утверждения о специальной реальности я не могу рассматривать никак иначе, чем как то, что они просто выдумали её и разыграли со мной спектакль, у которого не было в реальности никакого основания. А были ли они сами полностью в этом спектакле или только играли свои роли, - другой вопрос. Но этот вопрос не имеет отношения к тому, что хотел выяснить я.
Я был раздражён. И едва сдерживал себя.
- Что ж, на сегодняшний момент у тебя нет никакой возможности воспринимать это иначе. Поэтому на том и сойдёмся, - предложил дон Хуан.

Он поднял свою чашку и сделал жест, как будто это был бокал с вином, и он предлагает мне чокнуться.
Моё раздражение тотчас улеглось. Я поднял свою чашку в таком же жесте и виновато улыбнулся. Мы отпили каждый из своей чашки.
- Сейчас, сам не осознавая, что ты делаешь это, ты определил то направление, в котором теперь пойдут твои поиски, - сказал дон Хуан, когда поставил свою чашку. – И если ты когда-нибудь напишешь свою очередную книгу, то речь в ней будет идти о реальности и действительности. Могу тебя заверить заранее, что тебе не удастся даже приблизительно определить природу реальности в своей книге. Но ты ведь всё равно будешь пытаться это сделать, правда?

Дон Хуан улыбнулся мне и сказал, что он пойдёт принести лампу, а я должен подготовить какой-нибудь совсем другой вопрос, поскольку о реальности мы сегодня больше говорить не будем.

Он поднялся на ноги и ушёл в дом. Я остался сидеть, пытаясь найти вопрос, который бы меня беспокоил больше, чем только что услышанное.
Однако такой вопрос было непросто найти. То, что сказал дон Хуан, раздражало и одновременно волновало меня. Но, как уже не раз случалось, я заставил себя прекратить думать в том направлении, по опыту зная, что когда-нибудь позднее мы ещё вернёмся к этому вопросу.
Когда на пороге хижины появился дон Хуан, неся в руках две зажженные лампы, я уже знал, о чём хочу спросить его.
Дон Хуан поставил лампы по обе стороны нашей скатерти, и только тут я обнаружил, что это вовсе не обычные его керосиновые лампы, а два подсвечника изумительной работы, в каждом из которых горела свеча.
Подсвечники были изготовлены из ажурного металла. Я подумал, что это должно быть чугунное литьё. Между массивной ножкой и чашечкой, в которой крепилась свеча, была вставка из камня. И каждый из подсвечников имел отражатель, который был покрыт белой эмалью. Отражатель был сделан в форме вогнутого овала и, по всей видимости, выполнял ещё и функцию защиты пламени свечи от ветра.
- Сегодня у нас праздничный ужин, поэтому полагается сидеть при свечах, - весело сказал дон Хуан, перехватив мой восхищённый взгляд. – А, кроме того, что-то в этих свечах есть такого, что отпугивает насекомых. Ты сам увидишь, - ни одно насекомое не появится здесь, пока будут гореть эти свечи.
- Где ты взял это чудо? – спросил я.

Я говорил совершенно искренне. Вид этих подсвечников вызвал внутри меня то же самое чувство неопределенного давления в груди, которое возникало, когда я любовался произведениями искусства.
- Это одна из работ нагваля Элиаса, - ответил дон Хуан и сделал жест, словно хотел дотронуться до пламени свечи. – Мне они достались в наследство. Как символ невыразимого восхищения нагваля Элиаса перед таким загадочным явлением, как пламя обыкновенной свечи. Думаю, твои физики-химики не одну голову сломали, пытаясь объяснить, что оно такое…

Он засмеялся, а потом сказал:
- Нет, нет! В действительности их купила на блошином рынке в Мехико одна из женщин моей команды. И преподнесла мне ко дню рождения.

Он снова рассмеялся и предложил мне задать свой вопрос. Если я, конечно, таковым обзавёлся, пока сидел в пугающей темноте бесконечного космоса.
Я улыбнулся. И сказал, что это не какой-то один конкретный вопрос. Я просто хотел бы, чтобы он объяснил мне одно противоречие.
Я сказал, что, как мне кажется, понял всё, что произошло со мной на фиесте, и понял его объяснения, касающиеся второго пути. Но тот человек, который захватил меня своим научным подходом, оставался не вполне понятен мне. Точнее, мне было непонятно, что он делает на этом втором пути. Ведь по утверждениям дона Хуана, второй путь ведёт к истощению разума или даже безумию. Однако, слушая того человека, я никак не мог бы назвать его безумцем. Даже наоборот.
- Ты упустил из виду, что моя краткая характеристика второго пути была из двух частей, - усмехнулся дон Хуан. – Если быть строгим в определениях, то я говорил, что второй путь ведёт к одержимости и истощению разума. Человек, о котором ты так беспокоишься, одержим… разумом.

Дон Хуан сделал паузу и посмотрел на меня. В свете свечей глаза его сверкали.
- Любая одержимость является ключиком, которым отпирается выход на эту дорогу, – продолжил он. – Вполне возможно, что со временем этот человек истощит и свой разум. Говоря так, я не хочу сказать, что этот человек станет безумцем, - это ему ни в коем случае не грозит. Я имею в виду, что его разум потеряет последний шанс стать когда-нибудь более абстрактным. Надеюсь, ты уже понимаешь, что, говоря, - абстрактным, я не имею в виду способность понимать математические абстракции.

Он снова посмотрел на меня, потом улыбнулся и закончил.
- Но пока что движущей силой того человека является желание всё объяснить и открыть некие волшебные технологии, при помощи которых он надеется описать формулами невыразимость и таинственность этого мира. Это приносит ему успокоение и, одновременно, возбуждает его. Наделяет его существование в этом мире определённым смыслом. Скажем так. Без этой игры, в которую тот человек играет со своим разумом, у него ничего нет. Поэтому он одержим разумом, и склоняет голову перед ним. А куда ведёт такая одержимость, - тебе уже известно.

Дон Хуан выпрямился и строго посмотрел на меня.
- Берегись! – предупредил он. – На эту дорогу ведёт всякая одержимость. Даже одержимость…

Он замолчал и кивком головы как будто приглашал меня продолжить. Догадавшись, что у меня нет вариантов, он закончил сам:
- Даже одержимость безмолвным знанием!

Он расхохотался, глядя на моё удивлённое лицо. Я на самом деле не ждал такой концовки. И она едва не увела меня в сторону от того, что я намеревался выяснить, поскольку подталкивала начать расспрашивать дона Хуана о том, что он имеет в виду, говоря про одержимость безмолвным знанием.
Однако я сдержал своё любопытство по этому вопросу, а может быть мой интерес к тому учёному оказался сильнее.
- Но, дон Хуан, тот человек говорил очень правильные вещи! - заявил я. – Его слова, которые я пересказал, были только частью всего того, что он говорил. Жаль, что ты не слышал его. Я, вероятно, не очень хорошо передаю смысл его речи. На самом деле он, на мой взгляд, всё понимает правильно.
- Понимает или знает? – перебил меня дон Хуан.
- Что ты имеешь в виду? – не понял я.
- Знание и понимание, - две большие разницы. Мне казалось, что на сегодняшний день у тебя уже не должно было остаться никаких сомнений по этому поводу, - улыбнулся дон Хуан.
- Но я ведь не могу наверняка знать, понимает тот человек или знает, - возразил я.
- Конечно, можешь! – заявил он.
- Дон Хуан, дон Хуан… - в отчаянии взмахнув руками, воскликнул я. Он постоянно, как мне казалось, уходил от моих прямых вопросов, перебрасывая разговор в другие, желательные ему самому, направления.
Он рассмеялся, передразнив мой жест отчаяния. А потом сказал:
- Тебе кажется, что я всё время ухожу от вопросов, не так ли?
Я утвердительно кивнул.
- Это не так, - покачал он головой. – На самом деле это ты задаёшь не те вопросы.
- Тогда какие же вопросы были бы, - те? – спросил я.
- Я не знаю, - снова покачал он головой. – Это ведь должны быть твои вопросы. Но чтобы наш праздничный ужин окончательно не превратился в учёные посиделки в кафе твоего университета, я попробую ответить, несмотря на то, что не получил должного вопроса. Как ты на это смотришь?
И, не дожидаясь моего согласия, он продолжал:
- Как тебе уже должно быть известно, у нашего разума нет конкурентов. Конечно, в некоторых случаях таким конкурентом могут выступать чувства. Но они, - слабый противник. И, в конце концов, в девяносто девяти случаях из ста, разум, рано или поздно, берёт верх.
- А любовь? – возразил я. – Как же любовь, дон Хуан? Ведь говорят же, что любовь, - неразумна.
- Конечно, любовь неразумна, - согласился он. – Но любовь, - тоже чувство. Так что и она, в подавляющем большинстве случаев, склоняет голову перед разумом. К тому же, разум уже смог и её объяснить. Как насчёт всяких химических реакций?
Он улыбнулся и продолжил:
- Такое положение, в сегодняшней модальности времени, возводит влияние и власть разума на уровень почти абсолютный. Единственным реальным конкурентом разуму является дух. Но от этого конкурента разум тоже научился избавляться, применяя первую свою уловку, - игнорирование.

 

[Begemot]

Дон Хуан замолчал и выжидающе посмотрел на меня. Я понял, что он ждёт от меня какого-то вопроса. Но я не знал, о чём спросить.
- Тебя разве не заинтересовало то, что разум, как и дух, пользуется уловками? – хитро прищурившись, спросил, наконец, дон Хуан.

Я ответил, что не обратил особого внимания на его слова об уловке разума, приняв их за некую фигуру речи.
Он рассмеялся, а потом сказал, что это тоже одна из уловок разума, - уводить внимание в сторону от важных моментов, оправдывая это какими-нибудь банальностями.
- Уловка, - сущность магии, - пояснил он. А наш разум, - величайший маг и кудесник. Поэтому он тоже, подобно духу, пользуется уловками.

Для меня это прозвучало полной неожиданностью. И мне хотелось сделать паузу, чтобы поразмышлять над этим утверждением дона Хуана, но он не дал мне такой возможности, продолжив свои объяснения.
- Вне всяких сомнений, наш разум, - величайший маг! Иначе, как бы ему удалось распространить своё влияние на такое количество осознаний? И как бы ему удалось уводить наше внимание от нагуаля так успешно, что мы легко игнорируем даже самые явные проявления духа? Вот ведь вопрос, а?

Дон Хуан снова выжидающе посмотрел на меня. Но, поняв, что ответа от меня не последует, притворно вздохнул и продолжил:
- Однако, игнорирование, - это только одна из уловок разума. И, я бы сказал, - довольно тупая, хотя и далеко не примитивная уловка. Но есть у него и более изысканные уловки. Например, - объяснение…

Сделав очередную паузу, он, вдруг, поднялся на ноги и отошёл к выходу с веранды. Там он остановился, вглядываясь куда-то в западном направлении.
Несколько минут он стоял неподвижно, а потом, так же неожиданно, вернулся на место.
Я ждал, что он продолжит, но он молчал.
- Разве твой разум не пытался объяснить тебе мои действия? – наконец спросил он.

Я ответил, что у меня промелькнули кое-какие подозрения на этот счёт, но я бы не назвал их объяснениями. В действительности я не знал наверняка, почему он так поступил.
Дон Хуан рассмеялся. А потом спросил:
- Значит ли это, что твой разум признал мои действия необъяснимыми?

Я ответил, что это не совсем так. Скорее, его действия были необъяснимы только для меня, поскольку я понятия не имел, почему он отходил к выходу с веранды. Но для него самого в этом всём, разумеется, был какой-то смысл.
- Это тебе подсказал твой разум? – поинтересовался дон Хуан.

Я вынужден был признать, что это именно так.
- А если я скажу, что для меня самого эти действия были совершенно бессмысленны? – спросил он.
- Но так не бывает! – возразил я. – Ты ведь для чего-то сделал это!
- Вот об этом я и говорю, - заключил дон Хуан.
- Да о чём, - этом? – возмутился я. Мне никак не удавалось поймать нить его утверждений.

Дон Хуан вздохнул. А потом взглянул на меня каким-то сияющим взглядом и вдруг завопил:
- Разум! Разум!! Разум!!! Смыслы! Цели! Причины! Следствия! Концепции! Практики! Разум! Разум!!

Он выкрикивал это так самозабвенно, что испугал меня почти до полусмерти. Я вдруг ощутил себя так, будто меня укутали во что-то плотное и сунули под пресс.
Дон Хуан замолчал так же внезапно, как и начал. Он уставился на меня неподвижным, тяжёлым взглядом, а потом тихо, но яростно потребовал, чтобы я вспомнил.
Я, медленно приходя в себя, собрался было уже уточнить, что именно я должен вспомнить, как вдруг меня пронзило воспоминание. Я вспомнил, как однажды дон Хуан обучал меня четырём настроениям сталкинга в доме в северной Мексике с помощью Сильвио Мануэля и дона Висенте. И как, в определённый момент, Сильвио Мануэль начал выкрикивать каким-то нечеловеческим голосом слово, - Намерение!
- Именно это я и хотел услышать, - удовлетворённо сказал дон Хуан, когда я рассказал ему о том, что вспомнил. – Только в тот раз выкрики Сильвио Мануэля позволили твоему уму направиться прямиком на вспоминание пережитого ранее чувства, и понять не только то, почему повышенное осознание является вратами намерения, но и прикоснуться к самому намерению.
А мои вопли едва не загнали тебя в полную безнадёжность…

Он сделал паузу, а потом спросил:
- Разве тебе не интересно, почему так случилось?
- Интересно, - глухо ответил я.

К моему удивлению, голос мой прозвучал неожиданно мрачно и угрюмо, словно это произнёс не я, а кто-то другой.
Дон Хуан едва не стукнулся головой, когда опрокинулся на спину от хохота. А во мне произошло странное разделение. Одна часть меня готова была присоединиться к веселью дона Хуана. А другая, мрачно и напряжённо ждала, когда же он прекратит это и продолжит говорить.
Дон Хуан, казалось, почувствовал моё настроение. Он перестал смеяться и сел, выпрямив спину. Потом он как-то по-детски шмыгнул носом, и, казалось, готов был снова покатиться со смеху, но сдержался.
- То, что выкрикивал я, ты слышишь каждый день, каждый час, каждый миг своей жизни. Это кричит твой разум. Точнее, он уже не кричит. В этом нет нужды. Он просто нашёптывает тебе всё это. И сейчас, в отличие от того раза с Сильвио Мануэлем, тебе нечего вспоминать. Поскольку твоя память давно уже находится в услужении разума, укрепляя линейность твоей непрерывности.
- Это ещё одна уловка разума? – хрипло спросил я.
- Нет, - покачал головой дон Хуан. – Это не уловка. Это следствие той изысканной уловки, которую я назвал, - объяснение.

Он переменил позу и продолжал в какой-то академической манере:
- Как тебе известно, природа нашего разума состоит в том, чтобы всё объяснять, классифицировать и систематизировать, определяя связи между явлениями в понятиях причины и следствия. Он стремится объяснить даже то, что не поддаётся объяснению в принципе.
- Но как же тогда ему это удаётся? – спросил я.
- Легко! – воскликнул дон Хуан, прищёлкнув пальцами в воздухе. – Он, - соглашается…

Он опять сделал паузу, то ли в надежде на мои вопросы, то ли просто давая мне возможность лучше осознать его утверждение. Потом он продолжил:
- Это как раз случай того твоего учёного человека, который, по твоим словам, всё понимает правильно. И тут ты прав. Он совершенно правильно всё… понимает. Но он, - не знает. Он понимает, поскольку его разум согласился, что, например, нагуаль, - невыразим. Его разум выдаст тебе совершенную концепцию относительно того, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. И твой собственный разум, поскольку, с его точки зрения, эта концепция настолько точна и совершенна, что даже нет места, где могла бы нагадить муха, легко согласится с нею. Заметил? Снова, - соглашение! Твой разум, - не знает. Он только понимает, что в концепции всё находится на своих местах. И он, - соглашается…

Я упорно не мог понять, к чему он ведёт. И попросил объяснить это как-нибудь иначе.
Дон Хуан преувеличенно вздохнул. Но потом терпеливо продолжил:
- Когда о невыразимости нагуаля говорю я, или Хенаро, или любой другой маг, которому довелось быть свидетелем нагуаля, то это говорится из знания. Но ни я, ни Хенаро, ни любой другой не понимаем, как это может быть, что нагуаль, - невыразим. Однако твой учёный, - понимает. И это говорит о том, что он попался на главную уловку разума. Уловку, которую разум применяет к самому себе. Уловку настолько искусную, что даже он сам не осознаёт, что это, - уловка…

Я тут же принялся упрашивать дона Хуана, чтобы он не держал меня в неведении и рассказал об этой уловке. Но он только покачивал головой из стороны в сторону, словно не веря, что я вообще говорю об этом.
- Ты хотя бы представляешь себе, о чём просишь? – спросил он, наконец. – Сейчас мы с тобой пребываем в пространстве разговора. Разговор принадлежит сфере разума. Как, скажи на милость, я смогу рассказать тебе об уловке, которую сам разум не осознаёт, мм? Как?
- Но ты ведь упомянул о ней, - слабо возразил я. – Значит…

Я запнулся. Потому что вдруг осознал, что из того, что дон Хуан упомянул об этой уловке, вовсе не следует никакого, - значит…
Дон Хуан, казалось, прекрасно понимал, что со мной происходит. Он сидел, глядя равнодушно куда-то вдаль мимо меня, но по определённому блеску его глаз, который выдавало пламя свечей, я каким-то образом знал, что ему есть, что ещё сказать.
- Ну, говори же, наконец! – буркнул я.

Дон Хуан лукаво усмехнулся, потом пожал плечами с таким видом, словно нехотя поддаётся моему давлению и, наконец, произнёс:
- Что ж. Я могу попробовать рассказать об этой уловке. Но должен предупредить, что, несмотря на все мои старания, ты вряд ли узнаешь, о чём я говорю. Подобного рода разговоры не ведут к узнаванию. Возможно, ты достигнешь некоторой степени понимания. Но не делай на это понимание слишком большую ставку!

Он удобнее устроился на своём месте, развернул свечи так, чтобы их отражатели затеняли от нас пламя, и продолжил:
- Итак, разум твоего учёного согласился, что нагуаль, - невыразим. Но что он сделал на самом деле? Он объяснил нагуаль! Понимаешь?

Я, с каким-то остервенением, отрицательно мотнул головой. Дон Хуан едва не рассмеялся, но сдержал себя.
- Разум учёного никогда не был свидетелем нагуаля. По той простой причине, что разум вообще не может свидетельствовать о нагуале. Это прерогатива воли. Однако разум, в результате, например, манипулирования какими-то философскими концепциями, вполне может прийти к выводу о существовании нагуаля и даже о его невыразимости, необъяснимости. При этом, заметь, разуму вовсе не обязательно быть свидетелем нагуаля! Ему достаточно интеллектуальных усилий, чтобы добраться до концепции необъяснимости нагуаля. И тогда он, - соглашается. Понимаешь? Он реально не знает. Он только согласен. А что означает такое согласие?

Дон Хуан, похоже, ждал от меня ответа. Но у меня его не было. Поэтому я спросил:
- И что же оно означает?
- Оно означает только то, что разум объяснил самому себе, что нагуаль, - необъясним. Понимаешь? Необъяснимый нагуаль не является для разума реальностью! Он, - всего лишь умозрительная концепция в той картине мира, которую состряпал для нас разум…

Вероятно, на моём лице отражалось полное недоумение. Дон Хуан не выдержал и расхохотался. Впрочем, он быстро успокоился и с невероятным терпением продолжал:
- Разум просто включил в своё описание мира ещё один умозрительный элемент, который называется, - «нагуаль необъяснимый». И ничего более! Разум уложил нагуаль на одну из полочек своего инвентаризационного перечня, и теперь готов, на своём уровне, манипулировать этим умозрительным нагуалем. Несмотря на то, что сам же прицепил к нему бирочку, - невыразимый...

Мне показалось, что я начинаю понимать, что хочет сказать дон Хуан. Но это не было похоже на обычное интеллектуальное понимание. Я «схватывал» слова дона Хуана чем-то ещё. Чем-то, что, либо относилось к сфере разума лишь опосредовано, либо вообще не имело ничего общего с разумом.
- Однако это лишь часть уловки! - заявил дон Хуан. – Дальше всё может развиваться по двум сценариям. В одном случае разум приступает просто к игнорированию нагуаля, поскольку понятно ведь, что от чего-то, что не поддаётся описанию и объяснению, нет никакого толка. В другом случае, разум, вдохновляемый концепцией о невыразимости и неописуемости нагуаля, начинает любоваться своей теорией, расширять и совершенствовать её, выстраивать новые концепции. Он даже создаёт некие свои практики, которые, по его мнению, приблизили бы его к необъяснимому нагуалю. Мне лично первый вариант представляется не таким безнадёжным, как второй.
- Ты, видимо, хотел сказать, что второй вариант не такой безнадёжный? - осторожно поправил его я.
- Нет, - решительно возразил он. – Я сказал именно так, как хотел. Второй вариант намного безнадёжнее первого.
- Но почему? – не понял я.
- В первом случае у человека всё-таки остаётся небольшой шанс, что когда-нибудь нагуаль к нему достучится, несмотря на игнорирование разума. Видишь ли, игнорирование, хотя и крепкий щит, но не совсем надёжный. И при определённом давлении нагуаля этот щит не выдерживает и разлетается на куски.

Дон Хуан поднёс кисти рук к груди и, сжав их в кулаки, затем быстро выпрямил пальцы, словно имитируя некий взрыв.
- А вот во втором случае разум выставляет такие плотные щиты, что пробиться сквозь них нет никакой возможности. Ведь разум уверен, что он уже знает, что такое нагуаль. Он облёк своё понимание необъяснимости нагуаля в удобные концепции, поставил себе плюсик за то, что не игнорирует непостижимость нагуаля, и уверил себя самого, что его понимание и является знанием. Таким образом, разум всегда на коне. Он снова на вершине и правит бал. И щиты его, на этот раз, крепче любой брони.
- О каких именно щитах ты говоришь, дон Хуан? Не мог бы ты привести какие-то примеры?
- Но ты ведь стоял с таким примером нос к носу! – воскликнул дон Хуан. – Тот учёный. Он является наилучшим примером того, о чём я тебе сказал. Его щиты, - безупречны. Я уверен, что если он уже не начал, то в дальнейшем непременно начнёт облекать в научно-психологические концепции и сталкинг, и сновидение, и энергетическое тело. В конце концов, на радость всем почитателям разума, он подведёт научную базу под всю эту необразованную магию и, исходя из этой базы, разработает методологию и практику, ведущие к достижению, ни много, ни мало, - нагуаля. А затем и третьего внимания… Но, надеюсь, ты уже догадываешься, куда на самом деле приведут все эти практики с методологиями.
- Значит, выходит, что наука вообще не нужна? – спросил я.

Дон Хуан обхватил ладонями голову в жесте полного отчаяния. Потом опустил ладони и спросил, глядя прямо мне в глаза:
- Не нужна, - где?
- Что значит, - где? – не понял я.
- Где не нужна наука? – повторил он и пояснил. – Наука хороша в своей сфере. Но беда с ней в том, что, поскольку разум претендует на мировое господство, наука постоянно зарывается в те сферы, где её присутствие не только не нужно, но даже вредно. А то и вообще, - абсурдно. В музыке, например. Или в поэзии. Если же говорить о магии, то, вне всякого сомнения, для науки там просто нет места…

 

[Begemot]

У меня возникла одна мысль. Я даже поднялся на ноги и прошёлся по веранде из угла в угол, чтобы дать ей воплотиться в слова. Дон Хуан терпеливо ждал, не произнося ни слова.
Наконец я решил, что готов, сел обратно на своё место и спросил:
- А если наоборот, дон Хуан? Если тому человеку удастся ввести в науку, - магию?
- Что в лоб, что в жопу! – усмехнулся он. – Зачем кому-то понадобилось бы такое проделывать?
- Ну, я не знаю, - признался я. – Но, может быть, это позволило бы вывести на какой-то другой уровень саму науку? Может быть, сблизило её каким-то образом с магией?
- Но зачем? – почти простонал дон Хуан. – И каким образом произошло бы такое сближение?
- Может быть концепции магического мира, принятые научными кругами, заставили бы учёных пересмотреть свои собственные концепции? – предположил я, несмотря на то, что, на каком-то глубинном уровне, уже знал, что несу абсолютную чепуху.

Дон Хуан хохотал так громко и пронзительно, что где-то даже залаяли разбуженные собаки. В какой-то момент я не выдержал и тоже к нему присоединился, хотя и не знал, над чем именно он смеётся.
Когда мы успокоились, дон Хуан удобнее устроился на своём месте и, всё ещё улыбаясь, сказал:
- Ты никогда не перестанешь меня удивлять, правда? Ведь не прошло и суток с того момента, как ты, не желая принять второй путь от Пустого Тройника, едва не заблевал всю улицу. Но посмотри на себя сейчас! Ты защищаешь второй путь так, словно это единственное, что у тебя осталось!
- Но при чём здесь второй путь? – искренне удивился я.
- Так ведь именно о нём мы говорили всё это время! – воскликнул дон Хуан. – Ты захотел узнать, чем является одержимость разумом. И я, как мог, дал тебе это почувствовать.

Я молчал. Я вдруг вспомнил, что всё на самом деле началось с того, что я выразил недоумение относительно одержимости и истощения в применении к разуму. Но в итоге, мы, как мне казалось, забрались так далеко, что потеряли связь с тем, с чего начался этот разговор.
- Концепции магического мира! – фыркнул дон Хуан, повторив мои недавние слова. – В мире магии нет никаких концепций! Но если тебе так уж нравится это слово, то я предложу пару магических «концепций». Что ты скажешь насчёт разбить зеркало саморефлексии и разрушить собственную непрерывность? И каким образом может в этом помочь наука, которая, по сути, занята как раз тем, что полирует до блеска зеркало саморефлексии и прикладывает все усилия для того, чтобы сохранить в нерушимом виде нашу непрерывность? А если, как ты выразился, - наоборот, то, как могут быть полезными для науки столь разрушительные для самой её сути «концепции» магов?

Дон Хуан поднялся на ноги и потянулся. Потом сел обратно и вдруг попросил меня принести мой блокнот. Я удивился. Но возражать не стал. Меня уже порядком утомил наш праздничный ужин, и я даже обрадовался этой паузе.

Когда я вернулся, то обнаружил, что дон Хуан собрал всю посуду на поднос и ждёт меня, сидя у чистой скатерти.
Я сел на своё место.
- Ты, конечно же, не воспринял всерьёз мои слова о том, что сегодняшний ужин, – праздничный, - заговорил дон Хуан таким тоном, словно продолжал прерванный разговор. – Но я на самом деле хотел отметить начало нового этапа в твоём обучении.

Я тут же принялся расспрашивать его о том, что это за этап и чем он будет отличаться от всего предыдущего. Но дон Хуан, смеясь, перебил меня и сказал, что, говоря - отметить этап, он вовсе не собирался начать рассказывать мне в подробностях о том, что меня ждёт в будущем.
- Ничем особенным он отличаться не будет, - успокоил меня дон Хуан. – И в то же время это ещё один этап.

Он вдруг засмеялся и, перехватив мой непонимающий взгляд, объяснил:
- Я подумал о том, насколько мы разные с моим учителем, нагвалем Хулианом. Он был, с одной стороны, гораздо более сдержанный, чем я. Например, ему бы и в голову не пришло устроить для меня праздничный ужин. Ну, разве что подобного рода праздник входил бы в его коварные планы по сведению меня с ума. Как тогда у реки…
Дон Хуан улыбнулся и, после короткой паузы, продолжил:
- А с другой стороны, он приходил в крайнее возбуждение в тех случаях, когда я остаюсь спокойным. Но как бы там ни было, мне захотелось отметить начало твоего нового этапа. И в завершение нашего ужина я хочу, чтобы ты хорошенько усвоил то, что я собираюсь сказать.

Я раскрыл блокнот, приготовившись записывать, и весь обратился во внимание. Дон Хуан вдруг запнулся и недоумённо уставился на меня. Потом расхохотался и, легко стукнув по моей руке, сжимающей карандаш, сказал:
- Не сейчас! Блокнот я попросил принести совсем для другого!

Я тут же, машинально, резко захлопнул блокнот, чем вызвал новый взрыв его смеха.
Отсмеявшись, дон Хуан сел прямо, на мгновение прикрыл ладонями лицо, потом убрал их и сказал:
- На этом этапе ты можешь оказаться пойманным какой-нибудь манией. Например, манией устранения разума…

Он выдержал паузу и улыбнулся.
- Поэтому я хочу напомнить тебе то, что уже говорил когда-то. Настоящие изменения происходят легко, естественно и без изнуряющих потрясений. Разумеется, усилия прилагаются. Но это не совсем те усилия, которые в обычной жизни прилагает человек для достижения каких-то своих целей. Как бы странно это ни звучало, но в магическом мире всё значимое именно случается, а не задумывается и осуществляется. Поэтому, вернувшись домой, живи, так, как ты жил прежде. Сомневайся и задавай вопросы. Рассуждай и оценивай. Ищи объяснений и пытайся описывать всё, что твоей душе угодно…
- Погоди, дон Хуан! – перебил его я. – Но сейчас ты сам себе противоречишь! Ты то утверждаешь, что объяснения ничего не объясняют и разносишь в пух и прах разум, то побуждаешь меня искать эти объяснения? Как тебя понимать?
- В данный момент я просто выбираю меньшее из двух зол, - усмехнулся он. – Я пытаюсь предостеречь тебя от попыток изменить себя искусственным путём. Поэтому и предлагаю продолжать вести обычную жизнь. Тот этап, на который ты сейчас вышел, очень чувствителен к насильственным переменам, совершить которые у тебя может возникнуть соблазн. Но такие перемены, - только иллюзия. То, что является настоящим, само пробьётся, если ты не станешь мешать ему попытками искусственно изменить себя.

Я неуверенно заявил, что я как будто никогда и не был склонен к таким попыткам.
- Я знаю, - сказал дон Хуан. – И это одна из лучших черт твоего характера. Но сейчас я счёл необходимым всё-таки заговорить об этом. Поскольку я видел, как болезненно ты среагировал на второй путь, явленный тебе. Я не раз говорил, что твои реакции иногда слишком преувеличены. Вот и теперь у тебя вполне может возникнуть желание отвести себя подальше от этого болота. Но, как это ни странно, такое желание способно лишь загнать тебя в ловушку того самого второго пути. Только с другой стороны.
- Но что же мне делать, дон Хуан? – воскликнул я.
- То, что я только что сказал. Оставаться спокойным. Не впадать в крайности и не допускать потрясений, которые могли бы повредить твоему разуму. Всё, что я говорил об абсолютной власти разума, ни в коем случае не должно стать для тебя программой к действию по его устранению или разрушению. Данный этап должен начаться спокойно. Я бы даже сказал, - расслабленно. Поэтому…

Он кивнул на мой блокнот и сказал:
- Пиши!

Я раскрыл блокнот, в надежде, что он даст мне какие-то инструкции относительно моих действий в Лос-Анджелесе. Но дон Хуан, к моему удивлению, надиктовал мне короткий список рыболовной снасти, которую, как он объяснил, я должен был привезти ему в следующий свой приезд.
Я терпеливо записал. А когда он закончил, я поинтересовался, для чего всё это ему понадобилось.
- В следующий раз мы отправимся ловить рыбу.
- Где? – удивлённо воскликнул я и широким жестом обвёл руками окружающее пространство.
- Об этом не беспокойся, - улыбнулся он.
- Мы поедем к океану?
- Не обязательно, - уклонился он от ответа и вдруг попросил:
- Нарисуй мне лошадь!
- Лошадь? – опешил я.
- Да, лошадь. Ты ведь умеешь рисовать?
- Умею, - подтвердил я. – Но какую именно лошадь ты хочешь, чтобы я нарисовал?
- Просто лошадь, - невинным тоном ответил он. – Любую. Но если у тебя есть какая-нибудь конкретная знакомая лошадь, то можешь нарисовать именно её.

Он улыбнулся. Я тоже улыбнулся по поводу знакомой лошади. У меня такой не было. Несколькими росчерками я нарисовал в блокноте бегущую лошадь и протянул ему рисунок.
- Такая тебя устроит?
Дон Хуан рассмотрел рисунок в свете свечи и сказал, что у меня получилась замечательная лошадь, хотя, в действительности, она ведь и не была прямо, как реальная.
Я уже собрался спросить, что он хотел сказать этим своим замечанием, но он опередил меня.
- А какое у неё имя? – спросил он.
- Мэри! – неожиданно для себя самого выпалил я.
- Ну, это слишком по-американски, - сморщился дон Хуан. – По-нашему это будет Мария, что ли?
- Пусть будет Мария, - согласился я.
- Ну, так и напиши это, - велел дон Хуан и протянул мне блокнот.
- Что написать? – не понял я. – Что это лошадь по имени Мария?
- Да нет, балда! – улыбнулся он. – Просто имя напиши!

Я, большими буквами, вывел имя под изображением лошади. Дон Хуан сказал, что если это не будет слишком болезненно для меня и моего блокнота, то он хотел бы оставить этот рисунок себе. Я рассмеялся, аккуратно вырвал лист из блокнота и протянул ему. Казалось, он был очень доволен…

... Я уезжал на рассвете. Дон Хуан заботливо постучал ногой по всем покрышкам, подёргал все дверцы и проверил, хорошо ли закрыт багажник. После чего подошёл к открытому окну пассажирской дверцы и отрапортовал, что машина к поездке готова.
- А самое главное то, что вертится вентилятор! – заключил он.

Дон Хуан лукаво подмигнул мне, постучал ладонью по крыше машины, прощаясь и, не оглядываясь, пошёл к дому.
Я нажал на педаль газа…

...

 

[Begemot]

Глава шестая
… крючки и наживки …

Вернувшись в Лос-Анджелес, я пару дней приводил в порядок свои последние записи. На том месте, где дон Хуан заявлял о разнице между действительностью и реальностью, я остановился. Мне хотелось описать этот момент более ясно и добавить какие-нибудь свои комментарии, но, как обнаружилось, у меня их не было. Я никак не мог понять, ухватить этой разницы. Казалось, что мой разум отказывается принимать это утверждение дона Хуана даже в качестве вопроса. Иначе говоря, с точки зрения моего разума, всё это было какой-то зловещей чепухой, которая, если всерьёз погружаться в неё, грозила толкнуть меня на грань безумия.

В своих безуспешных попытках дать хотя бы какие-то комментарии к этому месту в своих записях, я пробовал рассматривать его даже с позиции дихотомии тоналя и нагуаля. Отсюда, по моему мнению, следовало, что действительность относится к тоналю, тогда как реальность, - нечто целиком нагуальное. Понимания такой подход мне не добавил, но разум, казалось, успокоился. А может быть, просто плюнул на всё это.
Как бы там ни было, я осознал, что в данный момент самое большое, на что я способен, так это лишь напридумывать самому себе кучу самых разных мнений и пустых теорий по этому вопросу. Поэтому я оставил свои попытки разобраться с реальностью и полностью погрузился в окружающую меня действительность.

Мне предстояло прочесть несколько лекций в разных местах и провести семинар для аспирантов. И я окунулся во всё это с привычной ответственностью, которая уже выработалась в результате долгих взаимодействий с доном Хуаном. Однако на этот раз в моё обычное состояние добавилось новое чувство. Пожалуй, его можно было бы назвать даже своеобразным видением. Я видел, насколько люди, посещающие мои лекции и семинары, околдованы, погружены в то, что дон Хуан назвал вторым путём, уводящим от Перекрёстка Трёх Дорог.
Мне задавали множество вопросов, но всё, что интересовало тех, кто эти вопросы задавал, так или иначе, касалось только одного, - приобретения, достижения каких-то новых, сверхъестественных способностей. Если же брать чисто интеллектуальный уровень, то здесь всё вертелось в заколдованном круге поиска неких соответствий того, что было прочитано ими в моих книгах, тому, что было почерпнуто из трудов по философии, мистицизму или религии.
В этом не было ничего нового. Такое происходило и раньше на всех моих публичных выступлениях. Новым было моё отношение ко всему этому. Если раньше я всерьёз воспринимал подобные вопросы и возникающую вокруг них полемику, то теперь, после моего посещения памятной фиесты у дона Нагваля, я ужасался размерам и мощи той невидимой стены, которая отделяла всех этих ищущих знаний людей от того, что называл знанием сам дон Хуан.
Порой меня охватывало отчаяние. Я осознавал полное своё бессилие при попытках не то что прямо указать на наличие этой стены, но даже намекнуть им на неё. Возникало ощущение, что мы с этими людьми говорим на разных языках. Вернее, мы использовали одни и те же слова и пользовались одним и тем же языком, но то, что за этими словами стояло, было непроходимо различным для нас.

Несколько раз у меня возникало желание сделать перерыв и поехать к дону Хуану. Все эти обмены мнениями, которые случались на моих лекциях, буквально истощали меня, и я надеялся восстановить силы в Соноре.
Однако я сдерживал себя. Точнее, меня сдерживало что-то внутри. Какое-то новое чувство подсказывало, что сейчас мне следует дождаться знака, чтобы отправиться к дону Хуану.

Это было необычно. До сих пор у меня никогда не возникало подобных побуждений. Я не особо понимал, что кроется за этим словом, - знак. И никогда не ждал никаких знаков по собственной воле. Все мои поиски или ожидания так называемых знаков происходили лишь при непосредственном участии дона Хуана. Именно он побуждал меня соприкасаться с тем, что он называл знаками. И чаще всего я воспринимал всё затем происходящее, как какую-то не совсем понятную мне игру. По своей собственной воле я никогда не искал и не ждал знака, чтобы предпринять что-либо.
Но теперь всё было иначе. И, несмотря на то, что я по-прежнему не понимал ясно, чем именно является знак, какое-то чувство внутри побуждало меня не лететь, сломя голову, в Сонору.
Я каким-то образом знал, что дон Хуан не просто так отправил меня домой раньше срока. Мне представлялось, что в той ситуации, которая теперь сложилась, я должен буду прийти к каким-то выводам, достигнуть некой точки, из которой начнёт развиваться новая ситуация. И лишь тогда я смогу посетить дона Хуана.

Пытаясь как-то способствовать приходу этого момента, я попытался проанализировать то своё состояние, которое сложилось в результате последних событий. И пришёл к некоторым, удивившим меня самого, выводам.
Во-первых, впервые за всё время моего ученичества, я осознал то, что дон Хуан постоянно говорил мне об одиночестве. Раньше одиночество мага представлялось мне некой метафорой, которая меня весьма беспокоила. Я принимал её на интеллектуальном уровне и даже рассуждал об одиночестве на своих лекциях, семинарах и при встречах с друзьями.
Проделывая всё это, я испытывал некоторое удовольствие, особый вид интеллектуального возбуждения, которое меня вдохновляло на дальнейшие разговоры на эту тему. И продолжаться это могло без конца. Но на более глубоком уровне то одиночество, о котором говорил дон Хуан, меня не просто отвращало, но и ужасало. От всего этого веяло каким-то нечеловеческим холодом и пустотой.
И вот теперь, без всяких потрясений, катарсисов или любого другого эмоционального реагирования, я осознал, что одиночество, - судьба мага. И избежать этого нет никакой возможности. Это случается не в силу какой-то злонамеренности со стороны неких высших сил. Причина здесь скорее чисто человеческая. Причиной является та самая стена непонимания, с которой я теперь столкнулся. Я не мог ничего объяснить окружающим меня людям. Не мог не потому, что у меня не было слов, а потому, что слова мои воспринимались слушающими только разумом. А этого было явно недостаточно, чтобы не просто понять, но и осознать то, что я говорил или писал, пытаясь отразить невыразимый смысл учения дона Хуана.
Это было странное и необычное чувство. В этом одиночестве не было тоски, разочарования или отчаяния. В нём не было ничего из инвентарного списка тех эмоций или ощущений, которые ранее возникали у меня при мысли об одиночества. В нём не было даже печали, подобно той, которую я испытал тогда, когда мы с доном Хуаном пытались вытряхнуть из зеркала союзника.

Во-вторых, мне стал понятен смысл слов дона Хуана, о том, что мне следует воздержаться от попыток насильственного изменения себя, и продолжать вести обычный образ жизни по возвращении в Лос-Анджелес. Я осознал, что с его стороны это был своеобразный манёвр, вынудивший меня внутренне собраться, хотя сам я даже не отдавал себе отчёта в том, что проделал это.

В-третьих, поскольку дон Хуан, перед моим отъездом, сам настаивал, что мне следует пытаться объяснить всё, что мне захочется, я, не скованный никаким запретом, смог отпустить все те неосознаваемые мной тормоза, которые порой ограничивали меня. Эти, как я их назвал, - внутренние тормоза, - были следствием моего не вполне осознанного стремления сдерживать поток собственных объяснений в угоду требованиям дона Хуана. Таким образом, я пытался соответствовать той модели поведения мага, которую сам же и вывел, исходя из «поучений» дона Хуана.
В этой модели следовало действовать, а не размышлять и искать объяснений. Но проблема была в том, что на самом деле я таким не был. Я только играл, пытаясь следовать создавшемуся у меня образу. При этом я так никогда и не соответствовал до конца тому, что сам для себя вывел, как некий образец поведения. В результате, я был, как принято говорить, ни ёж, ни кактус.
Поощрение со стороны дона Хуана относительно поиска объяснений, освободило меня. И мой разум, если уместно так выразиться, воспрянул духом. Несмотря на мои безуспешные попытки добиться взаимопонимания в аудитории, я не стал отрицать попытки понять и объяснить, как изначально порочные. Я пришёл к выводу, что мне просто пока ещё не удалось отыскать подходящей модели, по которой можно было бы выстраивать объяснения. Но я был уверен, что такая модель обязательно должна существовать. В конце концов, ведь и сам дон Хуан говорил мне, что маги тоже ищут объяснений. И лучшим тому доказательством, по моему мнению, являлось наличие объяснения магов.
В-четвёртых, я обнаружил, что второй путь, - явление весьма неоднородное. Собственно, в этом не было ничего удивительного. Ведь и первый путь является неоднородным по степени участия движущихся по нему людей.
Под степенью участия я подразумевал искренность, вовлечённость и преданность данному пути. Я даже начал раздумывать о том, что, возможно, нет такой уж чёткой границы между первой и второй дорогой, уводящими от Пустого Тройника. Во всяком случае, насколько я видел, немало из тех эзотериков, что приходили на мои лекции, были людьми, которые, в силу собственного бессилия, не преодоленных комплексов или страхов, попросту не смогли устроить нормально свою обычную жизнь и по этой причине искали утешения в мистике или религии.
Впрочем, в этот вопрос я не стал сильно погружаться. Я резонно решил, что пока мне всё ещё ничего не известно о третьей дороге от перекрёстка, то, с моей стороны, было бы преждевременным делать какие-то окончательные выводы.

 

[Begemot]

Недели через три у меня наступил очередной перерыв в публичных выступлениях, и я мог бы со спокойной душой отправляться к дону Хуану. Но что-то удерживало меня. Я всё ещё ждал какого-то знака. Хотя и не имел ни малейшего представления о том, что это такое может быть.
Пару раз я едва сам себе не придумал знак. Один раз я хотел воспринять за знак театральную афишу, которую заметил на стене студенческого клуба, и на которой было написано, – Дон Жуан. В другой раз мне очень хотелось посчитать за знак слова одной моей подруги, которые она выкрикнула, когда разозлилась на меня по какому-то поводу. Перед этим она потянулась всем телом, так, что хрустнули суставы, чем сразу напомнила мне дона Хуана. А потом вдруг закричала на меня: Лучше тебе больше никогда оттуда не возвращаться! Убирайся в свою Сонору!

Однако, несмотря на соблазн посчитать все эти явления знаками, что-то внутри не давало мне сделать этого. Я знал, что время отправляться в Сонору ещё не пришло.
По вечерам я работал над своими записями, а днём бесцельно слонялся по городу, иногда обдумывая то, что собирался записать вечером, а иногда просто, без всяких мыслей разглядывая бурлящую вокруг меня жизнь.
Я уже был близок к тому, чтобы расслабиться и так вот запросто взять и поехать к дону Хуану, не дожидаясь никакого знака, как я это обычно и проделывал. Но неожиданно знак появился…

День стоял жаркий. Я бродил по улицам, погружённый в раздумья об абстрактных ядрах. Вдохновлённый своими выводами о необходимости найти некую волшебную модель, следуя которой можно было бы объяснять доступным интеллекту образом те «магические истины», которые раскрывал мне дон Хуан, я решил, что начать мне следует именно с абстрактных ядер магических историй. Поскольку именно они были на тот момент наиболее волнующей мой разум «магической концепцией». Но как я ни старался, мне никак не удавалось зацепить хотя бы какую-то нить, выстроить хотя бы какую-нибудь схему, упорядочивающую эти ядра.
Проходя мимо книжного магазина, который специализировался на продаже книг по философии, эзотерике и магии - в том числе и моих, - я обнаружил, что внутри проходит какая-то лекция. Мне захотелось зайти. Сам не знаю, зачем. Возможно, я надеялся, что местная атмосфера поможет мне сосредоточиться. А может быть, просто хотелось укрыться от жары.

Небольшой лекционный зал был, как ни странно, почти полностью забит людьми. Несколько свободных мест виднелось в первых рядах, но мне не хотелось туда пробираться. Обнаружив свободное место в предпоследнем ряду, я тихо прошёл к нему и сел.
Лекция, как я понял, касалась астрологии. Лектор, невысокий пожилой человек с клинообразной бородкой и волосами до плеч, увлечённо рассказывал о противостоянии Меркурия и Марса, возбуждённо разводил в воздухе руками и иногда что-то записывал фломастером на белой доске.
Я медленно оглядел зал. Публика собралась обычная для подобного рода собраний, - небрежно, а порой даже просто грязно одетые мужчины, и невнятные женщины, стиль одеяния которых, даже в пестроте улиц Лос-Анджелеса, позволял глазу сразу различить в них представительниц духовных исканий.
Единственным, кто почему-то привлёк моё внимание, оказался мой сосед слева. Это был высокий, черноволосый человек лет тридцати. В отличие от остальных, он был одет вполне нормально, - ничего выделяющегося, ничего, указывающего на его принадлежность к сообществу эзотериков и духовидцев. Кроме того, с ним был ребёнок лет трёх-четырёх, Который тоже выглядел вполне нормальным ребёнком, а не скучным маленьким стариком или запичканным духовными сосками идиотиком.

Я улыбнулся. Этому человеку явно никому бы не пришлось доказывать, что ребёнок с ним, – его собственный сын. Они были похожи, как две капли воды. Казалось, что человек держит у себя на коленях свою уменьшенную копию. У меня промелькнула мысль, что если их теперь сфотографировать, то этот снимок весьма подошёл бы в качестве иллюстрации к статье о клонировании. Можно было подумать, что появление на свет этого ребёнка обошлось вообще без вмешательства матери, - во всяком случае, мне ещё никогда не приходилось видеть подобного сходства.
Некоторое время я бросал украдкой взгляды на ребёнка. Мальчик вёл себя на удивление спокойно. Некоторое время он тоже меня разглядывал, буквально приклеившись своими чёрными глазами-бусинками к моему лицу, а потом потерял ко мне интерес и спокойно уснул, расслабленно вытянувшись на коленях у отца.

Незаметно задремал и я. Сначала я просто пытался расслабиться и удержаться на той грани между сном и бодрствованием, когда восприятие происходит некими блоками образов и смыслов. Но, то ли монотонность происходящего, то ли усталость от блуждания по жарким улицам одолели меня, и я, помимо воли, погрузился куда-то глубже в сторону сна.
Передо мной поплыли круглые шары планет. Они были разного размера и, как я понимал, разной плотности и веса. Все они размещались на каком-то подобии прорезиненной сетки и создавали в ней, при движении, разного рода углубления и волны. Всё это постоянно менялось, взаимодействовало и оказывало сложное влияние на центр всей системы, который был подобен мыльному пузырю, чутко реагирующему на малейшие изменения в натяжении прорезиненной сетки. В центре почему-то находилась Земля, а не Солнце…

Очнулся я от какого-то давления на свою левую ногу. Я открыл глаза и тотчас буквально напоролся взглядом на пару чёрных бусинок, пристально меня рассматривающих. Я окончательно проснулся. Ребёнок моего соседа стоял, удобно расположив руки на моём колене и уложив на них свою голову. Обнаружив, что я проснулся, он ничуть не изменил позы и по-прежнему глазел на меня. Я улыбнулся ему и подмигнул. Никакой ответной реакции не последовало.
Я посмотрел в зал. Лекция закончилась. Люди тихо расходились. Несколько человек подошли к лектору, и он что-то объяснял им, водя фломастером по доске. Мой сосед слева закончил упаковывать в походную сумку какие-то салфетки и бутылки и повернулся ко мне.
- Похоже, вам было не очень интересно? – улыбнулся он.
- Вообще-то я ничего не понимаю во всём этом, - признался я. – Просто зашёл случайно. А вы? Вам понравилась лекция?
- А мне просто любопытно, когда же они остановятся, - непонятно ответил человек. А потом, через свободное сидение, разделяющее нас, протянул мне руку и представился:
- Вальдемар Важеха.
- Карлос… Карлос Сантана, - ляпнул я, так как не успел придумать никакой более правдоподобной себе фамилии.
- О! А я уже хотел спросить, не Кастанеда ли? – улыбнулся Вальдемар.

По его улыбке я так и не понял, шутит он или всерьёз меня подозревает, поэтому пробормотал что-то типа «всякое бывает». И чтобы быстрее сменить тему, спросил:
- Что вы имели в виду, говоря о том, что вам интересно, когда они остановятся?
- Мне интересно, когда же они закончат это дробление, - ответил мой новый знакомый и, заметив моё недоумение, пояснил: - Нептун, Уран, Плутон… Вот уже пояс астероидов в ход пошёл. Что дальше? Начнём учитывать влияние космических станций?

Вальдемар рассмеялся.
- Но знаете, что я вам скажу? Пожалуй, влияние какой-нибудь станции «Мир», в действительности, гораздо больше, чем того же Плутона.

Я напряг память, чтобы вспомнить всё, что когда-либо слышал об астрологии, подключил к этому воображение и догадливость и произнёс многозначительно:
- Вероятно, современные астрологи пытаются ввести в свою систему новые научные данные.
- А зачем? – искренне удивился мой собеседник. – Для астрологии вполне достаточно классических семи планет.
Я уже было, решил, что нарвался на какого-то ортодокса от астрологии, но дальнейшие его слова заинтересовали меня.

- Вы думаете, в древности не было известно о существовании Урана или Нептуна? – спросил Вальдемар и сам же ответил: – Да прекрасно знали! Просто для описания мира в системе, называемой астрология, вполне достаточно семи планет. Так нет же! Сегодня нам нужно непременно вставить по управителю каждому знаку, всё усложнить, запутать и окончательно погубить всю стройность и красоту системы. Нам почему-то кажется, что чем сложнее и наукообразнее, тем справедливее и правдоподобнее. И как-то даже в голову не приходит, что наука и астрология, являются описаниями, которые никогда не совпадут. Поскольку описывают они, по сути, разные проявления реальности…

Он улыбнулся и поднялся со своего места. Его сын был уже где-то у выхода из зала. Поднялся и я. Фраза «описание мира», произнесённая незнакомцем, поразительно совпадала с часто употребляемой фразой дона Хуана. К тому же, он обмолвился о разных проявлениях реальности. Всё это подогрело мой интерес к нему, но я никак не мог придумать, о чём бы ещё спросить, чтобы продолжить разговор.
Мы молча пошли из зала. В какой-то момент я заволновался, так как мы потеряли из виду ребёнка, но Вальдемар оставался спокоен.
Мальчик ждал нас сразу у выхода из магазина. Убедившись, что мы вышли, он спокойно пошёл вдоль улицы. Мы расслабленно двинулись следом за ним, и я лихорадочно искал какой-нибудь подходящий вопрос. Наконец, как мне показалось, нашёл.
- А почему, по вашему мнению, древним хватало семи планет? Почему именно семь? – спросил я.
На самом деле я не был уверен, что в древности было известно о существовании остальных планет.

- Ну, я не знаю, - пожал плечами Вальдемар и как-то удивлённо на меня посмотрел. – Потому что так есть. Почему солнце у нас одно? Почему не три луны, например? Так уж устроен наш мир…
- Я не совсем об этом хотел, - поправился я. – Я хотел спросить, почему древним хватало семи планет? Я, конечно, полный профан в этих вопросах, но, по моему разумению, раз уж знаков Зодиака двенадцать, то, как раз удобнее иметь и двенадцать управителей. Тем более что, как вы говорите, в древности знали о существовании и других планет, а не только семи.
- Ну, удобнее, не всегда значит, – правильнее, - усмехнулся Вальдемар. – Да и представления об удобстве у нас с ними, скорее всего, очень разные. Видите ли, древние астрологи воспринимали мир совсем иначе. Я бы сказал, – абстрактнее…
- Ну, уж! – не удержался я.
- Не буду настаивать, что я корректно употребил этот термин, - легко согласился Вальдемар. – Просто я не могу подобрать точного слова. Возможно, правильнее было бы сказать, – объёмнее. Не знаю. Но, по крайней мере, они не старались всё раздробить и усложнить, в надежде найти некую однозначность явлений. Вот, например, для них было совершенно естественно, что Юпитер может управлять Рыбами и Стрельцом. И быть при этом едва ли не радикально разным, но в то же время тем самым Юпитером. А нынешние астрологи стремятся к однозначности, - раз уж Юпитер, то только, - такой. Без всяких недомолвок, без импровизации, прямо и… тупо.

Вальдемар усмехнулся.
- Но, возможно, сегодня просто такая жизнь, что нужны более конкретные ответы? – заметил я. – Ведь и клиенты современных астрологов требуют от них однозначных ответов на свои запросы.

- Разумеется, - согласился мой собеседник. – Вы абсолютно правы насчёт требований клиентов. И правы насчёт самих астрологов. Но тогда давайте подумаем о том, что может быть астрология древних и современная астрология, - не совсем одно и то же искусство?
Важеха как-то лукаво взглянул на меня и моментально отвёл взгляд. Этот человек всё больше нравился мне. В нём не было той напористости, которая присуща обычным искателям всевозможных оккультных или мистических истин. Казалось, что он ничего не утверждал наверняка. И даже его явно пренебрежительное отношение к современным астрологам было какое-то мягкое и без малейшей тени обвинения. Только лёгкая ирония.